Крэбб усмехнулся, причудливыми движениями взмахивая и вращая палочкой, и посылая по комнате голубую вспышку. Гермиона следовала за ней, как игрок в квиддич, стремительно несущийся за снитчем к земле: в ужасе, но и в пылу болезненного азарта — без возможности отвести взгляд и услышать о случившемся позже.

Заклинание попало Малфою в плечо, и его руки сжались на цепях до побелевших костяшек. Его тело затряслось — было видно, как сокращаются мышцы под раненой и грязной кожей, которая блестела от крови и пота. Его голова была опущена, и хотя волосы падали мокрыми и обвисшими прядями на глаза, скрывая их от взгляда Гермионы, она представила, что те были плотно закрыты.

Крэбб снова произнес заклинание, которое она никогда ранее не слышала, и оно пронеслось мимо нее, врезаясь в грудь Малфоя. Он дернулся на цепях, и его рот сжался в узкую линию, когда он безмолвно закричал. Его голова потянулась вверх и упала обратно, сухожилия и вены на шее вздулись, а тело снова сотряслось.

Гермиона отвернулась, тяжело дыша, и попыталась вырваться из воспоминания, но это было невозможно. Не раньше, чем оно прокрутится до конца. Пустьонозакончитсясейчаспустьонозакончитсясейчас.

Дрожа, она закрыла глаза и почувствовала, как горячие слезы, заливающие плотно сжатые веки, оставляют ожоги на коже.

Малфой снова начал кричать, и этот звук затопил ее внутренности звенящим холодом, от которого она не могла отделаться, даже заживо сгорая в этих воспоминаниях.

4 ноября, 16:31

Гермиона помешивала суп, глядя на стоящего рядом с ней Малфоя, который высыпал содержимое консервной банки в кастрюлю. Единственная разница в их сегодняшнем меню заключалась во фрикадельках — он был настолько непреклонен по этому поводу, что даже отважился приготовить их сам, прикрыв свои действия неубедительным оскорблением ее стряпни, на что Гермиона напомнила ему о собственном провале с варкой риса, когда всю кухню заволокло дымом.

Гермиона повернула голову, когда Малфой начал ее обходить, а затем сместилась на полшага, чтобы продолжить на него смотреть. Он деловито водрузил кастрюлю на конфорку рядом с ее супом и склонился, чтобы найти нужную температуру на индикаторе. Нетерпение поначалу вынуждало его выставлять деление на максимум, пока отвращение к пригоревшей еде не примирило его со средним режимом.

— Какую часть своего тела ты ценишь больше всего?

Его ложка зависла над кастрюлей, а рот медленно растянулся в улыбке, прежде чем он вернулся к своему занятию. Они стояли так близко, что Гермиона могла чувствовать исходящее от Малфоя тепло, в доме, наполненном холодом приближающейся зимы. Она смотрела на его улыбку до тех пор, пока та не исчезла.

— Мой мозг.

— Почему?

— Уж ты-то должна знать. Я уверен, что ты ответила бы также.

— Даже если и так, причины могут быть разными.

Он нахмурился, глядя на ее дымящийся суп, и протянул руку, чтобы увеличить температуру.

— Интеллект. А без него никуда. — Малфой подошел к шкафу рядом с плитой и достал две тарелки. Гермиона взяла две ложки, отвечая любезностью на любезность. — Твой черед.

— Ну, я бы сказала, что сердце.

Он отступил, когда Гермиона попыталась положить по ложке в каждую тарелку, но недостаточно далеко, поэтому ей пришлось слегка оттолкнуть его плечом. Малфой подождал, пока она отодвинется, чтобы возобновить разговор.

— Все дело в чувствах?

— Вау, Малфой! Интересно, ты не мог произнести эту фразу с еще большим отвращением?

— Не знаю, но могу попытаться.

Гермиона рассмеялась, качая головой.

— Да, чувства. Интуиция. То, что отличает нас от машин и массовых убийц.

— Злые, низменные чувства все еще остаются чувствами. И они не являются частью сердца, это часть мозга. Если только ты не имеешь в виду какие-то неосязаемые вещи, например, то, что называют «душой».

— Они не такие уж неосязаемые. Частички души можно вложить во что-то — если она подвижна и способна действовать или является движущей силой, то вполне может считаться частью тела. Любовь подвижна и движется…

— Не по собственной воле.

— У невыразимцев есть любовь в бутылках — настоящая любовь, а не ингредиенты, которые просто ее имитируют.

— Ходили слухи.

Гермиона махнула рукой.

— Это…

— И это только любовь. Это не все чувства. Так что если именно они твой выбор, то это все равно мозг.

Она постучала ложкой по стенке кастрюли, сбивая прилипшую к ней лапшу.

— Это не просто… что-то механическое. Дело не только в науке, знаешь ли. Не все можно измерить по общему стандарту и каталогизировать. Ты ценишь свой мозг только за интеллект и за то, что он поддерживает жизнь?

— А ты нет?

— А как насчет чувств? Если бы я согласилась с тем, что они всего лишь часть мозга, то я не могу не спросить.

— Они хаотичны.

— Да, но они также могут направить тебя в нужном направлении, сде…

— Или наоборот. Чувства никогда не бывают хорошими или плохими, Грейнджер — у всех людей они являют собой их комбинацию. Никто не чувствовал любви, не испытывая ненависти, не чувствовал гордости, не испытывая зависти.

Гермиона помешала свой суп, на поверхности которого уже появились мелкие пузыри.

— Ты бы предпочел вообще ничего не чувствовать?

Малфой выключил конфорку, когда его суп начал кипеть, быстро его помешивая.

— Нет.

Ну, по крайней мере, он не хотел становиться машиной, как ей это иногда казалось.

— Значит, ты веришь, что душа — тоже часть мозга? Что это, кто мы такие?

— Нет. Но то, что мы есть — это часть мозга, воспоминания.

Она кивнула, тоже выключая конфорку.

— Ты не думаешь, что эта часть важна?

— Ты тоже так и не ответила, Грейнджер.

Они смотрели друг на друга в течение четырех ударов ее сердца, прежде чем она схватилась за ручку кастрюли и начала двигаться вокруг нее.

— Как ты думаешь, душа — это часть тела или что-то в этом роде…

— Я не знаю.

— Я тоже не могу решить. Если да, то она должна как-то самостоятельно отделиться.

Малфой приподнял бровь.

— Самостоятельно отделиться?

— Для… — Гермиона поставила кастрюлю обратно на плиту. — Ну, ты веришь в загробную жизнь?

— В духах и портретах.

— Нет, я имею в виду… не просто энергию или имитацию жизни, но… какой-то мир за пределами того, где живут мертвецы.

Он пожал плечами, садясь за стол, и она заняла место напротив него, прежде чем успела подумать об этом.

— Я разберусь с этим, если доберусь туда. Я уже имею дело с двумя жизнями и не хочу прямо сейчас возиться с третьей.

5 ноября, 12:10

Продолжай двигаться. Подбородок вверх. Аптека как раз здесь, ты купишь все для Малфоя, аппарируешь домой, затем в Рим. Это просто люди, которые делают покупки: котлы и мантии, сладости и снаряжение для квиддича. Книги. Ювелирные изделия. Пергамент, перья, свитки. Это просто покупатель. Ребенок. Мама. Преступник. Новобранец. Член Возрождения.

Гермиона обернулась, ее рука сжала древко палочки. Группа молодых людей позади нее отвела глаза и изменила размер шага, чтобы обойти. Из-за них показался крупный бородатый мужчина, который смотрел прямо на нее. Гермиона неподвижно замерла, не сводя с него глаз, пока он приближался, и наполовину вытащила палочку из кобуры. Его руки были засунуты в карманы, и он мог нести в них все, что угодно. Палочка, нож, оружие, экспериментальное зелье, которое сморщит легкие, проклянет кровь, вскипятит…

Гермиона дернулась вперед, когда кто-то врезался в ее плечо, и развернулась к прохожему, доставая палочку. Женщина, спотыкаясь, отпрянула от нее, бросая свирепый взгляд, прежде чем продолжить свой путь. Гермиона повернулась назад, пытаясь дотянуться до своей мантии и убедиться, что на нее не попало какое-нибудь зелье, которое теперь просачивалось через ткань. Ее сердце колотилось, распространяя по артериям адреналин с каждым выплеском крови.

Ву-ух, ву-ху-ху, вуухухувухуху…Дыхание Гермионы перехватило, когда бородатый мужчина прошел мимо нее достаточно близко, чтобы коснуться ее рук, его голова повернулась к ней в попытке сохранить зрительный контакт. В его взгляде плескалась тьма, пророча что-то дурное и зловещее — оно ворвалось в ее зрачки и, пролетев сквозь внутренности, упало холодным грузом в низ живота. Гермиона повернулась за ним, впиваясь ногтями в ладонь, держащую палочку.