Сон. Ей нужно немного поспать.

31 декабря, 21:32

Динь… дидиньдидинь… динь…

Гермиона сильно потянула за веревку, и та, скользнув по перчатке, царапнула кожу на ладони. Убедившись, что лодка надежно привязана, она обернулась к кругу света, образовавшемуся от фонаря в руке Малфоя. Она фыркнула, оглядываясь в поисках портфеля, пока не заметила тот в его второй руке и ускорила шаг. Чем раньше они аппарируют в дом, тем быстрее она сможет наложить на их ноги высушивающие заклинания — ледяная вода впиталась в ее туфли и носки, и от холода коже стало даже больно.

Он направился к деревьям, и Гермиона повернулась, чтобы последовать за ним. Все это время они шли молча — тишину нарушал только отдаленный звон случайного колокола и хруст снега под их ногами. Отсутствие звуков нервировало Гермиону, которая продолжала сжимать край палочки, напряженно наблюдая за мелькающими тенями и слушая звук сердца в ушах. Если на них нападет большая группа людей, слишком большая, чтобы сражаться, то ее заледеневшие и онемевшие ноги лишат ее возможности убежать. Она должна…

— Я думал тебя кто-нибудь подменит сегодня.

— Я поспала. — Это прозвучало, пожалуй, слишком резко для первых слов, которыми они обменялись со вчерашнего дня.

— Я не это имел в виду.

Ой.

— Я не люблю канун Нового года, — Гермиона схватилась за тонкое деревцо, чтобы не скатиться с холма, — мне не нравятся суматоха и все эти обещания, которые на самом деле никто не собирается выполнять. Или данные себе обеты, которые в итоге будут нарушены. Эта разница в один день всего лишь условность — если человек действительно собирался что-то сделать, он бы взял на себя это обязательство еще вчера.

— Некоторым людям нужна символическая отправная точка. Конец года как раз подходит, чтобы закончить одни дела и начать другие. Это то же самое, что момент прозрения или какое-то событие, которое заставляет переосмыслить свои приоритеты и выбор. Новые дела не начинаются с середины.

— Почти все новые дела сводятся к очередному году попыток достичь прежних целей. Некоторые люди действительно предпринимают какие-то шаги в нужном для себя направлении, но чаще всего даже спустя три года я все еще слышу одни и те же обещания, и именно такие люди восклицают: «Ну что ж, начну теперь уже в следующем году!».

— Я думал, что несмотря на мрачное мировоззрение ты ценишь вечный оптимизм. Или ты уже на первом году обучения думала, что вы всего лишь дети и обречены проиграть войну?

Гермиона едва почувствовала корень под своей подошвой, и ее лоб почти встретился с деревом, когда она споткнулась уже о следующий.

— Происходившее тогда еще не было войной, и было непонятно, во что это выльется. — Она ухватила его сзади за мантию, когда Малфой поскользнулся, качнув фонарем. — Я ценю оптимизм. Во мне сейчас говорит мое мрачное мировоззрение и тот факт, что люди обещают, но не воплощают задуманное, даже если бы это сделало их счастливыми.

— То есть, тебя раздражает нежелание других людей браться за вещи, которые сделают их счастливыми?

— Да. Думаю, можно и так сказать. — Он только что рассмеялся? — Кроме того, я не люблю пить на вечеринках, да и не могу на случай, если что-то произойдет. А потом все сбиваются в огромную шумную толпу, и ничего не слышно. И я не люблю фейерверки или петарды, или что-то подобное. — Они напоминали ей о взрывающихся заклинаниях, хлопках аппарации и разрушенных зданиях. — И они решили пойти в паб в этом году, а это означает кучу незнакомцев и людей, проливающих на меня свои напитки, и какого-нибудь пьяного типа, который будет пытаться поцеловать меня в полночь. Потом мне бы пришлось провожать всех своих захмелевших друзей по домам и кроватям, вероятно, с остановками у туалета или мусорного бака.

Малфой молчал, продираясь сквозь заросли деревьев, прежде чем они выбрались на небольшую поляну. Ее пальцы онемели на сгибе его локтя, ее выдохи превращались в облачка белого пара, но нужно было еще немного сосредоточиться, прежде чем аппарировать их в дом. Она наложила высушивающие и согревающие заклинания на его ноги до того, как сделать то же самое для своих.

— Я должен уйти в десять.

— Я знаю, — ответила Гермиона, ожидая, пока он направится в сторону двери.

Малфой переминался с ноги на ногу, фонарь медленно вращался в его руке.

— То есть ты предпочла провести эту ночь в одиночестве?

— То есть ты предпочел встретить Новый год с Возрождением? — Она пожала плечами. — Первостепенные задачи не начинаются прямо завтра. Так что я лучше побуду в одиночестве, чем там, где предстоит тебе…

Она улыбнулась ему и первой пошла в дом.

2 января, 04:31

Малфой был похож на каменную статую на берегу озера, освещенную голубым светом луны. Она слышала его появление, но так как хлопок аппарации раздался на отдалении, то сперва решила, что это был кто-то другой. Однако когда в дом так никто и не зашел, а карта показала его точку рядом с Римом, обеспокоенная Гермиона вышла на улицу. Это был первый раз, когда Малфой аппарировал так далеко, и первый раз, когда он не спешил оказаться внутри. Она понимала, что причиной тому могла быть только необходимость побыть в одиночестве. И хотя было что-то в его застывшем силуэте посреди белоснежного поля, что вызывало жгучее желание подойти и обнять, Гермиона молча побрела обратно в дом.

Этой ночью он должен был вместе с рекрутами забрать документы компании и разыскать двух женщин, в которых, как он думал, аристократы были заинтересованы за их навыки в исследовании зелий. Это была магическая компания, так что, возможно, что-то пошло не так. Может быть, в это позднее время на месте оказалось больше сотрудников, чем он думал, и они сопротивлялись. Может быть, кто-то из них умер, а может быть, погиб новобранец, в котором он видел себя. Может быть, это было похищение, вызвавшее воспоминание о людях, которые однажды переступили порог его поместья и оказались в подземельях. Может быть, его состояние спровоцировал тот факт, что он действовал ровно также, как и те, кого он ненавидел, и иногда он переносил эту ненависть на самого себя.

Иногда у Малфоя было выражение лица, которое ее пугало. В одних случаях это был гнев. Что-то наподобие всепоглощающего ядовитого огня, исходившего от каждой его черты, и Гермиона настороженно наблюдала за ним, пока не убеждалась, что он не собирается сделать какую-нибудь глупость вроде того, чтобы самостоятельно атаковать Возрождение. В других случаях на его лице появлялось злобное удовлетворение, которое напоминало ей о Гарри в те времена, когда мысли о мести толкали его во тьму. Но больше всего ее тревожил его вид, когда он, застыв, стоял у окна или когда входил в комнату или пребывал в своих воспоминаниях, думая, что его никто не видит. Его лицо выражало что-то вроде сожаления и вины, и всего того, что могли вызвать его действия по отношению к невинным людям, которых он преследовал по чужим приказам.

— У тебя все нормально? — спросила Гермиона, услышав скрип двери. Малфой посмотрел на нее с бесстрастным выражением лица и сжатыми в полоску губами.

— Да.

— Ты голоден?

— Нет.

Он стянул мантию, бросив ее на спинку стула, и скинул ботинки, оставившие на кухне мокрые следы и снег. На нем не было ни следов крови, ни ожогов, только двигался Малфой более скованно, чем обычно.

— Все прошло хорошо сегодня вечером?

— Никто не погиб. Задача выполнена. — Он выдернул конец заправленной рубашки из брюк, затем стянул перчатки. — Мне нужно будет вернуться через три часа.

Ее рука, потянувшаяся было за мантией, замерла, и Гермиона присела обратно, не успев толком встать.

— Зачем?

— Один из рекрутов сбежал, когда мы напали на людей, которые стояли у нас на пути. Аристократы хотят, чтобы мы его нашли и позаботились о нем.

Малфой расстегнул рубашку, но Гермиона была слишком увлечена обдумыванием его слов, чтобы заметить, что он раздевается перед ней, как будто в этом не было ничего особенного.