Именно в тот год он понял, что всё сложилось не так уж и здорово. Это было вовсе не то крутое достижение, которым ты стремишься завоевать папину гордость, — что ж, оно таковым являлось, но потом превратилось в нечто большее. Это не было детской проказой или подобием тех фантазий, которыми они обменивались с мальчишками: грёзы о том, как они наденут маски, запустят в небо Тёмную Метку и будут чувствовать себя главными плохишами Англии. Это было совсем не тем, чем представлялось Малфою.

Это было страшно.

И оказалось самым страшным в его жизни. Вовсе не игрой. В течение долгого времени Драко столько выкладывался ради этого, что поначалу решил: он просто позабыл о прилагающихся трудностях. Он, наверное, все эти годы был слишком взвинчен, и исключительно поэтому его рот, словно желчью, наполнялся тошнотворным привкусом разочарования с самого первого дня. Но происходящее больше не было чем-то клёвым. Перестало быть забавой, тем, что заставит отца похлопать его по спине или поможет уложить в постель девчонку. Всё было всерьёз. Обернулось чем-то действительно значительным и серьёзным, связанным со смертью.

Драко не думал, что всё закончится слишком плохо, ведь ему было всего шестнадцать. Тем летом ему только исполнилось шестнадцать лет, и прежде ему случалось убивать рыбок в пруду в Малфой-мэноре. Он смеялся вместе с мальчишками, пока Пэнси и остальные девчонки верещали и возмущались, а красные длинные рыбьи внутренности разлеталась по сторонам. Но они хохотали, а потом сидели на берегу и смотрели, как чешуя переливается на поверхности воды. И шестнадцатилетний Драко решил, что если в девять лет он мог взрывать рыбу, то семь лет спустя сможет кого-нибудь убить. Смерть — это просто. Чёткая цветная линия — вот и всё, его родители, да и он тоже, будут в безопасности. Это должно было быть так легко.

Малфой не мог поверить в то, насколько сильно он ошибался. Не мог до тех пор, пока смерть не подкралась ближе, он сам не начал лучше соображать, а в груди не поселился страх, который ощущался твёрдым сгустком, тяжёлым, словно сердце, стучащее и качающее кровь. И он понял. Там на вершине башни, всё стало столь же ясным, как вода в домашнем пруду. И вся его жизнь… Вся его жизнь с грохотом взлетела в воздух. Он стоял там, каждое воображаемое, обрушившееся слово прожигало мозг, а мир разлетался на части.

Потому что ему никогда не встречались грязнокровки, которые вели бы себя, как животные, о чём твердили отец и отцовские друзья. Когда магглорождённые проходили мимо или когда Драко сам до них дотрагивался, он ощущал тепло. Эти люди были тёплыми и мягкими, как и сам Малфой. Как Дамблдор.

И до Драко дошло, что он так ни в чём и не разобрался. Никогда не давал себе труда задуматься или хотя бы постараться понять, кем же являлись Пожиратели Смерти. Пожиратели — это его отец и почтенные дядюшки, все те мужчины, в окружении которых Драко вырос. Пожиратели — это то, кем ему и его друзьям суждено было стать с самого детства. Он никогда в этом не сомневался. Никогда не задавался простыми вопросами, пока не сообразил, что это совсем не то, чего ему хочется. Пока не зарыдал в ванной комнате, будто какой-то слабак. Ведь Драко было плевать: пусть грязнокровки займут все хорошие рабочие места, целый мир или что там ещё. Чихал он на это, если только с его родителями всё будет хорошо, а ему самому не придётся выполнять задание. Не придётся ради этого убивать человека. Грязнокровки не сделали ему ничего плохого. Временами Дамблдор вёл себя как настоящий придурок, но и он не совершил чего-то особенного. И Драко понял: это Волдеморт причинил ему зло. Подставил самого Драко и его родителей под удар. Это был он.

Проблема в выживании самых приспособленных заключается в том, что, выжив, ты вынужден существовать с тем, что натворил. А Драко сомневался, что он на такое способен. Он не мог переварить мысль об убийстве пожилого человека, ещё даже не совершив преступления. Но всё свелось к одному: либо Дамблдор, либо его родители, и выбор должен был быть простым. Драко следовало стать героем, бойцом или храбрым парнем, защищающим то, что ему принадлежит. Но он таким не был. И близко ничего подобного. Драко даже не смог унять дрожь в руке.

Малфой снова пнул стену и покачнулся. Малая часть мозга пыталась убедить его прекратить, ведь то, что сейчас он ничего не чувствовал, вовсе не гарантировало того же и завтра. Но Драко всегда был немного мазохистом.

Он выдохнул, будто перетрудился, и прислонился лбом к холодному камню. Будь у него палочка, он бы постучал по преграде, как по стене в Косом переулке, и оказался бы в волшебном квартале Франции. Вот и всё. Ситуация безнадёжна — около трёх дюймов прочной кладки удерживали его от целого мира. Его мира. Принадлежащего ему по праву рождения, как всегда утверждал отец. Три дюйма, три года и множество неверных решений. Он практически чувствовал потрескивание магии по ту сторону. Ощущал её на языке, словно что-то мощное, сладкое и знакомое.

Драко захотелось взвыть.

Он поднял руку и прижал ладонь к стене. Будто кладка могла почувствовать магию в его крови и разъехаться. Он воспроизводил пальцами движения заклинаний и проклятий, задаваясь вопросом: как они отзовутся там, по другую сторону? Как быстро кто-нибудь сумеет опознать его лицо?

Закрыв глаза, он почти смог это представить. Почти увидел мальчика за стеной, на несколько дюймов ниже и чуть худее себя. Более долговязого, тонкого и костлявого. Более глупого, заносчивого и чопорного. Драко рассмеялся, вообразив тот взгляд, которым он одарил бы самого себя, случись ему заглянуть за преграду. Малфой хохотал хрипло и резко, хватался за камни, словно мог поймать наивность и простодушие. Твёрдую веру ребенка в мир и своё окружение.

Такое различие истощило его. Контраст между собой настоящим и прошлым, его жизнями, мирами. Драко стало казаться, что он сам себя подвёл. Эта мысль впервые пришла ему в голову. Обычно он обвинял отца, или, может быть, Снейпа, даже о матери он пару раз размышлял в подобном ключе. Но никогда он не думал так о собственной персоне. Пока не осознал, как был бы разочарован тот Драко, что на три года младше. Как бы расстроился тот девятилетний пацан на берегу пруда. Как был бы опустошён одиннадцатилетний он, лежащий в кровати в Хогвартсе и делящийся своими будущими планами с соседями. И какая-то часть нынешнего Драко презирала того парнишку, которым он тогда был. Чувствовала стыд за то, что тот говорил и делал. Какая же между ними двумя была разница.

Тогда у него имелись большие мечты. Большие наивные мечты. Ему было тринадцать, и у него были имя, влияние, деньги и власть. Тому ребенку сулили великие сражения и великие деяния. Проклятые учебники по истории.

Теперь… Теперь… У него по-прежнему остались мечты. Все они проигрывались в его мозгу, словно сказки, которые он раньше ставил на заднем дворе — заставить Пэнси изображать прекрасную даму тогда было сложнейшим делом в его жизни. Глупые детские мечты, о которых он позволял себе думать, пока мыл посуду или лежал в кровати, прислушиваясь к тому, как колотится в стену спинка кровати в соседней комнате. То, в чём он бы не признался и о чём бы никому никогда не рассказал. Но эти мечты были чем-то далёким. Тем, о чём думаешь, чтобы отвлечься. Они не были реальны. Никто не станет такое выслушивать и по-настоящему верить, будто подобное возможно. Даже ты сам.

Драко вздохнул и развернулся, на секунду прислонившись спиной к стене, чтобы сохранить равновесие. И готов был поклясться, что почувствовал покалывание — вибрацию от плеч до кончиков пальцев. Магия. Магия в самой мысли о ней.

Но приходит такой момент, когда человек должен сдаться. Остановиться и просто отойти в сторону, признавая поражение, чтобы не выставить себя ещё большим идиотом. Драко пришло в голову, что он уже готов попытаться это сделать, вот только одна часть него навсегда останется там. За стеной. А другая — здесь, внутри, жаждущая преодолеть этот барьер.

В углу, где улочка встречалась с боковым проулком, крутился небольшой бумажный вихрь. Драко не знал почему, но предполагал, что это как-то связано с потоком воздуха, порывами ветра и чем-то ещё. Ветер залетал в улицу, ударялся об стену, отскакивал и заставлял мусор безостановочно вращаться. Этакий круг, цикл. В нём мелькали какие-то газетные чёрно-белые листы, несколько цветных страниц и полиэтиленовый пакет.