— …оставлять меня, ясно? Ты нужна мне. Нужна нашим друзьям. Ты…

Он стремительно поворачивается к двери, отпускает её руку, обхватывает за талию и притискивает так, что она вдавливается лопатками ему в грудь. Его ладонь зажимает Гермионе рот, и она только сейчас понимает, что из её горла вырывается странный скулёж. Дин отступает вместе с ней, пока не врезается спиной в стену. Они стоят лицом к двери, палочка Дина вскинута, а его ладонь стискивает её лицо, не давая опустить голову, чтобы посмотреть на пол, на Симуса. Не разрешая ей увидеть.

Но она и так уже всё знает. Она всё поняла по выражению его глаз — они остекленели, потеряв всякое выражение. Знает, потому что Симус с тех пор так и не пошевелился. Потому что Гермиона встречала смерть прежде и знает, когда та приходит, когда уходит и что оставляет после себя. Потому что Дин, что-то шепча, наклоняется к её уху, и его щёки мокрые от слез. Его грудь дрожит, а голос срывается, и Гермионе кажется, что он держится только потому, что она сама почти сломалась.

— Гермиона, соберись. Он умер, чтобы ты могла жить. Не потрать этот шанс впустую. Поняла? Не смей профукать его, иначе я собственноручно убью тебя. Я… — рыдания булькают в его горле, и он, трясясь, давится ими.

Дин разжимает пальцы, и в тот самый миг, когда Гермиона находит то, что так искала, слёзы затуманивают её зрение. Она смаргивает их — они каплями стекают по щекам — и сглатывает, пытаясь смочить пересохшее горло. Наверное, Дин его перевернул: Симус лежит с застывшим лицом на спине, словно статуя. Он мёртв. Симус Финниган отдал за неё свою жизнь, и теперь мёртв. Колени снова начинают подгибаться, но Гермиона удерживается на ногах.

Это не Симус. Кто-то другой. Это какой-то другой человек. Это же так просто. Позже, по возвращении в убежище, они будут писать рапорты, и кто-то упомянет смерть этого человека. Короткое письмо, доставка из рук в руки, сломленная семья, которая жила надеждой. Бесполезные оправдания иллюзорным недостижимым великим благом и, конечно же, целью, и те неподъемные, пронизанные горем, связывающие долгом слова, которые им скармливают, возводя погибших в ранг героев.

«Очнись, Гермиона, — думает она, но в голове звучит голос Рона из какого-то давнишнего воспоминания. — Очнись».

Рон здесь. Где-то внутри этого здания, в котором она сейчас находится, совсем близко. Гарри, Джинни, Лаванда и Джастин снаружи сражаются бог знает с каким количеством противников в ожидании их помощи. Дин, безуспешно пытающийся взять себя в руки. Не смей потратить это впустую.

Гермиона делает глубокий вдох, давится слезами и слюной и отталкивает от себя руку Дина. Теперь она слышит за дверью бегущих в спешке людей. Спешка. Она срывается с места и падает на колени рядом с Симусом, её дыхание сбивается, предвещая скорую истерику, но она вынуждает себя собраться. Пока не наступит более подходящий момент. Потому что Гермиона не собирается пустить всё по ветру.

— Ты такой глупый, — шепчет она на выдохе. — Такой глупый, Симус.

Ей так жаль. Ей чудовищно жаль. Она так терзается чувством вины, будто убила его самолично. Но это же ничего, потому что это не он. Это всё сон. Это кто-то, просто похожий на Симуса. Какой-то несчастный ребенок, выросший на войне. Неудачно подвернувшееся проклятие — бич нынешнего поколения, которое совсем не этого хотело для себя, но которое тем не менее вынуждено что-то предпринимать. Конечно же, это не Симус, не тот человек, которого она знала на протяжении стольких лет. Это просто не может быть он.

Невероятная жертва, принесённая ради её выживания. В этом мире нет ничего, что бы Гермиона могла сделать, чтобы выразить свою благодарность, своё безграничное сожаление. Кроме, разве что, жизни… может быть, да. Горе, вина, решительность и злость бурлят в ней гремучей смесью. Дрожащими онемевшими пальцами она развязывает орденовскую повязку на руке Симуса и, наклонившись, безотчётно целует его в лоб. Её слезы смешиваются с подсохшим потом на его коже, и она отшатывается в сторону. Дин вытаскивает повязку из её пальцев, и она замечает, как трясутся его руки, как вздрагивают плечи.

Это не Симус. Не может им быть, но это так, и ничего невозможно изменить. Она не в силах что-либо сделать, но часть её вопит, утверждая, что происходящее нереально. Гермиона протягивает руку, хватает его холодные пальцы, и мозг её взрывается калейдоскопом извинений. Она с трудом слышит Дина сквозь шум ударов сердца и гул мыслей, но знает, что он что-то шепчет. Наверное, слова прощания или сожаления.

Дин отклоняется, и его плечи перестают дрожать. Он повязывает оранжевую полоску ткани Симусу на глаза, пока Гермиона прикладывает руку друга к неподвижному сердцу. Сейчас она представляет из себя сгусток нервов и неверия, но на ноги она встаёт, обуреваемая совсем другой эмоцией — настолько чёрной и захлёстывающей, что это затмевает все остальные чувства. Месть. Человек, убивший Симуса проклятием, предназначавшимся ей, мёртв — лежит под развороченной вентиляцией. Она вглядывается в его лицо, потому что никогда раньше ей не выпадала возможность посмотреть на Пожирателя Смерти, убившего кого-то из её друзей. И вдруг ей чудится, будто этот самый человек убил каждого из них. Вдруг все Пожиратели становятся на одно лицо. Животная ярость поднимается по венам к самому сердцу, делая Гермиону безрассудной и жестокой. Может, она никогда больше не выберется из этого здания, но сражаться она будет до конца.

— Мы не можем здесь оставаться, — шепчет Дин, едва шаги в коридоре смолкают.

Гермиона не успевает ответить — услышав странный стук, она оборачивается к парню на стуле. Тот прекращает биться о стену и дёргает головой в сторону комода. Гермиона смотрит на него, и он нетерпеливо повторяет это движение.

— Я говорю, мы пристроимся в хвосте толпы. Перебьём столько, сколько сможем, пока их не окажется слишком много. Если будем действовать быстро, сумеем справиться и с остальными, когда те нас заметят.

— Идём.

Гермиона снова мимоходом оглядывается на комод и следует за Дином, его лицо ничего не выражает, всё тело напряжено. Закрытый режим — так она иногда это называет. Когда исчезает всё, кроме бойцовских навыков. Они проверяют обе стороны, прежде чем отправиться за ушедшей группой. Тихо крадутся на звук шагов и голосов, но Гермиона сомневается, что Пожиратели Смерти смогут их услышать сквозь собственный гвалт. Она напоминает себе, что это здание кишит новобранцами, и пока они столкнулись только с ними. Остальные, похоже, сбежали, как только были сняты защитные чары, оставив молодняк отражать нападение. Наверняка, это было своего рода тестом: пройдёшь его, если выживешь.

Она злится ещё больше, что Симуса убил какой-то новичок. Он мог расправиться с ним первым, но для этого сначала должна была умереть Гермиона. Он принял решение за секунду. И… Гермиона отказывается думать об этом. Она цепляется за клокочущий внутри неё гнев, который подпитывает жажду мести — её нынешний двигатель, не позволяющий раскиснуть.

— Ты только что прикончил Эвота! Твою мать, ты же убил его! — кричит кто-то за углом, и Грейнджер с Дином замирают.

— Я не знал!

Кто-то выкрикивает Убивающее заклятие, и паника, злость и шок отражаются от стен. Дин переводит глаза на Гермиону, она кивает, и они оба одновременно выворачивают из-за угла. Она так быстро швыряется заклинаниями, что буквально ощущает, как тают её силы. На полу лежит восемь тел к тому моменту, как остальные пятеро соображают, что происходит. Один из Пожирателей отступает назад и будто бы собирается сбежать, но замечает, что нападающих всего двое. Гермиона выпускает Обездвиживающее заклинание, Дин — Связывающее, и они оба отскакивают обратно в укрытие. Ответный луч врезается в стену, откалывая от неё кусок кладки. Гермиона чувствует поток магии, пролетающий у самой щеки, они с Дином снова выпрыгивают из-за угла и атакуют какого-то Пожирателя, занятого Оживляющим заклинанием.

Гермиона ничего не замечает, пока её тело не деревенеет. Паника накрывает волной, когда она безуспешно пробует пошевелиться. Она ощущает чьё-то постороннее присутствие в собственном мозгу. Убей своего… Мысль, чужая мысль, оставляет её разум, как только Дин отдёргивает её обратно за угол.