Гермиона вздохнула и обогнала Малфоя, оставляя его ковылять позади. Теперь, чтобы держаться впереди, ей приходилось шагать быстрее, чем раньше, но с этим она по-прежнему справлялась без труда. Гермиона буквально почувствовала, как его взгляд прожигал ей затылок.

— Слушай, Малфой, — она была уверена, что он застонал, — мы оба не так уж рады сотрудничеству, но ты, как и я, обдумал все факты, в противном случае тебя бы здесь не было. Ладно, мы не друзья. Я уверена, что ты всё равно попытаешься добраться до растения раньше меня, хоть у тебя это и не выйдет. Но можно же не усложнять ситуацию. Это значит: никаких оскорблений, случайных воспоминаний о дет… прошлом; и мы в состоянии вести себя вежливо. Как взрослые люди. Неважно, что там у нас было в прошлом, мы оба знаем, что в будущем, сегодня или в следующем месяце, наступит такой момент, когда мы понадобимся друг другу для спасения своих жизней. Сейчас важно именно это.

Гермиона начала обдумывать свою речь ещё до того, как они вышли обратно к городу. Немного драматичности, чтобы проникнуться; красноречие вкупе с краткостью; основная информация, тем не менее оставляющая возможность вернуться к деталям позже. Она подготовила четыре разных варианта, зависящие от ситуации, и размышляла теперь, использовала ли она правильный, ведь ответом ей было молчание.

— Ты подпрыгиваешь при ходьбе.

Что?

— Что?

— Будто земля резиновая. Твои волосы подлетают так, словно хотят атаковать всё вокруг — ещё активнее, чем обычно. Это самая раздражающая походка из тех, что я видел.

Гермиона остановилась и обиженно к нему повернулась.

— Что… Это всё, что ты можешь сказать? Ты даже не дал понять, что осознал сказанное! Ты вообще слушал?

— Вот почему в конце тебя ждёт дом, полный кошек и старых книг, и одинокое будущее грозит тебе, когда… Сколько тебе сейчас? Ты грёбаная зануда. И почему у тебя такая резвая походка? Будто к подошвам приделаны резиновые мячики. Все те книги, что ты таскала в Хогвартсе, должны были превратить тебя в горбунью, шаркающ…

— О! Может, мне стоит вышагивать как самый эгоистичный и заносчивый…

— А-а, времени-то потребовалось немного, да? Даже не представляю, чем всё закончится.

— …В мире! Как же ходишь ты? О… — Гермиона задрала нос, ухмыльнулась, глядя в землю, и, вскинув бровь, передёрнула плечами. — Как…

— Я бы показал тебе всю смехотворность твоей походки, но не могу опуститься настолько низко, чтобы оказаться на одном уровне с твоим лицемерием и…

— Моим… — она с рычанием осеклась. — Видишь? Видишь! Вот что ты со мной делаешь! Теперь счастлив? Чувствуешь себя лучше, что не ты один зол и…

— Ладно. Хотела вежливости? Милю назад ты уронила браслет.

— Не… — Гермиона изумленно уставилась на своё голое запястье и подняла глаза на Малфоя. — И ты говоришь мне об этом только сейчас?

Вскинув брови, он пожал плечами. Рыкнув, Гермиона двинулась в обратную сторону.

— Не забывай шагать с важным видом, — окликнул он.

Веточка царапнула её руку и отломилась. Наклонившись, Гермиона подняла её, развернулась и запустила в спину удаляющемуся Малфою. Ветка угодила ему прямо в голову; улыбнувшись своей детской победе Гермиона пошла дальше. Секундой позже в соседнее дерево с громким треском врезалась всё та же ветка, но Гермиона даже не подумала обернуться.

— Промазал.

15:37

Отойдя на три мили назад, Гермиона обыскала всё вдоль тропинки, по которой они шли, даже перевернула брёвна и обшарила траву ладонями. Теперь она возвращалась, потерпевшая неудачу и расстроенная. Браслет ей подарили Гарри и Рон — может, это была всего лишь безделушка, но для Гермионы она кое-что значила. Это была их маленькая частичка, которую она всегда носила с собой.

Гермиона очень злилась на Малфоя и во всём винила его. Если бы он дал ей знать, когда браслет упал, то, возможно, её сокровище снова красовалось бы у неё на запястье. Если бы она нашла браслет, то, вероятно, сердилась бы меньше, но потеря всё только усугубляла. Гермиона сожалела, что так по-детски себя повела, особенно после своей же речи о неприемлемости подобного. Она была выше этого, а Малфой довёл её до глупости — вот его сильная черта. Бросаться палками, пародировать походку — вести себя с Малфоем надо не так. Нет, ей требовались остроумные, жалящие, уничтожающие оскорбления и большие, тяжёлые предметы. Да.

Ей пришлось пробежаться, чтобы нагнать его; кожа вспотела, и джинсовая ткань неприятно натирала тело, лишь разжигая злость. Каждая задевающая ветка, каждый подвернувшийся под ногу камень были его виной. Ничего этого бы не случилось, скажи он ей раньше. Ей бы не пришлось возвращаться. Она бы не потеряла браслет.

— Малфой! — закричала она, разглядев его футболку, но он не остановился.

Гермиона замедлила бег, втянув в лёгкие воздух и схватившись за бок. Она стащила с плеча сумку, уверенная, что от неё становится только жарче, обмахнула и протёрла лицо футболкой. Превратись Малфой опять в хорька, она бы боролась с искушением развести костёр. Злобно уставившись на его затылок, она пробиралась сквозь деревья.

— Как ты смел! Может, для тебя это бесполезная безделушка, но она кое-что значит для меня!

— Кажется, я это уже слышал, — пробормотал он.

— Ну почему ты просто не можешь быть нормальным человеком? Что в тебе не так, раз…

— Грейнджер, ты со мной порываешь?

— Не юродствуй! — рявкнула она. — Я знаю, что не могу тебе доверять, но мне бы хотелось думать, что нынешняя ситуация подразумевает временные изменения в этом вопросе и чуть больше уважения! Здесь нет магии, кругом опасность, какие-то люди охотятся за растением, ещё и этот Шрам Погибели, — она выхватила браслет, свисающий у него с пальцев. — Нам надо…

Гермиона резко опустила голову и разжала кулак. Её браслет. Открыв рот, она вскинула глаза на Малфоя.

— Я не говорил, что он остался там, и не предлагал вернуться поискать, — проговорил он.

О да, тяжёлые острые предметы… Малфой закашлялся — её рука врезалась в него, и воздух со свистом вылетел у него из лёгких.

========== Часть четырнадцатая ==========

19:14

Малфой всё ещё злился из-за удара в живот, а Гермиона — из-за запутавшей её информации и бесцельных поисков. Друг с другом они не разговаривали, и воздух вокруг дрожал от напряжения, что, впрочем, не отличалось новизной. Несмотря на то, что незнание деталей грядущей катастрофы порождало панику и страх, Гермионе хотелось, чтобы всё произошло поскорее. И не только потому, что тогда бы она обо всём узнала и могла бы хоть что-то предпринять, а ещё и потому, что так не пришлось бы продолжать иметь дело с той Бездной Пакостей, которой являлась личность Малфоя.

Гермиона возвращалась к мыслям об их будущем почти всякий раз, когда о чём-нибудь задумывалась. Они терзали её даже ночью; она пыталась припомнить, что же происходило в том самом «сне» о Малфое, имевшем место месяцы назад. Всё, что она сумела воссоздать в памяти, это ощущение потерянности, пара брюк и лицо Малфоя. Она почти не сомневалась: он сунул кусочек растения сначала себе в рот, потом ей, а затем что-то пробормотал про Валентинов день — тот самый день, когда она проснулась на полу. Нет — тот день, в который она вернулась. Она не смогла восстановить хоть какие-то воспоминания о том, что случилось раньше, и, судя по дежа вю, мучившему её до того, как она разузнала о растении, либо кто-то стёр ей память обо всём, что касалось цветка, либо же сам Флоралис оказал такой эффект.

Ещё она помнила боль. Глубокую, обжигающую, раздирающую на части. Если Малфой отправил их в прошлое, значит, им требовалось что-то изменить или они умирали — что тоже подразумевало необходимость изменений прежде, чем прошлое стало бы будущим. Или… будущее… стало бы будущим? Прошлое-будущее? Гермиона не представляла ни как этого добиться, ни способны ли они вообще на такое. Если их будущее было предопределено, но они не знали, почему оно стало именно таким, получается, они обречены были повторять его снова и снова. Боже, она будет проживать эти месяцы с Малфоем вновь, вновь и вновь! Похоже, в прошлой жизни она сотворила нечто ужасное. Наверняка топила щенков и убивала детей.