— Вот чёрт, — выдохнул он. Теперь она видела его шею; в поле зрения мелькнуло его лицо, а потом на периферии замельтешила белобрысая макушка. — Тебе лучше не умирать, Грейнджер. Ты мертва. Да я… Это просто не моя жизнь!

Его пальцы сомкнулись на её запястье, он что-то быстро пробормотал и впился ей в кожу в поисках пульса. Его мягкие волосы мазнули Гермиону по лицу, и ей захотелось чихнуть, хоть она и не могла этого сделать. Малфой вскинул голову и встретился с ней глазами — она чувствовала на своём запястье биение его сердца.

— Магия? Ты пробегала сейчас? Грейнджер, если это шутка, я вздёрну тебя на том дереве и позволю сожрать медведям или тому огромному зверю, которого мы слышали. Грейнд… — он разразился ругательствами и исчез из поля её зрения.

Теперь она слышала только быстрое дыхание и снова пыталась пошевелиться. Его пальцы вдруг обхватили её второе запястье — в этом кулаке был зажат цветок. Движения Малфоя удивляли: его пальцы были нежными, а подушечки осторожно скользили по коже, будто от грубого рывка цветок мог коснуться и его тоже. Она услышала, как Малфой торопливо поднял сумку — содержимое звякнуло — и почувствовала, как он потянул её руку. Он замер, даже дыхание задержал, а потом, что-то прошипев, потряс её кулаком. Похоже, он пытался вытряхнуть цветок, не прикасаясь к нему, и Гермиона, волнуясь, ждала и надеялась, что этого будет достаточно.

— Чёрт, просто брось этот цветок в сумку! — прорычал он.

Гермиона ощутила, как её рука поднялась, скользнула вниз и выпустила растение, не получив при этом никакой команды от мозга. Пальцы Малфоя прошлись по её коже, сдавливая, перед глазами появилось его лицо. Он смотрел на неё с равной долей удивления и подозрения, пока сама Гермиона мучилась вопросом: что же с ней такое случилось? Неужели Малфой… просто управлял её телом? Словно у того появился собственный разум, как в фильмах, в которых монстр терял свою голову, а тело бродило вокруг в её поисках. Вот как она себя ощущала! Туловищем безголового монстра! Она не могла заставить себя шевельнуться — будто кто-то иной её контролировал. И она… Малфой резко повернул голову и открыл рот:

— Ты должна немедленно подняться! Вставай, вста… — он отпрянул, едва Гермиона вскочила на ноги, и быстро поднялся сам, глядя на неё широко распахнутыми глазами. — Беги, — выдохнул он, и она бездумно подчинилась. — В другую сторону. В другую…

Он издавал множество резких звуков, которые Гермиона предпочла бы не слышать. Его ладонь снова обхватила её запястье и дёрнула, вынуждая затормозить. От резкой остановки руку пронзила боль, но Гермиона не издала ни звука и не отодвинулась, продолжая перебирать ногами. Малфой потянул её в нужную сторону, и всё то время, пока они бежали, его пальцы буквально впивались ей в кости.

Она не знала, от чего именно они убегали, но, видя страх на лице Малфоя, не сомневалась в правильности этого решения. У неё и выбора-то не было, но, видимо, имелась веская причина. Сумка то и дело подпрыгивала — Гермиона не могла её придержать и не знала, вываливалось ли из неё содержимое. Ветки и листья били по лицу и телу, обжигая кожу, но Гермиона не могла отвести их в стороны. Краем глаза она сумела разглядеть, что Малфою тоже доставалось, и у него имелась только одна свободная рука, чтобы защититься — второй он крепко обхватывал её запястье. По крайней мере, ему перепало хоть что-то. Он бежал слишком быстро, хотя ей казалось, что колено должно было замедлить его бег — видимо, из-за всплеска адреналина он не чувствовал боли. Малфой продолжал тащить Гермиону вперёд, пока ей не начало казаться, что еще чуть-чуть, и она просто рухнет лицом вниз.

Она могла лишь бежать, повинуясь приказу Малфоя; её мозг не функционировал и ничем не управлял. Ей казалось, будто она очутилась в ловушке чужого тела — тела, которое она знала всю жизнь, и которое теперь, став чужим, ей не принадлежало. Она чувствовала себя отдельной личностью в голове у шизофреника. Даже хуже того, ведь именно Малфой — Малфой — полностью ею управлял.

17:22

— Будешь называть меня богом.

К тому моменту, как Малфой остановился и прокричал ей сделать то же самое, Гермиона не сомневалась, что растянула связки в пяти местах. Икры горели так, словно ещё десять минут назад их охватило пламя; она втянула в лёгкие воздух — в груди было горячо, тяжело и тесно. Пот струился по коже, одежда прилипла, но Гермиона ничего не могла с этим поделать. Ей оставалось лишь стоять и смотреть на Малфоя — откинувшись на ствол в метре от неё, он справился со спазмом и протёр лицо.

В тот момент Гермионе отчаянно хотелось сделать множество вещей, но больше всего — стукнуть Малфоя по голове.

— Как меня зовут?

Она правда старалась сдержаться.

— Бог.

Малфой усмехнулся и кивнул в сторону бананового дерева, растущего справа от него.

— Лезь на это дерево… растение. Называй его как хочешь.

Гермиона попыталась выполнить приказ: подпрыгнула и, обхватив ногами ствол, постаралась забраться при помощи коленей и рук. Джинсы с шумом скользили по листьям, бёдра протестовали против каждого движения, но Гермиона не могла остановиться. Ей не удалось продвинуться дальше нескольких миллиметров.

— Хорошо.

Гермиона не оставляла своих попыток. Но если она когда-нибудь справится со своей проблемой, то голыми руками сломает это дерево и врежет им Малфою по башке.

— Прекрати.

Она немедленно разжала конечности и свалилась на землю. Малфой рассмеялся — это было так унизительно, что гнев запульсировал у неё в груди. Она бы никогда с ним так не поступила! Ну… ладно, может, и поступила бы, но сначала бы нашла способ его вылечить. Было жестоко так над ней измываться и совершенно не задумываться о её спасении. Ужасающая вероятность того, что Малфой мог оставить её в таком состоянии, вызывала желание плакать, кричать и совершать множество эмоциональных поступков. Гермиона многое могла вынести в своей жизни — ей хотелось думать, что она сильный человек, но стерпеть такое было не в её силах.

— Грейнджер, я не это имел в виду. Раз ты не можешь вскарабкаться, полагаю, магия никак не исправила твои врождённые недостатки, так что она бесполезна, — он посмотрел на неё. — Вставай. Скажи: «Прости меня за то, что была такой лицемерной критиканкой, раздражающей стервой и занозой в заднице».

Он за это заплатит. Медленно.

— Прости меня за то, что была такой лицемерной критиканкой, раздражающей стервой и занозой в заднице, — голос звучал безжизненно и монотонно, но Малфой всё равно улыбнулся.

— Я так не веселился с тех пор, как… Итак: рабыня-Грейнджер или сучка-Грейнджер. Что же выбрать? — Малфой поднял её сумку — Гермиона удивилась, что он не заставил это сделать её. — Может, мне стоит сперва выспаться? Отдохнуть перед тем, как на меня обрушатся твои яростные визги?

Он заглянул в сумку и прищурился. Гермиона попыталась припомнить хранившиеся там вещи и удостовериться, что Малфой не обнаружил ничего нежелательного, но, вроде бы, всё было в порядке. Худшей находкой могла стать карта, но теперь она уже не играла роли. Малфой поднял голову и подошёл к Гермионе, протягивая сумку.

— Грейнджер, возьми цветок. И прими к сведению: за исключением того времени, что мы бежали, прошло всего две минуты. Я не сделал ничего слишком унизительного, так что помни об этом, когда будешь переходить на ультразвук — потому что я постараюсь тебя заткнуть. А ещё не делай вид, будто не поступила бы так же. Как меня зовут?

— Бог, — она кипела от возмущения, но держала цветок аккуратно.

— Грейнджер, я буду скучать по этому. Съешь цветок.

Она рухнула на колени, едва только проглотила растение. Рука, подчиняясь велению мозга Гермионы, вытянулась, чтобы предотвратить удар. Вскинув голову, Гермиона посмотрела на Малфоя — тот продолжал глупо ухмылялся. Она встала на ноги и огляделась.

— Нечего сказать?

— Малфой, слышал когда-нибудь о крикете? Стой там, а я буду подавать камни и палки.

Ему пришлось схватить Гермиону, чтобы остановить поток летящих предметов — два удара в плечо стали достаточной местью, и он выхватил у неё палку. Гермиона попыталась ударить Малфоя по лбу и вырваться, но он прижал её своим телом. Она чувствовала, как его живот двигался во время дыхания; расстояние было слишком близким для него… да вообще для кого-либо. Они оба ещё покричали и поворчали, прежде чем Малфой скатился с неё и поднялся на ноги. Кора расцарапала им ладони; Малфой ткнул в сторону Гермионы палкой, его губы сомкнулись в белую линию, а на виске вздулась Злобная вена — именно так Гермиона её окрестила.