Почувствовав давление, вынуждающее пятиться ради сохранения равновесия, она закричала. Это было точно такое же ощущение, как тогда, в пещере; Гермиона помнила, как нелепо бежал Малфой в её сторону.

Гермиона надавила на «стену», стараясь её остановить, упёрлась каблуками в палубу и навалилась на невидимую преграду, но та была несокрушима. Гермиона обо что-то ударилась бёдрами и, лишь успев сообразить, что это были перила, свалилась за борт.

Звуки парома, её бешеное сердцебиение, задержанное дыхание — все это заглушалось безмолвием моря. Гермиона развернулась, дёрнула ногой, замахала руками, закричала, выпуская тут же растворяющиеся в воде пузыри, и вынырнула, ловя ртом воздух.

Только не снова.

Она откинула волосы с глаз, глядя, как силуэт парома исчезает на фоне темнеющего неба. Не было слышно ни гудков, ни криков «человек за бортом», никто не снизил скорость. Паром продолжал движение, словно Гермионы на борту и не было, и сейчас её не оставляли в море. Гермиона подняла руку, пощупала вокруг и упёрлась ладонью в затвердевший воздух. Она лягнула его, стукнула кулаком, толкнула, опять пнула. Она плыла вдоль барьера, пытаясь отыскать в нём проём или слабое место — безрезультатно.

Сейчас здесь были лишь она, крошечные огоньки, горящие на оставшемся вдалеке острове, тёмно-синяя вода и барьер, загнавший её в ловушку.

4 мая; 11:03

Гермиона Грейнджер ненавидела факты. Это стало достаточно новым открытием в её жизни, но она твёрдо пришла к такому умозаключению, пока сидела между двух деревьев чернильно-чёрной ночью, мокрая, голодная и продрогшая. Очевидно, она застряла на острове без возможности пользоваться магией или общаться с жителями. У неё не было ни местной валюты, ни еды, ни защиты.

Оказавшиеся в её распоряжении вещи, за исключением тех, что были на ней, не относились к категории нужных. Уменьшенные книги после двух заплывов пришли в негодность, к тому же орлиным зрением она не обладала. Палочка превратилась в сувенирную деревяшку. У Гермионы была найденная в пещере карта, которую вода не повредила, но на островах от неё не было никакого толку. Остальные вещи не имели особой практической пользы: карманный ежедневник, ручка и перо, мятные конфеты для свежести дыхания, заколки для волос и прочая ерунда. В сумке было что-то ещё, но, должно быть, вывалилось во время падения.

Бóльшую часть своих денег она отдала продавцу сэндвичей. Гермиона не знала, есть ли у нее такое право, но вряд ли тот сумеет по нескольким монетам сделать вывод о существовании другого мира. Он посмотрел на серебро в её руке, оценил голодный взгляд, рассмеялся и дал ей багет. Гермионе потребовалась вся её сила воли, чтобы съесть только одну половину, а вторую отложить, пока не отыщутся способы раздобыть больше пропитания. Единственными её действительно ценными вещами были галлеон, отданное мамой кольцо и браслет — рождественский подарок от Гарри и Рона; с последними двумя она совершенно не желала расставаться.

Учитывая те подсказки, что привели Гермиону сюда, чай у Эстербей, связь островов с Флорой и действующую магию, растение, скорее всего, находилось где-то здесь. Если она позвонит родителям или Гарри, чтобы вызвать сюда министерских коллег, те узнают всё — включая и то, что она утаила. Ей придётся рассказать про Оливера, пещеру, похожие чары, другую карту, а также объяснить, почему она решила не докладывать обо всём этом начальству. Ей, возможно, потребуется также упомянуть о чае у Эстербей, на случай, если ей не поверят, что растение может быть на острове. Если даже после такого она не потеряет работу, её наверняка снимут с этого дела. К тому же большое значение играло время. Время требовалось на то, чтобы назначить новых людей, взломать барьер, донести до всех нужную информацию — а его-то у них и не было. Малфой ошивался где-то на острове. А учитывая слухи, за растением охотился кое-кто и похуже. У них был только один шанс заполучить цветок раньше остальных.

Гермиона могла бы позвонить Гарри и попросить его о помощи без привлечения Министерства, но делать это она совсем не горела желанием. Тогда бы на кону оказалась и его должность, но самое главное, с момента окончания войны прошёл всего один год. Ей не хотелось вовлекать Гарри в авантюру, с которой она могла прекрасно справиться самостоятельно, в то время как он заслуживал мира и отдыха. Ему тоже потребуется время, чтобы подготовиться, добраться сюда и во всём разобраться. Если он ей понадобится, она ему позвонит, но сейчас для этого ещё слишком рано.

В настоящий момент посторонняя помощь могла только помешать. Жалея себя, Гермиона слишком много времени потратила впустую, а ведь Малфой был занят поисками. Речь шла о самой ткани времени, о бессмертии, воскрешении и лечении. Очень плохие люди могли сделать ужасные вещи, а очень хорошие — просто замечательные. Она зашла слишком далеко и была готова на всё, что потребуется. Ради цели можно и потерпеть мелкие бытовые неудобства.

4 мая; 16:39

— Чёрт, Грейнджер… Я думал, это какая-то неведомая зверушка. Ты считала, сколько живности обитает в твоей шевелюре?

Гермиона не сочла нужным даже оборачиваться к нему. Она была слишком сосредоточена на растущей перед ней банановой пальме, и на том, чтобы не раздавить грибы бананами, которые она запихивала в свою сумку. Плоды были зелёными, но приличного размера; плевать, сколь неприятны они могли оказаться на вкус — она всё равно их съест. Когда Гермиона их обнаружила, то чувствовала себя так, будто наткнулась на золотую жилу, и уже набила ими половину сумки. Вокруг росли и другие банановые деревья, но плоды на них висели слишком высоко, а рядом с этой пальмой она могла встать на цыпочки и тянуть, крутить и дёргать. Гермиона попыталась воспользоваться пером, но оно было похоже не столько на режущий предмет, сколько на орудие серийного убийцы бананов.

— Сколько же в твоей голове воздуха вместо мозгов? — это была не лучшая её ремарка, но она слишком переживала, что Малфой мог покуситься на её бананы.

— Уж, конечно же, меньше, чем в твоей, — его голос звучал не менее озабоченно. Но лучше бы Малфой занялся более высокими деревьями и держался подальше от её пальмы.

— Какая разница, — пробормотала она, притягивая к себе гроздь и отрывая от неё плоды.

Заслышав хруст и режущие звуки, доносящиеся со стороны Малфоя, она обернулась — одной рукой тот тянул вниз большую ветку, а в другой держал кинжал. Гермиона резко развернулась так, чтобы не стоять к нему спиной — лезвие сверкало, пока Малфой отсекал связки бананов. Они падали к его ногам возле растянутой на земле мантии. Его волосы растрепались, ладони были покрыты грязью, а пот на руках привлекал не меньше комаров, чем её собственные конечности. Его одежда выглядела мятой и потрепанной, и пах он наверняка той же жуткой смесью серы и соли, что и она сама.

Малфой отпустил ветку — та взлетела вверх, роняя листья — и достал из кармана небольшой мешочек со шнурком. Поглядывая на Гермиону, он засунул лезвие в «ножны» и спрятал кинжал в карман. Малфой не ухмыльнулся, не усмехнулся, не окинул её уничижительным или хотя бы раздражённым взглядом. Столь незнакомое выражение лица — да ещё при наличии у Малфоя кинжала — было вовсе не тем, к чему Гермиона могла относиться спокойно.

Она торопливо оторвала несколько плодов, запихнула их в сумку, напоминая себе о том, что пользоваться палочкой бесполезно. В её распоряжении имелось острое перо, а когда Гермиона в первый раз уезжала в Хогвартс, мама показала ей два места на теле человека, куда нужно бить в случае нападения. «Гермиона, между ног или прямо в глаза». Тогда она решила, что мама повела себя как типичная мать, но если Малфой с этим своим пугающим взглядом и острыми предметами вздумает подойти к ней слишком близко — что ж, она сделает так, что родители будут гордиться дочерью.

Гермиона повесила лямку на плечо, откинула сумку за спину, следя за тем, как Малфой собирает бананы в мантию и скручивает её в узел. Она неловко постояла пару секунд, не зная, что сказать или сделать, а потом двинулась в ту сторону, в которую шла изначально.