Вот почему они двинулись к следующему пику. Поднявшись, они смогут оглядеться в поисках вершины, высящейся в отдалении. И если ничего не обнаружат, то покинут Салину и отправятся на следующий остров. А когда найдут нужный, смогут определить, насколько грубо составлена карта.

28 сентября; 11:22

Малфой с биноклем сделал полный круг вокруг своей оси, затем снова уставился на восток.

— Нет там никакой горы.

Гермиона пожала плечами.

— Не возражаешь, если я посмотрю?

Похоже, он не собирался делиться биноклем, но, наткнувшись на хмурый взгляд, отдал прибор. Гермиона посмотрела на запад, но увидела только море. Малфой протянул руку за биноклем прежде, чем Гермиона отвела его от лица — отдавая, она явно недостаточно сильно стукнула его по ладони. Малфой раздражённо рыкнул, засовывая бинокль в сумку.

— Думаю, нам всё равно нужно идти туда. Там может быть ещё одна магическая стена, из-за которой мы ничего не видим.

Малфой сжал челюсти, оглядывая остров.

— А ты не могла подумать об этом до того, как мы потратили целый день впустую, карабкаясь сюда.

Гермиона снова пожала плечами, заправила волосы за уши и начала спускаться по каменистому склону.

— Ты-то вообще об этом не подумал.

29 сентября; 7:25

Понаблюдав за тем, как Малфой выворачивает свою конечность из сустава, Гермиона выхватила у него крем. Рука действительно не была способна на такие движения, но она добрых три минуты смотрела, как он мучился, краснел и морщился, прежде чем решиться помочь.

— Я не…

Она осторожно втирала крем, внимательно следя за тем, как тот ровным слоем покрывал розовую обожжённую кожу. Складывалось впечатление, что заживление шло хорошо, но ожог явно доставлял дискомфорт, раз Малфой потратил столько времени, чтобы до него дотянуться. Малфой обладал терпением акулы, кружащей перед раненой жертвой.

Она перевела взгляд с ожога на его плечо и проследила линию шрама. Затем быстро опустила глаза на крем, но любопытство взяло верх раньше, чем Гермиона укрепилась в намерении игнорировать Малфоя.

— Где ты его получил?

Малфой замер; его тело настолько одеревенело, что Гермиона удивилась, как позвоночник ещё не проткнул кожу. Он окаменел. Она уж было подумала, что шрам наверняка связан с плохими воспоминаниями, как вдруг Малфой резко повернулся, схватил руку, которой Гермиона размазывала крем, и дёрнул на себя. Она врезалась в него, и несмотря на все попытки вырваться, Малфой поднял её кисть.

— Ой! — вскрикнула Гермиона и пихнула Малфоя в плечо, удивляясь его агрессивности и напористости.

Он вывернул ей запястье, впиваясь взглядом в ладонь, и свирепость исчезла с его лица. Гермиона поняла, что Малфой смотрел на шрам. Протянув палец, он провёл по нему, задевая костяшками кожу — Гермиону разозлили мягкость его прикосновения и то, что волоски у неё встали дыбом.

— Ты подумал, я…

— Почему ты спросила меня, где я получил ожог? — Малфой смотрел очень серьёзно.

Гермиона поморгала, глядя на его руку, стискивающую запястье.

— Я спросила про шрам. На плече.

Он посмотрел на её макушку, затем прямо в глаза и медленно разжал хватку.

— Квиддич.

— Ясно.

Малфой выпустил руку, и Гермиона сначала прижала её к себе, потирая саднящую кожу, а потом протянула крем. Он посмотрел на тюбик, нахмурившись, покосился на сумку, где Гермиона хранила в жестянке травы, и ушёл прочь, так его и не взяв.

16:27

Существо выглядело как Билл, но им не было. У него имелись такие же острые зубы, когтистые руки, странные глаза, но лицо было другим. Гермиона искренне надеялась, что Билл был единственным в своём роде. С другой стороны, может, теперь так и было — похожее на него существо однозначно погибло. На животе у него виднелось несколько порезов, а лицо было располосовано так, что щека отходила от челюсти, обнажая дёсны и задние зубы.

Гермиона поджала губы и проглотила комок в горле, отворачиваясь.

— Не уверена, надо ли мне этому радоваться.

— А я чертовски счастлив. Одной тварью, о которой нам надо беспокоиться, меньше. Я бы предпочёл больше не просыпаться от твоего нападения.

В голове закружился калейдоскоп образов: слежка за Малфоем с дерева; он, выкрикивающий её имя; страх на его лице во время атаки; его пот на языке; тот день в долине, когда он впервые её поцеловал.

— Пойдём. Чем быстрее мы с этим разберёмся, тем лучше.

30 сентября; 6:22

Они упаковывали вещи, сидя в гробовом молчании. Что было хорошо, напомнила себе Гермиона. Это была деловая договорённость. Они оба нуждались друг в друге ради спасения собственных жизней, вот и всё. Не существовало никаких причин для того, чтобы проявлять дружелюбие или разговаривать. Большинство компаний устанавливало правила, согласно которым сотрудники не могли встречаться друг с другом. Это вредило бизнесу — люди переставали сосредотачиваться на главной цели. Если отношения не ладились, то и дела шли плохо. Это отвлекало. Не стоило налаживать даже дружеские связи. Цивильные отношения — да. Цивилизованные: если сегодня мы окажемся в смертельной опасности, я попытаюсь спасти твою жизнь. Нет причин ради этого становиться друзьями.

Гермиона убедила себя, что мысли о том, что Малфой оказался девственником, не пересекали границу цивильности. Она не могла от них избавиться. Слова вырвались у него — к его сожалению, может, чтобы что-то доказать — и Гермиона не могла перестать о них думать. Она не считала, что Малфой держался за свою девственность. Сомнительно, что это был его выбор. Может, чистокровные девушки берегли себя для замужества — по крайней мере те, кого Малфой считал подходящими для себя. Или же когда они созрели для таких отношений, на них просто не осталось времени. Когда Малфою было пятнадцать, он готовился стать Пожирателем Смерти, в своё шестнадцатое лето он им официально стал. На шестом курсе началась вся эта заваруха с Исчезательным шкафом и приказами. Вряд ли подросток мог быть настолько озабочен сексом, когда на кону стояли жизни его и его семьи. А потом была война, начались суды.

Это было странно. Из комментариев, которые он отпускал в её адрес, она сделала вывод, что он уже занимался сексом. Наверное, Малфой пытался скрыть собственную неискушённость за подобными нападками. Гермиона сомневалась, что он был настолько неопытен — уж не с такими поцелуями. Быть девственником не означало быть совершеннейшим новичком в этом вопросе. Интересно, насколько далеко…

Похоже, Гермиона пересекла границу цивильности и вежливости. Вообще-то, это было совершенно невежливо. Цивильные, цивильные рамки. Судебные слушания, дружелюбные кивки, рукопожатия, любезность. Тишина.

========== Часть двадцать седьмая ==========

2 октября; 15:02

Гермиона и представить не могла, что они так много разговаривали. Она думать не думала, что начала рассчитывать на его компанию. Не догадывалась, что они стали настолько дружны, вели столько разговоров, а она сама так сильно радовалась его обществу. До тех пор, пока не лишилась всего этого — они молчали так долго, что наверняка её голос начал слабеть за ненадобностью.

Как-то так вышло, что она… скучала по Малфою. Пусть даже он был под боком. Наверное, она мазохистка. Её перестали по полдня третировать, а она всё равно чувствовала себя плохо. Отец Гермионы не кричал, не поднимал на неё руку, не грешил молниеносными выходами из себя — не могло существовать никакой подсознательной тяги к Малфою. Ничего, способного заставить Гермиону решить, что она чересчур сильно разозлилась на поцелуй с подтекстом и отсутствие объяснений.

3 октября; 1:11

Она проснулась от боли в плече и глухого стука, раздавшегося сбоку. Гермиона приподнялась на локтях, но Малфой схватил её за руку и рванул на себя. Она закричала, скользя коленями по земле и злобно хмурясь. Ей потребовалось секунда, чтобы звук пробился сквозь туман в сонной голове — к ним приближался нарастающий рев.

— Бежим, — выдохнул Малфой, поднимая её на ноги. Свободной рукой Гермиона подхватила простынь.