— Мне бы понравилось. Отпуск. Я не хотел так жаловаться. Все из-за того, что ты мне ничего не сказала, а ты же знаешь, как я ненавижу быть в неведении. Даже если бы мы остались дома, мне бы все равно понравилось.
***
Пряжка ремня Малфоя неприятно давила ей на живот, но она не обращала на это внимания, вытягивалась, пока каждой частичкой не коснулась его тела. Линии света на стене рядом с кроватью сужались и истончались от света фар с улицы, а дождь стучал в окно в такт ее учащенному сердцебиению.
— А если я скажу, что люблю тебя? — спросила Гермиона в темноте и увидела блеск под его прикрытыми веками глазами в следующем свете фар.
— Тогда мне, возможно, придется ответить взаимностью, — сказал он, поднимая подбородок, чтобы найти ее губы своими, и, ведомая жаром поцелуя, она схватила его за плечи.
Он перевернул их, отталкиваясь рукой ровно настолько, чтобы расстегнуть ремень, а затем снова прижался к ней. Она исследовала его спину, не торопясь продвигаясь к поясу.
Подождала, пока он приблизится к ее шее, и снова заговорила:
— А если я этого не скажу?
— Тогда я назову тебя лгуньей.
***
Гермиона смотрит с балкона, рассеянно потянувшись за чаем на маленьком столике, который Малфой поставил у перил. Она знала, это сделал он — хотя и не сомневалась, что он прибег к помощи домовых эльфов. Он никогда не говорил об этом, просто оставил одну бродить по балкону. Она ожидала увидеть обширную лужайку, овощные и цветочные сады, внутренний двор и все, что могло заставить Малфоев, когда они бросали взгляд из своего замка, чувствовать себя великими правителями.
Она видит многое из этого. Но в большей степени ее привлекают птицы, их кормушки и гигантская купальня, установленная под балконом. Малфой выходит с важным видом, и из-за ее улыбки на лице у него появляется самодовольство. В этот раз она ему это позволяет.
Гермиона наблюдает, как стая птиц проносится по небу, синхронно поднимаясь и опускаясь, направляясь в некое неизвестное, безопасное место. Это напоминает ей их первый с Малфоем полет: она смеялась без видимой причины и щекой ощущала, что он улыбался ей в ответ. Она до сих пор точно помнит тепло солнца и дыхание Драко на коже. Она наконец-то поняла, что он имел в виду, говоря о безрассудном чувстве свободы, о том, что ты ничем не связан, о том, что ты можешь жить вечно в бескрайнем небе. С тех пор она никогда не огорчалась из-за того, что птицы снова улетели; вместо этого она чувствовала себя так, словно выпускала их на свободу.
Гермиона резко оборачивается на звук открывающейся позади нее двери. Малфой смотрит на небо, определяя скорость дождя, и щурит глаза в слабом утреннем свете. Она делает быстрый шаг вперед, руками упирается в холодную твердость его груди и продолжает напирать, пока тот не отступает. Он удивленно смотрит на нее, а она улыбается, закрывая за ними дверь.
— Можем выпить и в спальне, — говорит ему, указывая на чашку.
Он ухмыляется, кивая подбородком ей за спину, и сжимает ее бедра.
— Балкон тоже сойдет. Я…
— Да, Малфой… проклятье, — огрызается она и трясет облитой чаем рукой, снова пытаясь оттолкнуть его. — Докажи.
— Ты не покраснела. — Он поднимает бровь, подтягивая ее вперед за бедра. — Неужели я окончательно развратил тебя?
Она отстраняется.
— Нет. Я…
— Что случилось, Гермиона?
— Ничего, просто не хочу выходить на балкон.
— Тебе всегда хочется туда выйти.
— Не сегодня, — отрезает она.
Он стонет, стиснув зубы.
— Ты опять собираешься обвинить меня в том, что спрятал твою книгу, или же я…
— Я тебя не обвиняла… Какую книгу?
— Ты хоть представляешь, сколько книг у нас в доме?
— Чт… — Она качает головой. — В таком я тебя не обвиняла.
— Я не трогал эту чертову книгу! Сколько раз я должен повторять, чтобы ты…
— Заткнись, — шепчет она.
— Я скажу все, что захочу, черт возьми. Если ты не…
— В твоих словах нет никакого смысла. Не мог бы ты…
— В них полно смысла, Грейнджер. Роджерс не станет связываться с кучкой авроров, которые слишком заняты собственной злостью и не спешат выполнять свою работу. Уизли…
— Прекрати! — кричит она, вскидывая руки и морщась, когда на ладонь снова выплеснулся чай.
— Ты в порядке? — тихо спрашивает он и наклоняется, глядя на нее. Его взгляд слишком напряжен, и Гермиона не может отвести взгляд.
Она качает головой, опускаясь на край кровати.
— Нет. Не совсем.
Он садится рядом, касаясь ее руки, и она чувствует начало припадка. Прелюдия к плачу, когда невозможно отдышаться, все становится слишком горячим, горло забивается, а в груди тяжелеет. Дрожащими пальцами она ставит чашку на стол.
— Что случилось? — натянуто спрашивает он, чувствуя себя неловко и неуверенно.
Гермиона качает головой.
— Я могу потерять рассудок. Действительно, на самом деле потерять его. Да и ты тоже. Мы оба безумцы. Мы оба совершенно не в своем уме. Я не могу спасти тебя. Я не смогла бы. Я сама едва держусь.
Она смотрит вверх: серые, белые, розовые пятна сливаются, и мир снова движется слишком быстро.
***
Гермиона проснулась оттого, что кто-то трогает ее палец, и не нужно было открывать глаза, чтобы понять — Малфой крутил ее обручальное кольцо. Она хмыкнула, глубже зарываясь в одеяло и прижимаясь к нему, щекой проскользила по его груди.
— Ты никогда не говорила, нравится ли тебе кольцо. — Его голос звучал намного яснее, чем обычно после сна, и ей стало интересно, как долго он бодрствует.
— Сразу после предложения я сказала тебе, что оно совершенно.
С минуту он молчал.
— Ах, а я-то думал, ты сказала, что это я совершенен.
Он пошевелился, когда она засмеялась, и Гермиона почувствовала, как он взглядом пытается поджечь ее волосы.
— Понимаю, — выдавила она, пытаясь скрыть улыбку, но Драко почувствовал ее кожей.
— М-м-м… — протянул он, что прозвучало как оскорбление, и провел рукой вверх по ее обнаженной спине. — Я отменил завтрак с мамой.
— А я только начала ей нравиться.
— Она достаточно тебя любит. Это наш единственный выходной на следующую неделю — не собираюсь проводить его вне этой спальни…
— Тогда я пописаю в цветочный горшок. Надеюсь, зубная паста у тебя с собой… — она засмеялась, когда он ущипнул ее за бедро.
— Ты уничтожишь цветы. Или хотя бы сходи на то идиотское растение. Клянусь, Поттер вставил в эту штуку шпионское устройство. Отвратно пахнет.
— Я не знала, что шпионские устройства отвратно пахнут. И я удивлена, что ты не убрал его в коридор. Ты ведь настоящий параноик.
— Забыла, как он настаивал, чтобы мы изменили защиту, позволив ему в любое время аппарировать в поместье? А как у него задергался глаз, когда он без всякой причины подарил нам это чертово растение. Он…
— Ты слишком долго был аврором, — сказала она со смехом, обнимая его за плечи.
— Достаточно долго, чтобы распознать знаки, — пробормотал он.
— Гарри просто боится, что кто-нибудь сюда вломится или что-то в этом роде.
— Я и сам могу тебя защитить.
Она фыркнула.
— Я сама себя защищу, спасибо. А ты можешь стоять и оставаться красивым.
— Всегда знал, что тебя интересует только моя внешность.
Она рассмеялась и увидела, как свет в окне становится ярче. Она любила такие дни: не существовало ничего вне того мира, который они создавали в этой спальне. Именно эти моменты она вспоминала, когда все остальное переставало иметь смысл.
Она закрыла глаза, чувствуя легкое покачивание, крепко обняла Драко и снова погрузилась в сон. Гермионе нравилось думать, что она плывет по морю. Может быть, он появился, чтобы остаться с ней, или утопить, или пришвартовать в каком-либо месте, которому они могли бы дать имя, сберечь и назвать своим. Но что бы это ни было, каким бы образом они здесь ни оказались, куда бы ни шли — он принадлежал ей.
***
Гермиона смотрит на него, складывая записку от Нарциссы.
