— Я тебе и говорю, я тоже его видел, но не достал палочку. Секунду на подумать, и вот ты понимаешь, что это не может быть реальным. Когда все началось, ты рассказывала, что следовала за кроликом по коридору и выпускала заклинания в видения, но они не работали. Они не охотились на тебя и не были угрозой, но ты сначала вступила в сражение, а потом уже начала разбираться.

Гермиона фыркнула и вскинула подбородок.

— Хорошо, тогда я горжусь этой чертой.

Он усмехнулся и поднял палочку с пола.

— Хотя в начале ты ее отрицала.

Она пожала плечами.

— В моем характере сначала с тобой спорить, — он усмехнулся, она же широко улыбнулась, наблюдая, как он пошел вперед по коридору. — Эй, Малфой, — он развернулся и посмотрел на нее. — Спасибо за исцел…

— Съешь что-нибудь, пока мы не ушли. Не хочу снова слушать, как твой желудок производит разные звуки.

Гермиона нахмурилась, а он продолжил свой путь.

***

— Я так устала смотреть только на камень. В Хогвартсе хотя бы есть портреты и гобелены, а здесь… только камень. Иногда я представляю их звуками.

Малфой поморщился и посмотрел на нее.

— Ты что представляешь звуками?

— Пол. Этаж. Я наступаю на большие камни с острыми краями, и они издают «боингр-р-р», мягкие края — «бом». Маленькие с трещинами — «урча», без трещин — «ди». А вот эти звучат как «бим-бим».

— Как давно ты этим занимаешься?

— Дня два, думаю. Но посмотри, это…— она ступила вперед. — Бом, боингр-р-р, ди-ди, бим-бим, ди, тра, ла-да, ла, ла, ла, ба-дам, ба-дам, бом.

Она не могла понять, что за эмоция отражается в его взгляде в движении света.

— Так вот почему ты прыгала весь вчерашний день, а потом сказала, что твои бедра внезапно онемели?

— Э-э, да, — пробормотала она. — На самом деле у меня нет никакого синдрома онемения. Я вообще не уверена, что такой существует.

Его смех эхом разнесся по коридору, а она подумала, что этот звук ей нравится куда больше, чем звуки камней. Может, ей стоит наделить большие острые камни с трещинами звуком его смеха. Или она просто двинется, если хотя бы час в ее голове будет звучать какофония несогласованных между собой звуков вперемешку со смехом.

— А ты никогда не думал, как мы звучим для других вещей? — спросила она. — Мы не в состоянии услышать разницу между камнями, на которые ступаем, но вдруг какому-нибудь муравью под полом это слышится музыкой?

— Или он просто думает, что сейчас на него рухнет потолок.

Она пожала плечами.

— Всем все кажется разным. Как с картиной, когда одни видят в ней трагедию, эмоции и считают красивой, а я при этом вижу только набор разноцветных брызг.

— Или когда группе людей видится магическое создание с зубами, которые легко разорвут тебе горло, а ты видишь что-то, что можно полюбить.

Гермиона хмыкнула.

— На самом деле все зависимо, но в целом я согласна. Наши впечатления определяют, как нам чувствовать. Потому и говорят, что любовь ослепляет.

— Или же наши чувства влияют на наше впечатление о чем-то. Первым приходит влечение, и только потом любовь, а перед влечением — впечатление.

— Но ты можешь составить впечатление только о части чего-то, основываясь на своих более ранних впечатлениях, которые впоследствии повлияли на конкретные чувства в отношении определенных вещей. Как и с отношением людей к неудачникам. Никто не любит неудачников, у которых постоянно что-то случается, только если человек сам не был или не является в чем-нибудь неудачником.

— Впечатление все равно появляется раньше. Нам все неизвестно, пока мы не получили свое первое впечатление. И как только это произошло, оно остается с нами навсегда и влияет на наши чувства.

Гермиона кивнула и посмотрела на Малфоя.

— Но впечатление может измениться.

Они свернули в соседний коридор, и боковым зрением она увидела, что он смотрит на нее.

— Да, может.

— Знаешь, в детстве я думала, что гром раздается из-за людей, которые ходят по небу, дождь — это пыль, а молнии поднимаются от земли, чтобы они могли нас увидеть, когда проходят мимо. Потому, когда я получила письмо от Макгонагалл, то представляла, что шторм — это дело рук волшебников, и что сам Мерлин устраивает для меня представление.

Малфой засмеялся и изумленно на нее посмотрел.

— То есть Мерлин закрутил целый шторм, чтобы развлечь тебя? Смотрю, ты всегда была…

— Я больше не знала ни одного магического существа! Я думала, что он показывает мне… — она замолчала и взмахнула рукой. — Не знаю… целый мир, к которому я принадлежу и частью которого являюсь. — Улыбка Малфоя погасла. — Что мне это было суждено. И эта идея, это впечатление — все это помогло мне оказаться здесь. И пусть теперь я знаю, но иногда глупые и смешные впечатления того стоят. Потому что заставляют нас делать то, что в конце концов меняет нас к лучшему.

Малфой молчал, а она вернулась к своей игре в музыкальные камни.

***

Гермиона забрала бутылку у Малфоя и сделала еще один глоток. Прижала ее к груди и закупорила, снова мысленно поблагодарив существование Репаро.

— Это… — протянул Малфой, услышав шаги в соседнем коридоре.

На мгновение в груди Гермионы затеплилась надежда, но потом раздался смех, и та сменилась пробегающим по спине холодом. Они с Малфоем одновременно сделали шаг назад, и он потушил свет. Она держала палочку направленной на конец коридора, чтобы он мог видеть, куда целиться, но была готова потушить на случай, если ей тоже придется выпускать заклинание.

Из-за угла показалась рука, пальцы застучали по стене, после чего появилась и сама Беллатриса. Она посмотрела на Малфоя и улыбнулась.

— Дра-а-ако, — полупропела она. — Я придумала игру…

Видимо, он как раз занимался оценкой ситуации и планированием, потому что только сейчас выпустил блокирующее заклинание, которое Гермиона отправила бы Беллатрисе в голову в ту же секунду, как увидела. В то же мгновение он встал в дуэльную позицию, но расслабился, когда Беллатриса отлетела назад. Мрачная улыбка медленно растянулась на его лице, а в связке с тем, как ее палочка освещала его лицо, он казался зловещим и таким опасным, каким она его до этого не видела.

Гермиона что-то почувствовала и только начала поворачиваться, как что-то похожее на связку раскаленных лезвий ударилось ей в спину. Она выгнулась, закричала и подалась вперед. С трудом втянув воздух, развернулась и отправила блокирующее заклинание в темноту.

Заклинание осветило пять других видений, которые неслись к ним, и столько же Пожирателей смерти, скрытых темнотой коридора. Блокирующее заклинание отбросило их всех назад. До того, как действие заклинания закончилось и видения снова пришли в движение, она упала на колени и проорала:

— Вниз!

Она услышала, как заклинания ударили по камню, после чего Малфой прокричал изгоняющее заклинание.

Вдохнув, она Люмосом осветила пустой коридор. Спину жгло от пульсирующей боли, Гермионе стало труднее дышать, словно она втягивала воздух через соломинку. Она услышала быстрые шаги Малфоя за спиной, шлейка от сумки натянулась на шее, когда он в нее полез.

Она тяжело задышала, и слюна забурлила в горле, когда Малфой поднял ее рубашку на спине.

— Черт.

Значит, все плохо. Значит выглядит так же плохо, как и ощущается.

Гермиона услышала, как откупоривается бутылка с бадьяном, и сжала зубы и кулаки, но Малфой замер за ее спиной.

— Что?

— Сначала мне нужно остановить кровь, или она просто вытеснит бадьян из…

— Сунь внутрь.

— Что?

— Это же проколы? Сунь внутрь. Пипетку, сунь…

— Я не буду засовывать…

— Я не могу дышать, просто сунь внутрь!

Она услышала, как Малфой клацнул зубами, но когда попыталась выпрямиться, он снова наклонил ее вперед. Она очень сильно сжала зубы, опасаясь, что они сломаются, но крик все же вырвался из ее нутра, когда пипетка вошла в рану.

— Твою ж мать, ты же сказала мне это сделать!

Гермиона не могла нормально дышать, поскольку получалось сосредоточиться только на одном участке, наполненном агонией. Она наклонилась вперед, пока лоб не коснулся холодного камня, и прерывисто задышала. Снова и снова, пока не смогла сделать полноценные вдохи, а ноющая боль в груди не исчезла.