— Что лишь доказывает, насколько плохо ты меня знаешь. Кроме того, если бы я собиралась тебя отравить, то дождалась бы момента, когда моя жизнь не будет… настолько зависеть от твоей, — Гермиона договорила фразу так, словно в рот ей попала тухлятина.

— Никогда ничего нельзя знать наверняка. Если чай достаточно крепкий, в него легко что-нибудь подмешать.

Они уставились друг на друга. Приподняв брови, Малфой замер над краем ведра - Гермиона прищурилась.

— Ты! — воскликнула она, указывая на него пальцем. Малфой сделал глоток, словно она молчала и не вскакивала сейчас на ноги. — Ты нашёл Эстербей!

— Кого?

— Ого, ага! Не лги мне! Ты встретил Эстребей или, по крайней мере, попробовал чай! — Гермиона была в этом уверена — знала.

— Неужели?

— Где ты её нашёл? — Гермиона даже не дала ему время ответить — в её голове вспыхнула новая мысль. — Именно так ты и узнал об Орсове! Ты выпил чай! Горы! Ты…

— Где был инжир? Там или на…

— Просто признай это! Вот как ты об этом узнал! Это ты обыскивал тот её дом в…

— Я не обыскивал никакие её дома. Я даже не знал, что их несколько.

— Где ты её нашёл?

Малфой пристально посмотрел на неё.

— Почему бы просто не рассказать мне, ведь это ничего не изменит! Лишь бы только досадить мне?..

— Грейнджер, не всё вертится вокруг тебя. Перестань думать, будто мир…

— Что ж, если дело не в этом, тогда моё знание что-то изменит. Ты… — она склонила голову. — Что ещё она тебе рассказала? Что ты увидел? Ведь ты мог позволить себе встречу с ней, верно? Это явно не про то место, где растёт Флоралис — в противном случае тебя бы даже в Орсове не бы…

— Или, возможно, дело в том, что всё это тебя совершенно не касается. Плевать я хотел на твои муки любопытства.

Гермиона впилась в него тем взглядом, который знающие её люди трактовали так: она не отступится до тех пор, пока не докопается до истины. В ответ Малфой посмотрел на неё с вызовом.

15:48

— Куда ты идёшь?

Он на мгновение склонил голову, затем покосился на Гермиону как на круглую идиотку.

— На другую сторону.

— А куда потом? — она смотрела на него как на кретина, который либо не понял суть вопроса, либо попытался его проигнорировать. Слышались лишь звуки их шагов да пение какой-то птицы вдалеке. — То, что ты выбрал этот маршрут, не означает, что и все остальные решения будешь принимать исключительно ты. Мы в этом оба замешаны. Мы должны…

— Почему бы тебе хоть иногда не закрывать рот? Ты хоть понимаешь, насколько проще и терпимее всё станет, если ты начнёшь держать свой грёбаный рот закрытым?

— Не надо меня оскорблять…

— Да мне плев…

— Ты хоть понимаешь, насколько лучше всё будет, если ты прекратишь грубить?

— Мне очень редко отказывал инстинкт самосохранения, но ты способна любого довести до мыслей о самоубийстве, — Малфой произнёс это так, будто его посетило откровение, и пошёл прочь от Гермионы.

— Ты сам усложняешь себе жизнь! Твой инстинкт самосохранения — полная чушь. Просто вспомни своё прошлое.

Он замер, дёрнулся было, чтобы уйти, но затем повернулся лицом к Гермионе.

— Грейнджер, это твой инстинкт выживания подобен мушиному: обожрался дерьма и подох молодым. Я принимал неправильные решения, но не бросался в дюжину смертельных опасностей с закрытыми глазами и…

— Это потому, что ты трус!

— А, может, потому, что мне не плевать на мою жизнь? Потому…

— Потому, что ты заботишься о себе больше, чем о ком-либо другом! Потому, что не готов умереть ради спасения любимых людей! Или не чувствуешь…

— Тебе не кажется, что я почти не сомневался в том, что Дамблдор меня убьёт? Я пытался сделать то, что должен был, а ты называешь меня трусом за то, что я его не прикончил? За…

— Ты мог пойти к нему раньше! Ты…

— И погибнуть вместе с…

— …С Пожирателями Смерти и продолжил быть одним из них! Ты…

— Едва ли! Что я должен был сделать? Оставить семью? Он бы убил меня прежде, чем я успел бы шагнуть за дверь. А потом расправился бы с ними!

— Ты мог бы пойти в Орден!

— Ор… Если бы я знал, где они, он бы тоже это знал! А если бы я даже нашёл тех, кто скрывался, то был бы мёртв, покинув мэнор или отправившись туда, где находился этот Орден!

— Они бы тебя не убили! Ты мог бы предоставить информацию. Мог бы искупить…

— Какую информацию? Неужели ты думаешь, я знал, что происходит? Я бы был с этим Орденом, мои родители бы погибли и…

— Ты мог…

— Я ничего не мог сделать! Я не грёбаный мученик! И не собираюсь умирать только потому, что это лучше, чем стать частью происходящего! Я ценю мою жизнь, какой бы бесполезной она тебе ни казалась! Это не делает меня трусом — это дало мне «выбор»: сделать то немногое, что я совершил, и отсидеться в Хогвартсе в течение почти всей войны или умереть. Я никогда никого не убивал, но у меня не было иного выбора, кроме как оставаться там, где я был. Может, ты бы и умерла ради принципов, но, слава богам, я не такой, как ты.

— Ты…

— Ты понятия не имеешь, чего я придерживался на той войне. Каково было жить с ним, знать, что ты и твоя семья находятся в постоянной опасности из-за неправильного слова, неправильной мысли. А теперь ты стоишь тут и судишь о том, чего совершенно не знаешь. И при этом считаешь себя лучше. Знаешь, как это выглядит? Я не Волдеморт. И не тётка Белла. Я не убивал твоих друзей. Да, я называл тебя грязнокровкой — Грейнджер, переверни уже эту страницу.

— Пере…

— Я прошу прощения, ясно? Тебе от этого хоть немного станет легче? — спросил он, всем своим видом демонстрируя понимание того, что нет.

Эмоции сгустились настолько, что стало трудно дышать. Его слова так заполнили мозг, что Гермиона еле могла думать. Малфой пошёл прочь, и она последовала его примеру.

9 июня; 8:22

Возможно, она винила Малфоя за слишком многое. Он был ужасен в Хогвартсе, но походил на комара — причинял кое-какой вред, безумно раздражал, но по сравнению с другими вещами не играл особой роли в долгосрочной перспективе. Его поступки имели определённые последствия, но он не задумывался о них, пока они не затрагивали его самого — Малфой всегда плевал на то, что не касалось его персоны. Наверное, он заплатил за это. И очень даже высокую цену. Гермионе казалось, что его всё ещё продолжали наказывать — она сама и общество.

В какой момент можно решить, что он заплатил достаточно и заслужил прощение своих поступков? Тогда, когда его семья поддержала сотни благотворительных проектов? Или когда он попытался убедить её, что грязнокровка — всего лишь слово? Когда выдавил это нелепое извинение? Или, может, тогда, когда опустил палочку, сорвал попытку Крэбба убить их или свесился с уступа, чтобы вытащить её наверх. В груди Гермионы сейчас теплилось вовсе не прощение — только лишь понимание того, что Малфой совершил ошибку и, вполне вероятно, сожалел об этом, и что в своих ночных кошмарах она видела вовсе не его лицо. Что он являлся не таким уж ужасным человеком — ведь он тоже был тогда совсем мальчишкой — и, возможно, этого было достаточно, чтобы не испытывать к нему ненависти.

На войне она сталкивалась с людьми, продемонстрировавшими ей все глубины падения, на которое только способен человек. И Малфой по сравнению с ними был слишком мелким — сущим ребёнком. Он подтвердил многое из того, что она и так поняла за прошедшие недели, но додуматься и услышать — это разные вещи. Увидеть дикое выражение на его лице, злость в ответ на её обвинения. Его точка зрения просочилась ей сквозь кожу и Гермиона начала понимать её. Она не была обязана это признавать, но не могла пойти против своей натуры.

Вот только Гермиона не могла понять тех людей, кто не боролся ради освобождения от такого, как Волдеморт, какими бы последствиями это ни грозило. Кто просто смирился с творящимися вокруг ужасами. Она не думала, что Малфою стоило себя убить, чтобы оттуда выбраться, но… надо было сделать хоть что-то. Большинство её друзей ни за что бы не осталось в той ловушке, не испробовав все способы выбраться. Но, возможно, это была её жизнь — её сторона, люди, которых она знала и дружба, сложившаяся на факультете, подобном Гриффиндору. Она не могла понять, почему Малфой не сделал чего-то большего, раз уж настолько сильно ненавидел происходившее. Возможно, не мог — этого она никогда не узнает.