Драко провел языком по её зубам, щеке, языку. Гермиона уловила вкус мятной пасты, запах апельсинового шампуня и аромат мыльной чистоты. Его большой палец выписывал круги по коже и совершенно явно приближался к груди. Гермиона впилась ногтями ему в плечи, коснулась языком языка и прижалась спиной к дереву. Она даже не отдавала себе отчёт в том, что двигалась, но сейчас отчетливо ощущала кору.

Наверняка, ударившись, она чересчур сильно прикусила Драко за губу, но он, видимо, этого не заметил, целуя её крепче и прижимаясь теснее. Кровь бежала по венам свирепым чудовищем; то, что Гермиона оказалась зажата между телом Драко и стволом, было, наверное, хорошо — слишком уж лёгкой стала голова. Его палец выписывал под грудью какие-то фигуры, и она краем мозга планировала возразить или отодвинуться, но стоило ему обхватить одно полушарие ладонью, застонала. Шок пронзил тело; нога Драко вклинилась между бёдрами, прижимаясь, толкаясь, и Гермиона откинула голову на дерево.

Он тут же склонился к её плечу, прокладывая языком и губами дорожку к шее. Гермиону затрясло от переизбытка ощущений, и когда Драко прикусил кожу у основания шеи, её тело зажило собственной жизнью. Она толкнулась ему навстречу и потёрлась об него — сердце подпрыгнула от прозвучавших в унисон стонов. Драко обводил её сосок пальцем, и она ощутила у бедра красноречивую твердость.

— Боже, — выдохнула она, тяжело дыша, и снова подалась навстречу Драко — его рука двигалась в такт ласкам губ.

Услышав её голос, Драко вскинул голову для поцелуя, и она наклонилась, гладя его грудь. Ещё десять минут назад какая-то часть неё потребовала всё прекратить, но Гермионе было так хорошо. Она терялась в водовороте ощущений, кружилась в урагане, вызванном Малфоем, и даже не представляла, сможет ли это контролировать, не говоря уже о том, захочет ли. Она коснулась его сосков, и он настолько резко подался ей навстречу, что кора больно впилась в спину. Он потёрся о неё ногой, она откинулась на ствол, и их стоны слились в один.

Лишь когда ладонь Драко, скользя по животу, начала опускаться, реальность волной захлестнула разум Гермионы. Захлебнувшись воздухом, она запрокинула голову и поймала его руку, когда та коснулась пупка. Они оба замерли; Драко, задыхаясь, прижался к её щеке, другой рукой чересчур сильно сжав бедро. О боже, это было совсем не то, что она планировала, когда собиралась подойти и поцеловать его. Она думала о каком-то кратком, ограниченном прикосновении, о проверке теории.

В данную секунду её сердце наверняка разрывалось на части. И в этом — целиком и полностью — она собиралась обвинить Драко. Такая новость появилась бы во всех газетах. «Гермиона Грейнджер: Смерть от поцелуя» и строчкой ниже, «Нет! Это был не дементор!» Она бы… Ладно, успокойся. Истерические мысли, Гермиона, у тебя истерические мысли.

Она отказывалась терять девственность у дерева. Гермиона не слишком за неё держалась и не испытывала к ней особой привязанности. Ей были не нужны свечи, розы, подарки и приглушённая музыка. Но она не могла позволить себе подумать о прошлом и вспомнить, как рассталась с невинностью у дерева. С другой стороны, Драко, похоже, совершенно не волновало, где именно ему предстояло потерять свою. Хотя ещё тридцать секунд назад саму Гермиону это тоже не особо заботило.

Боже, да был ли он вообще девственником? Он слишком много знал о том, как заставить её полностью потерять контроль, просто прикоснувшись к груди и просунув ногу между бёдер. Но он же должен был быть им. Случайно проболтавшись, Драко выглядел не слишком довольным, ведь иначе он бы позволил Гермионе и дальше думать, что уже сотни раз занимался сексом. Возможно, он и был девственником, но уж точно не впервые имел дело с податливым женским телом.

Отклонившись, Драко посмотрел на неё, и её лицо покрылось румянцем. Она всё ещё тесно прижималась к нему и ощущала бедром каменную твёрдость — совершенно точно растеряв всякое чувство приличия. Его губы горели ярче румянца на щеках, глаза были прикрыты. Насколько близко он был? Мог ли почувствовать ногой охвативший её жар, заметить, как у неё затряслись руки? Мог ли понять, что Гермиона узрела самое сексуальное лицо, которое ей только доводилось видеть, и это отнюдь не помогало в сложившейся ситуации.

— Я… Дерево.

Дерево. Дерево? Это всё, что у неё нашлось в качестве объяснения? Почему её подвел мозг? Неужели тело запросто заглушило всё то, что она когда-либо знала об интеллекте?

Драко облизнул губы, изучая дерево над её головой. Он снова перевёл взгляд, и по маленькой морщинке на переносице Гермиона поняла, что он пребывает в сомнениях. Она отняла руку от его груди, и этот жест, видимо, послужил ему ответом. Она с трудом расслышала проклятие, которое Драко пробормотал себе под нос. Делая шаг назад, он потёрся о неё, и она невольно застонала, тут же гуще покраснев. Гермиона немедленно прочистила горло, но, судя по взгляду, Драко всё услышал.

— Извини, я… — Слова, Гермиона, слова. Помнишь о них?

— Всё в порядке.

Она выпустила его кисть, и он убрал руку от её живота. В тишине она расслышала, как Драко сглотнул; отвернувшись, он открыл рот и отошёл. Он исчез за деревьями, и Гермиона с глубоким вздохом прижалась затылком к дереву.

31 октября; 7:05

Вернувшись вчера вечером, он с ней так и не заговорил. Сначала Гермиона испытывала дискомфорт и неловкость, но затем в ней начал разгораться гнев. Она злилась до тех пор, пока не устроилась на ночлег и не подумала, что тоже не попыталась поговорить с ним. Их поступки могли считаться нормальными. Когда она вернулась, наполнив бутылки водой, бинокль уже лежал на её сумке, а Драко что-то вырезал из палки. Это был обычный вечер, если не считать напряжения, так что злиться действительно не стоило.

Просто Гермиона чувствовала себя уязвимой из-за вчерашнего интимного эпизода вкупе со степенью их близости. Очевидно, Драко не обнаружил особых изъянов в её теле ни в подвале, ни когда прижимал к дереву, но к подобным вещам Гермиона не привыкла. Она ощущала робость и незащищённость и не могла перестать думать о произошедшем. Если её мысли на винограднике были… графичными, она даже не бралась описать сон, приснившейся ей прошлой ночью. Драко проник даже в сны, а это уже официально означало, что у неё передозировка общения с блондином.

Между ней и Драко не существовало ничего стабильного. Их жизнь напоминало постоянство потому, что он всегда был рядом, они круглосуточно держались вместе. Но если вчерашний эпизод начался с проверки, может ли Гермиона просто подойти и поцеловать его, когда ей этого захочется, то назвать такие отношения стабильными было затруднительно. Она не могла подобрать название тому, кем они стали друг для друга — и даже ​​не знала, было ли это в принципе возможно, — но совершенно потеряла от Драко голову.

Она чувствовала себя лучше, зная, что Драко тоже был девственником. Ей было легче осознавать, что чем ближе они подходили к… этому, тем меньше он знал сам. Гермиона не собиралась становиться зарубкой на столбике его кровати — если это случится, то она станет первой, и такая абсурдная мысль вызывала смех. Что бы ни случилось после того, как они покинут острова, Драко никогда не сможет использовать это против неё. Гермиона сомневалась, что он сумеет её поразить — она ​​знала статистику, и данные по мужчинам, которые не испытывали этого впервые, выглядели не слишком радужно. Так что если она даст маху и книжные познания подведут, как бывало всякий раз, когда губы Драко оказывались в непосредственной близости, то не выставит себя полной дурой.

Происходящее с ними было неизбежно, и Гермиона слишком легко в этом растворялась. Но она не знала, хотела ли зайти с Драко настолько далеко. Она понятия не имела, чем закончится вся эта история и станет ли он по-прежнему с ней разговаривать, когда они отсюда выберутся. И пусть часть неё не нуждалась в свечах, Гермиона всегда думала, что потеряет девственность с тем, в кого будет безумно влюблена и с кем будет состоять в настоящих отношениях. Например с Роном — после того, как она начала принимать противозачаточные средства, и до того, как всё стало плохо.