Гермиона посмотрела на дверь, ее перо выскользнуло из-под ослабевших пальцев и капнуло чернилами на пергамент. Она открыла рот, чтобы возразить против его точки зрения, но ей было нечего сказать. Она подняла перо, постукивая по палочке в попытке аккуратно убрать кляксу, не повредив при этом текст.

— Ты все равно должен защищать себя.

— Я и не утверждал, что нужно непременно ходить по Лютному ночью без палочки.

Ее ответ застрял в горле, потому что в этот момент Малфой вышел из ванной. На нем были брюки угольно-серого цвета, а рубашка отливала синеватой сталью, из-за которой его глаза приобрели тот же оттенок. Он выглядел лощеным, но при этом ярким — в первые за эти годы — и более привлекательным, чем на то имел право мужчина с таким количеством строгих линий.

— Ты хорошо выглядишь, — вырвалось у Гермионы, и та покраснела. Она глубоко вздохнула, когда Малфой приподнял бровь, и почувствовала горьковато-чистый запах мыла. — Подходяще. Ты выглядишь… очень подходяще. Для встречи.

Он смотрел на нее слишком долго — девять ударов ее сердца — взглядом, который она не могла прочитать, а затем отвел глаза.

— Поскольку ты одобрила мой внешний вид, мне, наверное, придется подумать о внесении изменений.

— Это почему?

— Сколько тебе лет, Грейнджер? Двадцать три? Двадцать четыре? Ты одеваешься как библиотекарь в годах. Я никогда не видел столько одежды бежевого и коричневого цвета в гардеробе одного человека.

Гермиона сузила глаза.

— На работу я ношу практичную одежду. И эта блузка — белая…

— Да это почти вызов!

— …в отличие от твоей постоянной черноты! Черный, темно-синий, черный, темно-зеленый, черный. Черный. Еще больше черного. Ты одеваешься как распорядитель похорон!

— Я одеваюсь…

— Что, по-твоему, было бы уместно носить в Министерство? Неоново-розовый…

—… в соответствии с тем, чем я занимаюсь…

— …глубокое декольте? Я уверена, что Визенгамот был бы…

— …слиться с темнотой, а не…

— …профессионализмом, которого я придерживаюсь, в то время как ты выглядишь по-злодейски, и…

— …ты сливаешься с книжным шкафом или пергаментом…

30 августа, 14:02

Пальцы Гермионы мягко скользили по короткому меху на спине. Пеппер в отличие от Живоглота не выгибал ее под лаской хозяйки, но в этот раз хотя бы позволял себя гладить. Кот посмотрел на нее, когда она снова медленно провела рукой. Но как только Гермиона переместила пальцы на макушку, своенравный зверек отпрыгнул, громко мяукая, и умчался прочь по коридору. Гермиона выпрямилась, наблюдая, как Пеппер привычно впечатался в стену, прежде чем устремиться на кухню.

Ну и ладно.

Оставив дверь в кабинет на всякий случай открытой, она разместила портфель на середине стола и, обернувшись, отметила дату на настенном календаре, затем села на стул, передвигая пресс-папье, чтобы взять стопку заметок под ним.

Гермиона читала их, морщась больше, чем нужно, пытаясь стереть гул тишины в ушах. Однако тот нарастал, становясь все громче и громче, пока, кажется, не заполнил ее голову целиком, не оставив места для других звуков.

1 сентября, 12:00

Мужчина выгибался над полом до тех пор, пока не осталось только три точки опоры — пятки ног и затылок, а затем он закричал. Гермиона зажмурила глаза, но звук продолжал врезаться в нее словно заряженный бладжер, вызывая землетрясение, поражающее ее внутренности. Крик прервался рыданиями и булькающими вздохами, прежде чем мужчина закашлялся мокротой и кровью.

Малфой снова бросил проклятие, и мужчина дернулся в другую сторону — на щеке осталась толстая красная склизкая полоса, а лицо сморщилось. Он снова закричал, и на этот раз его тело забилось в конвульсиях, руки инстинктивно потянулись за спасением, которого не было. Гермиона поймала себя на том, что приближается к нему — ее сердце колотилось в груди, а глаза горели от сухости.

Плинк — командир, отмеченный темно-бордовой мантией — ухмыльнулся Малфою.

— Я бы приказал разорвать его, но в этой комнате нет стока.

Малфой тяжело сглотнул, его кадык дернулся. Он был бледнее, чем обычно, из-за его уха скатилась капля пота. Тем не менее его лицо не выражало ничего, кроме предельной концентрации.

— К сожалению, — прокомментировал он глухим отстраненным голосом.

Плинк подошел к человеку, лежащему на полу с кляпом в зубах, и схватил того за челюсть рукой в перчатке. Он поднял мужчину одной рукой, а другой врезал по щеке. Мужчина открыл глаза, налитые кровью ярко-красного цвета, прежде чем Плинк швырнул его обратно.

— Его разум теперь прозрачен как лед. Хорошая работа, Малфой.

Затем он обернулся к двум мужчинам, стоящим у стены, и кивнул на пленника на полу.

— Приковать его к стене, чтобы ноги не доставали до пола.

Гермиона провела рукой по лбу и попыталась проглотить жжение в горле, но это часть ее тела находилась за пределами Омута памяти, поэтому она ничего не могла поделать. Она старалась смотреть в стену, подальше от мужчины, потому что не могла смириться с его видом. С тем фактом, что она была так же беспомощна, как и он, что не могла исцелить его, спасти, остановить то, что, как она знала, произойдет дальше, потому что это уже было в прошлом.

Гермиона понимала, каково это — смотреть в лицо смерти и осознавать, что что бы ты ни сделал, как бы сильно ты ни боролся, этого недостаточно. Она знала, что значит вглядываться в горящие безумием глаза, чувствуя, как огонь пробегает по всему твоему телу, и думать, что это последнее, что ты когда-либо увидишь. Она знала это так хорошо, что даже спустя пять лет боль от воспоминаний все еще следовала за ней по пятам словно фантом.

Гермиона пропустила последние слова Плинка, сказанные Малфою, и ей пришлось побежать, чтобы догнать его фигуру, удаляющуюся быстрыми, длинными шагами. Коридор был широким и слабо освещенным, из-за закрытых дверей доносились крики. Она обошла темневшее на полу пятно крови, но Малфой, похоже, даже его не заметил, пройдя по тому твердой, уверенной походкой.

Малфой свернул в другой коридор, и Гермиона коротко облегченно выдохнула, хотя она все еще слышала чей-то крик и чувствовала гнилую, серную вонь Темной магии. Он с силой распахнул дверь и мгновенно выбросил руку, чтобы предупредить удар полотна о стену. Гермиона последовала за ним, отмечая краем глаза унитаз, прежде чем Малфой обернулся.

Его ладонь прошла сквозь ее плечо, когда он сделал шаг вперед и двумя руками захлопнул дверь. Дыхание Гермионы замерло в горячем, пересохшем горле, потому что Малфой в воспоминании опустил голову к ее лицу, и сам начал часто и судорожно дышать: вдох, выдох, вдох, выдох, вдохвыдохвдохвыдохвдохвыдохвдохвыдох…Не моргая, она потянулась пальцами к… чтобы ничего не сделать. По его лбу стекла капля пота, глаза закрылись… а затем воспоминание оборвалось, выталкивая Гермиону из Омута памяти.

2 сентября, 06:44

Гермиона выхватила палочку и резко обернулась — ее глаза были широко раскрыты, а с языка готовы слететь первые слоги заклятия. Позади нее не было ничего кроме бледно-желтой кухонной стены, и она сделала медленный круг, а затем еще один быстрее, чувствуя пульсацию адреналина в крови.

4 сентября, 04:13

Ночью спустился туман, небо напоминало разорванное и дырявое одеяло, под которым Гермиона любила прятаться с головой в детстве, наблюдая, как свет падает на ее кожу. Она снова перевела глаза на Малфоя, встречаясь с ним взглядом.

— Ты когда-нибудь думал об инопланетянах? О существах с другой планеты?

— Я знаю, кто такие инопланетяне, Грейнджер.

— Я думаю, что глупо полагать, что во всей этой огромной Вселенной нет хотя бы еще одной планеты, похожей на Землю, где живут разумные существа. При мысли об этом я ощущаю себя маленькой песчинкой.

— То есть ты чувствовала бы себя более значимой, предполагая, что Земля уникальна?

Она не знала, было ли это оскорблением с его стороны.

— Наш мир большой, но ты все равно можешь оставить в нем след. Твоя жизнь все еще может иметь какое-то значение в более широком масштабе. Но она никогда ничего не будет значить где-то там.