Дважды оглянувшись, в комнате появился Малфой.

— Что, Малфой, боишься маленькой крыски? Ты бы лучше её не убивал. Это не похоже…

— Я не люблю, когда ко мне приближается хоть что-то больное. Беспокоишься о своей родне?

— Думаю, крысы в большем родстве с хорьками, чем с людьми, Малфой. Ты можешь считать, будто у меня болезнь крови, но твоё мнение не стоит ровным счетом ничего ни для меня, ни для целого мира. По крайней мере, у меня нет твоих заболеваний мозга, сердца или души. Я предпочитаю быть магглом с душой, чем волшебником без оной. Тот факт, что ты придерживаешься обратного мнения, лишь демонстрирует всю мерзость твоего характера.

— Грейнджер, тебе, должно быть, так легко, — хмыкнул он, сбрасывая матрас на пол. — Ты на коне, на стороне победителей, ощущаешь своё превосходство. Все эти выводы, Орден Мерлина и министерские корочки. Как же я смею судить тебя по твоим корням! А потом ты стоишь там, пытаясь вынести суждение о моей душе и обвин…

— Ты оценивал меня по крови, а я тебя — по сделанному тобой выбору!

— Мой выбор? Я был… Да я ни черта не должен перед тобой оправдываться.

— А я всё равно не желаю слушать твои оправдания. Всё, что мне надо знать, — это твои поступки, то, как ты ко мне относился. Даже после войны ты придерживаешься тех же взглядов!

— Ты меня не знаешь! Не представляешь, во что я верю или что сделал…

— Я знаю доста…

— …Твой характер: ты принимаешь мнения за факты и…

— …Всё, и я не утверждаю, будто знаю тебя! Но мне знакомы люди такого рода…

— …Необоснованное зло, в то время как ты поступаешь точно так же!

— …Ненавидел достаточно, чтобы убивать людей, не имея никакой веской причины, кроме ужасающей заносчивос…

— Я никогда никого не убивал!

— …И… Но попытки были!

— Дело не в этом!

— Малфой, в этом всё дело! Возможно, ты не убийца, но это не делает тебя хорошим человеком! Ты, как и прежде, расист, даже после…

— Это факт! Я действительно лучше маггла!

— Боже ж ты мой! Ты…

— Я могу колдовать, а они нет. Не существует ничего, что бы ты могла сказать и опровергнуть тот факт, что я лучше! Что бы убедило меня в той чуши, будто я должен прятаться только лишь потому, что они не в состоянии с этим справиться. Да мне плевать, что они там могут! Речь идёт…

— О, так ты, похоже, считаешь, это маги должны править миром, а магглы — кланяться им в ножки! Здесь вопрос баланса силы! Разговор о том, что в волшебном мире нет сквибов, которые бы занимали сколько-нибудь значимые позиции, и…

— Речь о том, что нам приходится прятаться из-за их страха, или…

— Ты не можешь…

— Так ты поддерживаешь притеснение магов в то время, как мы не…

— Сила должна контролироваться! Мы отлично существуем в волшебном мире, но если мы выйдем в мир магглов, они этого не поймут! Они…

— Мне плевать, поймут они или нет. Это наше право…

— Вовсе нет! Магллы превратятся в рабов или…

— Раз они ими уже не стали, то этого и не случится. Существует…

— А что, по-твоему, произошло бы в случае победы Волдеморта? Ты же этого хотел, верно? Тёмный мир, полный пыток и бессистемных убийств, рабов и геноцида магглов? Именно поэтому ты…

— Да, Грейнджер! Да, это как раз то, чего я хочу. Чёрт, не могу дождаться, когда же смогу прикончить их всех! С нетерпением жду того момента, когда грязная кровь иссякнет! Жажду увидеть, как он убивает их в моей грёбаной гостиной. Все эти крики и мольбы! Но Мерлин, как же я это любил! Что скажешь, Грейнджер? Хочешь попробовать ещё раз?

Хлёсткий звук взорвался в комнате, такой же резкий и громкий, как хлопок аппарации, и голова Малфоя мотнулась в сторону. Он начал поворачивать лицо, и Гермиона снова его ударила, так сильно, что боль обожгла ладонь. Глядя в стену справа от него, Малфой сжал челюсть, подвигал ею влево и вправо, а потом краем глаза покосился на Гермиону.

Она отступила на шаг — слишком близко, — только сейчас сообразив, что они перестали обыскивать комнату, принявшись орать друг на друга. Только теперь она поняла, что стояла слишком близко; её трясло, Гермиона, дрожа, втянула полные лёгкие воздуха. Малфой повернул голову, снова подвигал челюстью, посмотрел вниз, затем поднял глаза, глядя на Гермиону сквозь светлую чёлку.

Он был молчалив и неподвижен — она такого не ожидала. Она даже не удосужилась заранее обдумать свои действия и теперь ждала, что он сорвётся. Ударит её, вскинет палочку, заорёт. Она хотела, чтобы он так и сделал, ведь тогда бы она смогла что-нибудь уничтожить — его ли, воцарившееся напряжение, память или фантомную боль, впившуюся в кости. Но он просто смотрел на неё, а на бледной щеке пламенел след от её ладони.

— Не смей, — её голос прозвучал низко, хрипло и резко. Будто что-то застарелое изо всех сил пыталось подняться в воздух.

Он не сводил с неё взгляда; Гермиона ещё секунду подождала и вышла в коридор. Её походка была ровной и выверенной. Но что-то дрожало внутри, поэтому она прижала пылающую ладонь к груди. Потёрла кожу, протолкнула комок, прочистила горло.

Да как он смеет не только поднимать эту тему, но бросать её ей в лицо? Это само по себе доказывает, насколько правдивы все те резкие выводы, что Гермиона сделала о его характере. Малфой в её жизни был этаким грызуном-переростком — она пыталась его избегать, хотела навсегда от него избавиться, а он время от времени пытался укусить её за лодыжку. Но Гермиона была гораздо больше него. Подобно небу она простиралась над мелкой лужей жестоких стремлений, что составляли сущность Драко Малфоя. Он не имел для неё значения, и она пыталась напомнить себе об этом. Однако иногда он вырастал. Порой он заслонял землю своей ненавистью, сделанным выбором, словами и плохими воспоминаниями. Всё это росло и ширилось, пока сквозь пелену гнева он не оставался единственным, что она могла видеть. Но он по-прежнему был землей, а она — небом, и она всегда будет возвышаться над ним. У Гермионы Грейнджер имелось сердце. Она любила, отдавала и никогда никому не причиняла боль, кроме как в целях самозащиты. Гермиона знала, что она лучше Малфоя, но этот вывод являлся результатом его поступков, а не тех вещей, что не должны играть роли.

Гермиона встряхнулась, стараясь отогнать эти мысли и воспоминания и сконцентрироваться на причине своего прихода сюда. Она открыла первую дверь в коридоре, до которой добралась, и петли скрипнули, разрушая гудящую вокруг тишину. Похоже, этот звук заставил Малфоя пошевелиться — Гермиона услышала, как что-то зашуршало по ковру в спальне, из которой она вышла. Она зажгла палочку и, осветив небольшую, тёмную каморку, двинулась вниз по обнаруженным ступеням.

В подвалах не было ничего хорошего. Гермиона ни разу за всю свою жизнь не встречала подвал, наполненный вещами, обнаружить которые было бы счастьем. Он служил пристанищем для животных, убийц, острых инструментов и всякого хлама. Гермиона не могла припомнить ни единого фильма, в котором бы открывалась дверь подвала, и она бы при этом не задерживала дыхание. Подвал всегда подразумевал нечто ужасное, это было общеизвестным фактом с самого детства, так что Гермиона просто не могла не волноваться.

Ступени под её ногами стонали. Она опустила руку на перила, и к ладони тут же прилипли грязь и ошмётками краски. Плесень и сырость били по носу удушающим смрадом. Сделав при виде открывшейся картины резкий вдох, Гермиона закашлялась. Она закрыла рот рукавом и взмахнула палочкой, отправляя четыре тусклые светящиеся сферы плыть по комнате.

В центре подвала находился красный круг такого тёмного цвета, что Гермионе он казался чёрным, пока на него не упало достаточно света. В центре небольшого круга виднелось несколько беспорядочно разбросанных точек и красных мазков — Гермиона знала, что это кровь. Чем ближе она подходила, тем ощутимее становилась странная дрожь, от которой на коже бежали мурашки. Страх Гермионы был обусловлен инстинктом: что бы ни делал этот человек или группа людей, в помещении чувствовались мощь и опасность. Она остановилась в нескольких шагах от круга, таращась на него так, словно в любую секунду могло что-то произойти.