— Думаешь, было бы по-другому?
— Думаю, что Дамблдор все равно бы упал. Малфой даже мог бы быть частью этого, пытаясь спасти родителей. Но после… я не знаю. Возможно, он бы ушел. Может быть, ему бы хватило смелости.
— Это странно, — сказала Падма, когда они вошли в Большой зал. — Верность, случайные встречи, незначительный выбор, и то, как все складывается в мире.
Гермиона посмотрела на стол Слизерина, машинально выхватывая светлую макушку. Малфой сидел один в конце стола, он сжимал в руке кубок и смотрел на тарелку.
— Все так.
***
Гермиона постучала палочкой по уголку, пробормотала приклеивающее заклинание, а затем отступила, чтобы полюбоваться развернутым пергаментом.
— Я буду подзывать каждого из вас, чтобы вы нарисовали руну, а потом…
— Ты что? — Джастин рассмеялся.
— Чтобы удостовериться, что все мы знаем…
— Грейнджер, я понимаю, у тебя фетиш на…
— Фетиш? Я просто…
— …а увидев пергамент и парты ты, наверное…
— Ты уверен, Малфой, что это не твоя фантазия? — спросила Падма. Малфой замолчал и повернулся к ней. С Гермиониного угла не было видно взгляда, которым он ее наградил, но похоже на Падму он не подействовал. — Потому что ты просто не можешь не трепаться на эту тему.
— Гермиона, может, каждый из нас сделает это самостоятельно? — спросил Джастин.
— Я хочу быть уверена, что все мы готовы на случай, если придется рисовать их быстро, не сомневаясь, не ошибаясь и не советуясь с другими на тему, правильно ли мы нарисовали.
— Или мы можем подойти все вместе и каждый займет свой участок, — предложила Падма.
— Это менее… унизительно.
— Унизительно? Подходить один за другим, не имея возможности выбрать только тот символ, что знаешь…
— Пока ты властвуешь над ними, говоришь, что правильно или неправильно, при этом думая, что они выбрали ту, что им знакома… прилагать усилия, чтобы казаться умнее них.
Гермиона сжала губы, посмотрела на Малфоя, а потом потянулась, чтобы открыть чернильницу.
— Хорошо. У каждого свой участок. Но принесите с собой перья.
— Да, профессор, — сказал Джастин и широко улыбнулся.
Малфой ухмыльнулся и только хотел заговорить, но ее свирепый взгляд хоть и не испепелил его, зато заставил передумать. Но ухмылка на лице осталась.
Они выбрали первые участки и, переговариваясь друг с другом, решили, кто где начнет и закончит. Работали быстро, вырисовывая руны на пергаменте. Они все еще двигались медленней, чем было необходимо, но для начала и так было неплохо.
— Что это за линия? Ее нет в руне.
— Эти должны быть длиннее.
— Эта загибается внутрь, а не наружу.
— Это четыре или три?
— Ты забыл крючок внизу. Он острый как… вот так.
Гермиона не хотела выглядеть надменной, но Джастину удалось вытравить из нее это желание:
— Круг над правой горизонтальной линией должен быть больше.
— Что? Нет. Я нарисовала руну меньше, и круг пропорционально ей.
Джастин покачал головой.
— Нет, смотри… — он отошел, чтобы взять книгу со стола, за которым сидел, и нашел отмеченную закладкой страницу. — Видишь, круг заканчивается в середине линии, неважно, большая руна или маленькая.
— Ох, — Гермиона откашлялась. — Точно. Спасибо, Джастин.
— Думаю, нам все же нужно попрактиковаться, — сказал Джастин.
— Да, Грейнджер… ты была права.
Гермиона задела Малфоя бедром, когда вернулась к пергаменту, толкнув его чуть сильнее, чем нужно. Он выглядел слегка удивленным, и ей с трудом удалось сдержать улыбку. Она обвела палочкой полукруг, стирая тем самым руну.
— Учитывая все, что мы нашли в комнате и по тому, где отсутствовали куски стены, похоже, это все руны, которые нам необходимо знать. Больше никаких других мест мы не нашли.
— Нужно найти заклинания, которые активируют каждую руну и не помешают заклинаниям, которые мы, возможно, захотим использовать на любой другой руне.
— А еще следует понять порядок, — сказал Джастин, — при котором все заклинания будут работать не только по отдельности, но и как единое целое.
Гермиона посмотрела на пергамент и на порядок и положение рун.
— Есть предположения?
***
— Я не думаю, что мы забыли о том, что такое честь. Мне просто кажется, что сейчас больше людей, не знакомых с этим понятием.
Гермиона продолжила, когда Малфой поднял бровь:
— Давным-давно тоже были люди без чести. Они дожидались, пока их враг уснет или же заходили из-за спины. Но это все равно было рискованно, так что не все трусы были готовы пойти на это.
— И ты веришь, что риск стал меньше?
— Да! Волшебники и магглы постоянно таскали с собой мечи и боевые топоры, и когда они дрались, то делали это своими руками, лицом к лицу и в сантиметрах друг от друга. А потом придумали палочки, которые могли направлять магию…
— Битвы можно было вести с дальней дистанции, но это было трудно.
— Да, а теперь? Старые законы чести едва ли применимы… и уж точно не к большинству людей. Например, дуэли. Выходили один на один, назначали время, следили, чтобы у каждого была своя палочка. А сейчас что? Заклинание в спину, из укрытия, с расстояния по ничего не ожидающему человеку. Правильные дуэли редко выходят за пределы аудиторий.
— Это не вопрос трусости, это вопрос выживания…
— Потому что они боятся, что проиграют, если сделают это с честью!
— Сила — величайший мотиватор. Есть те, которые убивают, потому что… — Малфой потер висок. — психи, но почти все битвы, дуэли и убийства происходят для того, чтобы человек получил больше, чем было у него до этого. Землю, дом, страну, женщину, уважение, закон, мир, правительство, веру, религию, свободу. Даже месть — это подтверждение власти. И если ты готов сражаться за то, чего хочешь, неважно как, разве это само по себе не достойно уважения?
— Нет, — она посмотрела на него и покачала головой. — Нет. Если нападают на беззащитного и невинного человека, отбирают у него деньги, а потом убивают, как вообще это можно уважать?
— Я не говорю о способах. Я о самом решении получить то, что ты хочешь.
— Способы так же важны! Хорошо, готовность сражаться… назовем это благородным. Но если нападают со спины, или когда человек беззащитен, это полностью стирает все благородство. Ты ничего не получаешь честно, ты…
— Грейнджер, в мире многое нечестно.
— Так и неблагородно…
— То есть благородство — это честная борьба?
— Да!
— Кто-то должен побеждать. Честной борьбы может и не быть. Кто-то окажется менее осведомленным, более слабым или медленным. То, что у каждого есть палочки, не делает сражение честным. Если следовать этой мысли, честь вообще никогда не существовала.
— Да, но дать человеку возможность защитить себя теми же средствами благородно. Ты даешь им шанс тебя победить, а не просто умереть, потому что у них не было палочки, пистолета, меча или чего-то еще.
— И умереть от того, что у них не было знания или силы…
— В благородстве должна быть и доля смелости! Ты не можешь сражаться, зная, что победишь. Не сомневаясь, потому что преимущество на твоей стороне…
— А разве не так происходит на всех войнах? — спросил он.
— …страх, и то же самое, что, вероятно, привело тебя туда. Страх — самый сильный мотиватор. Люди пойдут на что угодно, если им страшно. Вот как одни используют силу против других. Даже те люди, которые боятся, что инопланетяне вторгнутся в их умы, носят шапочки из фольги…
Брови Малфоя соединились в одну линию, когда он наклонил голову.
— Шапочки из фольги?
— Да, они… из серебристой фольги. Ею обматывают голову, чтобы… инопланетные… сигналы не доходили до мозга. Ну, или что-то в этом роде. Но те, кто этого не боятся, так не делают. Страх порождает войны, порождает…
— Но почему люди боятся? — Малфой многозначительно на нее посмотрел. — Они боятся своей неспособности защититься от более сильного врага. Они боятся потерять власть, так что если они и сражаются, так только для того, чтобы эту власть приобрести. Это…
