— Сначала надо удостовериться, что здесь никто не живет, а потом уже ты приступишь. Ну… понимаешь, кровь. Она же брызнет.

— Я в курсе, — протянул он, следя за тем, как белка скрывается в другой комнате.

Гермиона прошла за ним следом и закрыла за собой дверь. В комнате были кровать из бамбука и листья — первый явный признак заброшенности дома. Листья были старыми, бурыми, скрюченными, но целыми. Какие-то из них были разбросаны по полу и хрустели под ногами, пока Малфой и Гермиона осматривали углы помещения и проверяли наличие второй двери. Здесь имелся небольшой стол с исписанной ручкой, пустой обрывок бумаги и носок, лежащий на грубо отёсанной чурке. В этой второй — и последней — комнате хранились куча бревен, несколько вырезанных фигурок животных и деревянная чаша. Окна выходили на небольшой пруд и крошечный заросший сад, в котором Гермиона заприметила три маленьких томата.

— Пойду вскипячу воду, чтобы наполнить бутылки, — таким образом Гермиона сообщала Малфою, что не планировала оставаться рядом, пока идёт охота на белку.

— Ты собираешься опустошить ту, другую бутылку?

Гермионе потребовалась секунда, чтобы сообразить, что Малфой имеет в виду.

— Я собираюсь перелить воду в один из пакетов из-под сухофруктов. Я скреплю его заколкой для волос и постараюсь ходить так, чтобы из него ничего не вытекло.

Гермиона не представляла, как она умудрится сделать так, чтобы пакет не перевернулся, ведь сумка вместе с ней проходила через все неприятности — постоянные прыжки, смена направлений, взмахи и падения не облегчали поставленной задачи. Но так Гермиона будет знать, что она хотя бы попыталась.

— Убедись, что ёмкость хорошо вымыта. Я не планирую снова туда отправляться, — проговорил он.

— Ты такой брюзга.

В ответ на её саркастичный тон Малфой выгнул бровь, но его внимание было полностью приковано к брёвнам и спрятавшейся за ними белке.

Гермиона оставила его одного, вышла через переднюю дверь и обогнула дом. В руке она держала перо: вопреки собственной теории и обещанию Малфоя сохранять рассудок она всё ещё волновалась по поводу того создания. Она ничего не могла с собой поделать, по крайней мере, до тех пор, пока они не окажутся как можно дальше от того сада и как можно дольше — в безопасности. Или хотя бы в относительной безопасности, что уже было бы просто здорово.

Несколько минут в доме царила тишина; Гермиона собрала лежащие возле пруда веточки, но круг из камней решила не делать — земля вокруг была бесплодной. Опустившись на колени, она доставала из сумки нужные вещи, когда раздался топот. Её руки замерли; Гермиона посмотрела на скошенные прямоугольные отверстия, служившие окнами — что-то где-то заскользило, а потом послышался глухой удар.

— Малфой? — она медленно поднялась на ноги, огляделась вокруг и, сглотнув, снова уставилась на окно. Сердце колотилось в горле. — Малфой?

— Ты умираешь? Что-то собирается нас убить? — его голос прозвучал зло, что притупило её страх. Злость была чем-то нормальным.

— Нет. Почему ты…

— Тогда мне плевать.

— Почему ты бега…

— Я знаю, что тебе сложно заткнуться — тебе же требуется выпускать какие-то мысли, чтобы твой и без того переполненный мозг не взорвался, — но пока я не поймаю эт…

Он осёкся, зарычав, и, судя по звуку, снова куда-то побежал.

Гермиона едва не рассмеялась, представив, как Малфой носится между вещами, пытаясь броситься на животное, передвигающееся быстрее. Но не сделала этого, зная, что её смешки во время его яростных вспышек или попытки скрасить ситуацию лишь только сильнее его бесят. Она сегодня над ним уже посмеялась — Малфой врезал себе по лицу, когда на нос ему уселся комар — и потом он целый час шагал, стиснув челюсти. Гермиона сама могла вспылить, если он начинал насмехаться над ней по ряду причин, но вчера, споткнувшись о камень, она смеялась с ним вместе. И люди ещё считают зажатой её!

Прислушиваясь к шуму ударов и раздражённым звукам, она не смогла удержаться от улыбки, перелила волшебную воду в пакет и стянула с волос заколку. Гермиона постаралась скрутить копну так, чтобы скрепить пучок одной заколкой, но вышло не слишком надежно. Не желая испортить источник, она набрала воду в одну из пустых бутылок и перелила её в грязную ёмкость — помыть.

Десять минут спустя Гермиона решила, что бутылка уже чистая. Малфой по-прежнему торчал в доме. Прежде чем предпринимать какие-то дальнейшие действия, нужно было дождаться его, чтобы он помог с жестянкой, поэтому Гермиона просто поддерживала пламя, пока наконец не услышала скрип входной двери. Гермиона надеялась, что воцарившаяся до этого тишина означала, что Малфой подготавливал тушку к запеканию — наблюдать этот процесс совсем не хотелось.

Она подняла на него глаза, сунув в костёр очередную ветку, и нахмурилась, увидев в его руке только чистый кинжал. Гермиона уже собиралась спросить, не выскочила ли добыча через окна, как услышала в доме топот.

— Что произошло?

— Выскочила на улицу.

Гермиона посмотрела на него с недоверием, покосилась на дом и снова перевела взгляд на Малфоя.

— Мне кажется, я её только что слышала.

Малфой дёрнул плечом и протянул руку за наполненной банкой.

— Грейнджер, дай мне знать, если ты продолжишь слышать разные звуки. Я бы хотел получить предупреждающие сигналы перед тем, как ты сбрендишь окончательно.

Он откровенно врал, пытаясь оскорблением отвлечь её от этой темы. Она уже начала понимать, когда он так делает. Малфой служил вызовом её интеллекту, и ей потребовалось время на осознание и признание этого. Нельзя было сказать, что её друзья не отличались умом — как минимум о некоторых из них, — но всё же обычно пищу для мозгов она черпала из книг. Перепалки и споры с Малфоем держали Гермиону в тонусе, но попытки понять его казались неразрешимой головоломкой. Он был подобен необычному образцу под микроскопом её пытливого ума.

Может быть, он просто не смог поймать белку и ему пришлось сдаться. Малфой наверняка не хотел говорить, что не сумел поймать маленькое животное в замкнутом пространстве. А может, белка слишком отчаянно пыталась спастись — Гермиона сама испытывала вину, когда на неё таращилась рыба. Трудно убить кого-то, но ещё труднее прикончить того, кто неистово борется за свою жизнь. Гермионе было интересно, не по этой ли причине отступился Малфой — и если да, обвинить его в этом она не могла.

Гермиона прошла в сад, чтобы сорвать с ветки три помидора, и прикусила губу от того, как же их было мало.

— В детстве я помогала своей бабушке в саду. Это мои самые любимые воспоминания о ней. Мы и дерево посадили — яблоню. Я так радовалась. Каждый раз, когда я навещала бабушку, мы выходили и измеряли, на сколько она выросла.

— Ты радовалась тому, что сажаешь дерево, которое в течение нескольких лет даже не даст фруктов?

— Но оно же начнёт в конце концов плодоносить, а этого бы не случилось, если бы ты не посадил дерево. Ты наблюдаешь за его изменениями, а я смотрела, как оно росло вместе со мной. Она всегда называла его моим деревом и… Знаешь, это было чем-то, чему мы помогли появиться, пусть даже на то, чтобы получить какую-то вещественную награду, потребовались годы. Малфой, дело не в мгновенном удовольствии. Это медленный процесс, который в итоге окупается. Если… Что?

Малфой смотрел на неё с хищной ухмылкой, и было в ней нечто такое, что заставило пока ещё ничего не понимающую Гермиону покраснеть. От этого оскала веяло опасностью, но она не сводила глаз с его лица.

— Грейнджер, в сиюминутном удовольствии нет ничего плохого. И такая награда может принести не меньше удовлетворения.

Гермиона покраснела сильнее: жар настолько распространился, что ей показалось, будто горит всё лицо. Она прочистила горло, стараясь сконцентрировать на помидорах в своей руке, показавшихся вдруг нелепыми, но невольно снова встретились с Малфоем глазами. Она собиралась совершенно проигнорировать то, о чём он говорил с таким выражением лица — она же всё поняла! — и постараться перевести беседу на твёрдую почву. Твёрдую, нейтральную, не касающуюся секса.