— Знаешь, у тебя глаз дёргается, когда ты так пристально всматриваешься. А чрезмерные подёргивания приводят к слепоте, — насколько Гермиона знала, последнее утверждение было выдумкой, и вряд ли Малфой на него купился, но таращиться перестал.

15 июля; 10:12

Горный склон был не таким уж ужасным, как те, по которым ей приходилось карабкаться раньше, но подниматься всё равно было трудно, особенно по жаре. Гермиона твердила себе, что отдохнёт, когда пройдёт ещё метр, ещё, ещё один. Она убеждала себя, что будет сидеть на вершине до тех пор, пока не почувствует готовность двигаться дальше — такой подъём сам по себе станет настоящим достижением. Она пыталась уверить себя, что там, наверху, её ждёт Флоралис. Ничто из этого не облегчало жжение в ногах, зато помогало преодолевать боль.

Поясницу ломило, плечи ныли, шея деревенела, а глаза заливал пот. Малфой шумно втягивал воздух и этот звук почему-то настолько злил Гермиону, что ей приходилось то и дело напоминать себе, что он это делал не специально. Испытывая боль, которую требовалось преодолевать, Гермиона приходила к убеждению, что весь мир настроен против неё — жара, гора, Малфой, деревья, камни и собственное тело. Всё вокруг существовало только для того, чтобы усложнить ей жизнь. У подножья горы они наткнулись на очередное странное кострище с останками, и Гермиона нервничала, боясь, что на неё вот-вот кто-то бросится. Она-то надеялась, что стоянки принадлежали тем двум мужчинам из пещеры. Но эта выглядела вполне свежей.

Ещё её беспокоил тот факт, что Малфой не позволял ей заглядывать в сумку, висящую сейчас на его плече. Гермиона видела, как он рассматривал её содержимое после того, как они покинули пещеру, и знала, что там лежит: две бутылки для воды, фляга, солнечные очки, бинокль и красный маркер. Она сомневалась, что больше там ничего не было, ведь, даже отправляясь в туалет, Малфой брал находку с собой. То, что он поднял сумку с земли, не делало её малфоевской собственностью — они оба нашли сумку и вместе помешали тому мужчине прикончить их. Она приложила к этому даже больше усилий, чем Малфой, и если уж сумка должна была кому-то принадлежать, то как раз ей.

Охотничий нож Малфой тоже оставил у себя, так что теперь в его распоряжении имелись два нормальных клинка, а в её — всего лишь перо. Если уж кому и можно было доверить острые предметы, так это ей… Хотя, наверное, Малфою всё виделось в ином свете. Он был… запасливой белкой. Которая разнюхала, подобрала и умыкнула все вещи. Мелким созданием. Что ж, это была проблема Малфоя, если он думал, что Гермиона не заглянет в эту сумку. Она могла бы даже забрать нож, пока он спит. Она не собиралась оставаться безоружной или, ещё хуже, под его защитой.

— А где ты вообще взял этот кинжал?

В ответ на резкость тона Малфой окинул её озадаченным взглядом. Наверное, такая вспыльчивость могла показаться странной после молчания, длившегося порядка трёх часов, но он должен был понимать причину её недовольства. Никто не может совершать столько раздражающих поступков и не догадываться об этом.

— Это имеет значение?

— Ты его украл, — Гермиона не была до конца в этом уверена, но она заметила, как Малфой иногда изучал клинок. Либо этот кинжал многое для него значил, либо он не особо разглядывал его перед покупкой.

Он обеспокоенно покосился на неё.

— Я бы не назвал это кражей.

— А я бы назвала, — этого она не знала, но такое обвинение могло спровоцировать признание.

— Тот дом был заброшен. Я видел, что ты тоже запихивала вещи в сумку.

Гермиона недовольно зыркнула на ударившую её по руке ветку и задумчиво нахмурилась.

— Дом, в котором мы были перед тем, как попали сюда?

Гермиона потеряла в море почти все свои вещи, но у неё осталась одна книга, взятая из того дома — она находилась под уменьшающими чарами. Гермиона с любопытством оглядела его с… найденную сумку, болтающуюся у малфоевского бедра: интересно, можно ли что-то прочитать с помощью бинокля? Стоило попробовать.

— Ну так что? — поторопила она.

— Да, — выплюнул Малфой. Видимо, он уже понял, что лучше отвечать на её вопросы. Наконец-то.

========== Часть восемнадцатая ==========

16 июля; 12:42

Спускаться было гораздо проще, чем карабкаться в гору — кроме тех случаев, когда день старался буквально задушить влажностью. Гермиона где-то вычитала, что при спуске задействуется больше мускулов, чем при подъёме, но по возвращении домой это следовало проверить. Мышцы болели не так сильно, как вчера, а слой липкого пота явно добавлял веса.

Боже, она и представить не могла, что можно так обильно потеть. По ней прямо-таки текло, одежда промокла насквозь, а волосы стали влажными. Гермиона ненавидела подобные ощущения. Кому-то они нравились — потоотделение помогало прочувствовать успешность спортивной тренировки, но Гермиона в такие моменты казалась себе бесформенной мерзкой лужей. Она однозначно потела больше нормальных людей — половина содержащейся в организме влаги будто бы вытекала сквозь кожу. Вонючее и скользкое тело раздражало безмерно, и утром она то и дело утиралась, переживая, что Малфой, оглянувшись, увидит вместо неё двигающийся шар, наполненный отвратительной жидкостью. Это помогало около часа, а потом кожа раскраснелась, нагрелась, и остановить потоп уже не получалось. Наконец Гермиона сдалась, сердито признав, что другого варианта нет.

Гермиона не понимала причин подобной расточительности — она не потребляла столько жидкости, чтобы теперь так потеть. Ей хотелось залить всё обратно — с угрюмым недовольством она периодически оглядывала себя, отмечая факт предательства собственного тела. Она никак не могла терять столько влаги. Не тогда, когда глоток воды делался лишь в крайнем случае.

Малфой ещё час назад снял мокрую футболку и запихнул в свою сумку. Гермиона около минуты сверлила его свирепым взглядом, а потом решила, что переживания расходуют чересчур много энергии. Не будь его здесь, она бы уже два часа как разделась до нижнего белья. Одежда, волосы, движения — для всего этого слишком пекло. Она даже смотреть не могла на красную, блестящую спину Малфоя — от одного только взгляда делалось хуже. Это как умирать от жары и встретить кого-то в свитере — от этого становилось жарче, будто ты сам закутан в тёплую одежду, и оставалось лишь удивляться: уж не из Африки ли приехал этот человек и есть ли помимо сумасшествия другое объяснение подобной нелепости.

Гермиону подвёл корень дерева. Она хотела смахнуть пот, прежде чем тот начнёт жечь глаза, и в этот момент кроссовка застряла. Гермиона настолько вымоталась, что лишь едва попыталась сделать то инстинктивное, странное и бесполезное движение, которое обычно делают люди перед падением ничком — конвульсивно дёрнуться назад, пока ноги бестолково стараются устоять, а руки живут своей жизнью. У неё имелась доля секунды, чтобы осознать предстоящую катастрофу, и Гермиона тут же смирилась с судьбой.

Она выставила вперёд руки, смягчая удар, — но мизинец странным образом изогнулся. Потревоженные сломанные костяшки прошили всё тело болью, и Гермиона вскрикнула, сморщилась и закрыла глаза. Всхлипнув и опустив ладонь на плечо, она повернула голову и положила щёку на прохладную землю.

— Я умираю.

До неё донёсся глухой стук и шорох влажной одежды — в своём нынешнем состоянии Гермиона понятия не имела, что делает Малфой.

— Одни только обещания.

Гермиона старалась просто дышать — вдруг кислород сможет остудить тело? Ей требовалась вода — например, целое озеро, чтобы забраться в него и пить до тех пор, пока не начнёт казаться, что живот вот-вот лопнет. Каждый вдох огненным вихрем устремлялся к лёгким, а учитывая потерянную влагу, внутренности наверняка уже высохли. Гермиона была похожа на трухлявое дерево где-то в бесплодной местности. С таким горячим дыханием она скоро воспламенится. Интересно, как загораются люди? Она просто взорвется — настоящий обед, приготовленный для Малфоя.

Сволочь. Она ни за что не облегчит ему задачу. Гермиона надеялась, что на вкус она окажется как подгоревшая, пересушенная индейка. Нет, не индейка, что-нибудь несъедобное. Летучая мышь? А их вообще едят?