Они покачнулись, когда он отвел ее на три шага назад. Он рукой скользнул от ее талии к ягодицам и перевел к бедрам.

— Ложись на спину.

Она могла поклясться, что звук его голоса отозвался эхом в ее груди и дошел до самого центра ее жажды, и почти ждала, чтобы просто услышать, как он снова что-либо скажет. Она неловко присела на корточки, заложив руку за спину и упершись во что-то мягкое. Малфой последовал за ней и снова поцеловал, как только ее бедра коснулись мантии.

Он поднял голову, заметив что-то за ней, и протянул руку, чтобы убрать это, прежде чем посмотреть на нее сверху вниз. Под его взглядом Гермиона сделала глубокий и медленный вдох. Беспорядок его волос, потемневшие, прикрытые глаза, румяные щеки и красные, припухшие от поцелуев губы. Он пристальным взглядом прошелся по ее лицу, и она задалась вопросом, замечает ли он те же детали. Он рукой скользнул по ее правой груди, ребрам, боку и бедру. Он потянулся, чтобы развести ее бедра, но она сделала это сама.

Гермиона подняла голову, чтобы нежно прижаться к его губам, но он быстро заставил ее поцеловать его в ответ так, как будто она пыталась заявить права на его рот как на свой собственный. Ее бедра дернулись вверх, когда он ввел в нее один палец, заставляя Гермиону всхлипнуть.

Малфой тихо застонал и что-то пробормотал ей в губы, двигая пальцем четыре, пять раз. Гермиона приподняла бедра, нуждаясь в большем, и большем, и во всем остальном. Малфой удобнее устроился между ее бедер. Гермиона сжала его плечо, и он губами скользнул к ее щеке, головкой упираясь в ее вход. Ее сердце екнуло, и дикое нетерпение пронзило насквозь, но затем он качнул бедрами и погрузился в нее.

Глубокий, гортанный звук сотряс грудь Малфоя, и Гермиона громко застонала, запрокинув голову. Малфой отвел бедра назад и резко направил вперед, назад и вперед. Он поцеловал ее в шею, и она ногами обвила его талию. Она чувствовала себя полной и цельной, и каждый толчок его бедер посылал волну удовольствия по ее телу, пока она не утонула в нем и в Малфое, позволила полностью ею овладеть.

***

Запястье ныло от боли, грубо разрушая тепло и сонную негу, которые обволакивали Гермиону. Она притянула руку к груди и поморщилась, ощутив боль, которая тем не менее не помешала десяткам образов прошлой ночь пронестись в голове. Она чувствовала руку Малфоя под своей шеей, их тела были прижаты друг другу, ее рука касалась его бедра.

Она открыла глаза и повернула голову, чтобы посмотреть на него. Его рука напряглась и снова расслабилась, глаза оставались закрытыми. Должно быть, они оба заснули. Представив, насколько им повезло, что никто не напал во сне, Гермиона тяжело вздохнула, но постаралась сделать это как можно тише. Следовало бы встать и одеться, но ей было так хорошо, и совсем не хотелось менять тепло его рук на холод тоннеля.

Глупо.

Гермиона села, снова посмотрела на Малфоя — он не двигался. Свеча почти догорела, в тоннеле царил сумрак, но она все равно смогла найти свою одежду. Забыв надеть лифчик, она просунула голову в рукав рубашки, и, только натянув трусики, поняла, что надела их шиворот-навыворот. В голове продолжали всплывать воспоминания вчерашней ночи, и призрачные прикосновения к ее телу, которые он запечатлел в воспоминаниях, и все издаваемые ею звуки, причиной которых был лишь он.

Раскрасневшись и перенервничав, она сложила вещи в сумки, съела грушу, после чего справила нужду, воспользовавшись пустыми книжными страницами, пытаясь отогнать чувство вины и не порезаться о бумагу. Она отчаянно нуждалась в очищающих чарах, но была вынуждена ждать пробуждения Малфоя на случай, если это призовет темную магию.

Ей не пришлось ждать долго. Она была уверена, что он выработал защитные механизмы на случай, если кто-то будет смотреть на него во сне. Или же на тот случай, если кто-то будет пристально рассматривать его всего, пытаясь вспомнить каждое его движение прошлой ночью. Она как раз была занята изучением плеч, когда он рукой скользнул по пустому месту рядом, а потом встряхнул ею, словно та онемела.

Гермиона притянула колени к груди, перевела взгляд на свои пальцы, ощупывая порезы на джинсах. В желудке начало формироваться нервное напряжение, а в воздухе повисла неловкость. Сделает ли он вид, что ничего не произошло? Попытается ли повторить? Или будет смотреть на нее, пока она не сбежит от него, сверкая пятками?

Гермиона подняла подбородок и посмотрела на него, уже зная, что встретится с ним взглядом.

— Привет.

— Привет.

— Я тоже заснула. К счастью, ничего не случилось. Мы спали… какое-то время.

— Какое-то время?

— Свеча почти выгорела. Вчера, когда я проснулась, она сгорела всего на четверть, и она не могла так сильно прогореть еще до того, как мы заснули.

Она замолчала и снова посмотрела на него из-за огонька свечи.

— Не то, чтобы все это было… коротким или типа того, просто… Просто это медленно сгорающая свеча. Мы потратили на это достаточное количество времени, учитывая, что… поскольку мы оба… Было как раз… Короче, дольше и не должно было быть.

Гермиона уставилась на него так, словно от ее слов на его лице должна была отразиться какая-то трагедия, и, очевидно, это его развеселило. Его губы не двигались, но по глазам она могла сказать, что, не смотри она на него, он бы улыбался.

— Ты выспался? — спросила Гермиона.

— Да, — он потянулся, и она увидела, как его мантия сползла к животу.

— У тебя что-нибудь болит? — его волнение росло с тем, как поднимались уголки губ. — Люди, магия — все это было очень травмоопасным.

— Да я практически сломлен.

Она закатила глаза, но потом он поднялся на ноги. Ее зрительные рецепторы и разум на мгновение заклинило от попыток переварить каждый дюйм всего, что возникло перед ней.

— Твоя э… одежда там.

— …Пока она не на мне, хотелось бы больше подробностей.

Горячий румянец залил ее щеки, и она подняла на его лицо широко распахнутые глаза. «Его глаза выше, Гермиона, я сказала выше».

— Прямо за тобой.

Драко стоял в чем мать родила, не мог же он ожидать, что она не будет смотреть. Это же невозможно. Как невозможно мотылькам не лететь на свет, или не смотреть на автомобильные аварии, не разглядывать предметы искусства в музее — так же невозможно не смотреть на обнаженного мужчину, с которым…

— Ты их сложила? — в его голосе звучало недоверие. Поворотом запястья он развернул рубашку и низко раскатисто рассмеялся, прежде чем она смогла ответить.

Она сверлила взглядом его спину, но ее ярость испарилась где-то в районе его задницы.

— Иногда я разрываюсь между двумя желаниями — задушить тебя и поцеловать, — сказала она, не успев подумать.

— Я уже сбился со счета, как часто я это чувствовал. К несчастью, удушение запрещено законом, — он прищелкнул языком, а она улыбнулась в колени, прикидывая, как давно он думал о том, чтобы ее поцеловать. — Я проверял, — сказал он, натягивая трусы.

— Мы можем задушить друг друга и рассчитывать, что это примут за самооборону.

Он наклонился за брюками и повернулся к ней.

— Ага, потому что комбинация твоей и моей ярости, несомненно, подождет, пока мы оба идеально не срежиссируем взаимные убийства, чтобы приступить к ним в одну и ту же секунду. Ты притащишь список наиболее удобных позиций для достижения нашей цели, но в конце концов вся твоя работа полетит в тартарары, когда я забуду надеть часы.

Она прищурилась, пытаясь не улыбнуться.

— Похоже, ты это обдумывал.

Он повел плечом и занялся пуговицами на брюках.

— Просто я невероятен в том, чтобы за секунды оценить ситуацию и все спланировать. А не как у гриффиндорцев — сначала в бой, а уже потом планируем-по-ходу-если-будет-время.

— Неправда… я всегда все тщательно планирую. Я…

— Первый раз, когда мы видели одинаковое видение…

— Волдеморт.

— Ты вскочила со стула и вытащила палочку. Я тоже верю инстинктам, но ты вытащила палочку.

— Потому что появилась угроза, и я собиралась защищаться. Только не говори, что не сделал бы того же.