— Как ты узнал про дом в Орсове? — Гермиона задавалась этим вопросом с тех самых пор, как выпрыгнула из той трубы и разглядела Малфоя в клубах пепла.

— Мне во сне явился бог, — протянул он.

Она фыркнула, затем, сведя брови, внимательно на него посмотрела.

— Ты веришь в бога?

Он ответил ей ироничным взглядом.

— Так это «да» или «нет»? У меня не было возможности достаточно хорошо разобраться в тонкостях твоих многочисленных злобных взглядов, чтобы понять, что они означают.

— Ничего хорошего, и они все предназначаются тебе. Всё достаточно просто.

— Ты мог бы просто ответить, — чересчур настойчиво возразила она. — Теперь это не имеет значения.

— Не имеет? — такое сардоническое веселье было присуще только ему и Снейпу. — Тогда почему ты спрашиваешь?

— Я думала, мы уже разобрались с любопытством. Всё достаточно просто.

— Да, но я стараюсь по возможности блокировать твои раздражающие и сводящие с ума интонации.

Гермиона проигнорировала его замечание и, выждав паузу, вернулась к тому, что её интересовало.

— Ну так что? Мне всего-навсего любопытно, теперь это уже ничего не изменит, — рявкнула она. Малфой подался вперёд — его губы изогнулись в усмешке, пока он внимательно вглядывался в Гермиону поверх языков пламени. Ей пришлось подавить острое желание вытереть лицо. — Что?

— Я жду.

— Чего?

— Когда ты помрёшь от любопытства.

26 мая; 19:38

Гермиона остановилась, вгляделась в растущие слева деревья, но за пеленой дождя ничего не рассмотрела. Они слишком поздно тронулись в путь — сначала собирали инжир, потом Гермиона пыталась взять реванш над рыбой. Они покинули стоянку лишь три часа назад, а уже через час пошёл дождь. С неба то моросило, то лило настоящим потоком, но последние двадцать минут ливень стоял стеной. Они оба промокли до нитки, одежда и волосы прилипли к коже, что никак не способствовало хорошему настроению.

Гермиона оглянулась, рассчитывая увидеть, как Малфой хмурится, уставившись на её макушку, но он застыл в паре метров, склонив голову. Значит, не она одна услышала шум, и вряд ли это можно было считать хорошим знаком. Звук раздавался такой, словно что-то билось о землю; он становился всё громче или… ближе к ним. До Гермионы доносились громкий треск веток, стук, скрип деревьев, и постепенно нарастающее фа-рум, фа-рух, фа-рум — будто какое-то животное бежало со всех ног.

Вслушиваясь в звуки, Гермиона опять оглядела деревья и крутанулась к Малфою. Тот уже развернулся и неловко бежал, стараясь не слишком сгибать колено. Она обогнала его за две секунды: сердце бешено колотилось, желая только, чтобы ноги не отставали от его быстрого биения. Но через несколько метров разум возобладал над реакцией тела, и Гермиона повернулась к Малфою — тот ковылял, сморщившись от боли. Он продвигался быстрее, чем она ожидала, но всё равно недостаточно споро.

Гермиона подбежала к нему и потянулась к рукоятке висящего на его поясе кинжала — Малфой перехватил её руку.

— Ты не сможешь убежать, а, может быть, и я этого не сумею. Что бы это ни было, нам придётся сраж…

— Ты рехнулась? — прошипел он. — Судя по звуку, это грёбаное чудовище.

— Ты… — она осеклась — Малфой отбросил её руку и теперь оглядывал деревья, пока не нашёл одно высокое, ветки которого росли с самого низу.

Он поставил здоровую ногу в развилину, оттолкнулся и схватился за ветку повыше. Стиснув зубы, подтянулся и продолжил карабкаться, а Гермиона бросилась к соседнему дереву. За всю свою жизнь она лишь несколько раз лазала по деревьям, но звук бегущего существа и ломающихся веток становился всё громче, так что она буквально взлетела по стволу. Мокрые кроссовки скользили по влажной коре, пальцы легко срывались, но Гермиона старалась не смотреть на землю. «О, боже, о, боже» — словно мантру, тяжело шептала она, но продолжала карабкаться, пока не дотянулась до ближайшей прочной ветки.

Гермиона обогнула ствол, мёртвой хваткой вцепившись в маленький сучок над головой, и, оступившись, едва сдержала крик. Она опасно покачнулась, крепко зажмурилась, чтобы не видеть землю и чтобы вода не заливала глаза, и, задержав дыхание, восстановила равновесие. Гермиона развернулась, прижалась спиной к стволу и скользнула вниз — кора оцарапала кожу, а сучок прогнулся. Она выпустила его, как только уселась на ветку, и тут же съехала вбок — ступни неловко стояли одна перед другой. Тогда для поддержания баланса Гермиона вытянула ноги и, хлопнув ладонями по толстой ветке, выпрямилась.

Дыхание перехватило: откинувшись на ствол, Гермиона постаралась найти в себе силы посмотреть вниз. Если эта зверюга не выше четырех метров, с ней всё будет в порядке — пока она не упадёт. Гермиона никогда не ладила с высотой. Её не смущало то, с чего она могла с лёгкостью спрыгнуть, но мест, где существовал риск сломать лодыжку или что похуже, лучше было избегать. Ей в жизни хватало приключений и без полётов на мётлах и лазаний по деревьям.

Животное — или чем бы это ни было — остановилось где-то впереди. Гермиона представила, что оно замерло как раз на том месте, откуда они убежали — судя по звукам, так оно и было. Шум превратился в рёв, и она чувствовала, как ствол трясётся от громоподобного гула. Она не могла разглядеть животное сквозь листву, но ей был виден Малфой, устроившийся на ветке, росшей чуть ниже её собственной, и сидевший лицом в ту сторону, откуда эта тварь появилась. Судя по доносящимся хрусту и скрипу, Гермиона, похоже, сидела носом к зверюге, что было не самым мудрым решением.

Слышались тяжёлые вздохи, словно животное дышало носом, и царапанье, будто оно что-то копало или готовилось к атаке. Это могло снова оказаться магией, а могло — пятью различными чудовищами, которые с ходу пришли Гермионе на ум — все они были опасные, и сталкиваться ни с одним из них совершенно не хотелось.

Она снова посмотрела на Малфоя: он повернул к ней голову, и она встретилась с ним взглядом сквозь дождь. При каждом выдохе его плечи наклонялись вперёд, и Гермиона заметила, что при нём нет свёртка из мантии. Наверное, он бросил его перед тем, как вскарабкаться, и Гермиона очень надеялась, что тварь не последует за ароматом бананов или их собственным запахом. Она втащила свою сумку на ветку, устроила её между ног и прижала. Затем снова посмотрела на Малфоя, но тот уже отвернулся. Заговорить она не рискнула.

27 мая; 1:14

— Может, это белка? — произнесла Гермиона достаточно громко, надеясь, что её слышно за шумом дождя, но не слишком далеко.

Ей нужно было говорить, чтобы глаза перестали слипаться. Было мокро, холодно, тело онемело — Гермиона так устала, что могла заснуть, несмотря на опасность рухнуть на землю и быть съеденной. Посмотрев тогда один раз на Гермиону, Малфой отвернулся и так и сидел — его силуэт теперь казался чёрным пятном, и нельзя было понять, спал он или нет.

— Или большое животное. Почему бы тебе не спуститься и не проверить?

Она сердито посмотрела в его направлении — за время их краткого совместного пребывания она обнаружила, что каким бы засранцем Малфой ни был, он становился совершенно невыносимым, когда страдал от боли или усталости. Сейчас же он мучился и тем, и другим, и Гермиона начала пересматривать своё мнение по поводу падения с дерева и превращения в чью-то еду — лишь бы только сбежать от него.

— Я…

— Почему ты остановилась? — его голос прозвучал зло. — Ты могла рвануть и убежать, особенно, если бы оно занялось мною. Но ты остановилась и решила драться с, судя по звукам, гигантской тварью при помощи кинжала и — твою ж мать! — пера.

Гермиона поёрзала, кора теперь впивалась в новый участок спины — по крайней мере, в тот, который не царапала последние двадцать минут.

— Ты не мог убеж…

— И что? Какая разница, что я не мог, если могла ты? Грейнджер, не втюхивай мне своё дерьмо «такая уж я есть». Мне нужен правдивый ответ.

Гермиона свела брови, не понимая, к чему Малфой клонит и почему так сердится.

— Это и есть правдивый ответ. Малфой, у меня есть сердце. Не то, что просто бьётся, а то, что чувствует — слыхал о таком? Будь ты Волдемортом, я бы бросила тебя на съедение тут ж…