К тому времени, когда она оказалась у столба, Малфой уже достаточно вытащил лодку, чтобы ту можно было привязать.

— Пойдет! — крикнула она максимально тихо, надеясь, что он ее услышал.

Она дважды обмотала веревку вокруг столба, затем завязала узел, и проверяя, подергала за конец. Свет качнулся — Гермиона увидела Малфоя, направляющегося к деревьям, и припустила следом. Тот, не оборачиваясь, протянул ей портфель, но продолжил нести фонарь.

21 августа, 22:31

Она перевернула страницу и подняла глаза на сидящего напротив Малфоя. Его лицо было сосредоточено, взгляд скользил по строчкам книги, а на лбу образовались тонкие морщинки. Выбившаяся прядь волос падала на лоб, прикрывая бровь; еще один вихор торчал чуть левее макушки. Может быть, она подстригла их как-то по-другому, или у него просто были упрямые волосы, как та прядь на ее виске, которая, как бы ее ни укладывали, всегда превращалась в завитки.

Гермиона снова опустила взгляд на страницу, разглаживая ее ладонью.

— Ты уже думал, чем займешься после Азкабана?

Ответ на этот вопрос интересовал ее еще до того, как Малфой принял предложение Министерства.

— То есть ты больше не считаешь, что я задержусь там до конца своих дней?

Его тон был бесстрастно-небрежным, словно ее предположение — обычная, едва приметная мебель в чужом доме. Однако в случае с Малфоем это в равной степени могло означать, что на самом деле данные предметы обстановки казались ему страшно уродливыми, и он мечтал сжечь их дотла, как только увидел.

— Никогда так не считала, — ответила Гермиона, натыкаясь на тот же самый взгляд, которым Малфой одарил ее двадцать минут назад, когда она заявила, что прочитала не все книги, которые принесла с собой. Она и тогда лгала. — Я рассматривала это как вероятность.

— А теперь нет?

— Вероятность уменьшилась.

Возможно даже больше, чем следовало бы… но ей нравились факты, а иногда их совокупность давала ответ, который удивлял.

Малфой продолжил чтение, как будто этого диалога не было. Гермиона провела пальцем по тонкой линии страниц, которые ей осталось прочитать, и скрестила лодыжки под столом.

— Ты не ответил на мой вопрос, я на твой — да.

Он снова посмотрел на нее, и она выжидающе подняла брови. Он молчал.

Просто смотрел.

И смотрел.

И смотрел, пока она боролась с желанием отвести взгляд, но Малфой все еще продолжал смотреть, и Гермиона сдалась.

22:48

Челюсть Малфоя дважды сжалась, когда он перевернул страницу. Его глаза скользили вниз, вверх, вниз, на самом деле не читая того, на что он смотрел. Он поднял руку, чтобы откинуть прядь волос со лба, а затем продолжил движение, проводя пальцами по волосам. Его ладонь разминулась с торчащим слева вихром, но Гермиона решила об этом умолчать, продолжая разглядывать морщинки на лбу, дуги бровей, серые радужки, которые то темнели, то светлели, и обычно приобретали грифельный оттенок, когда Малфой пристально смотрел на нее. У него был длинный заостренный нос и губы, которые она сочла бы привлекательными, будь они на другом мужском лице, хотя она в принципе редко обращала внимание на такое. Вокруг рта расположились мелкие морщинки, которые становились заметнее, когда он смеялся. Впрочем, пока он не сделал это впервые, она вообще не догадывалась об их существовании.

Малфой то ли вздохнул, то ли издал раздраженный рык, дважды постучав пальцами по корешку книги, которую пытался читать до того момента, когда Гермиона поняв, что проигрывает в битве взглядов, решила сменить тактику, переключившись на детальное разглядывание. Она надеялась заставить его чувствовать себя так же дискомфортно, как это сделал он минутами ранее.

Малфой посмотрел ей в глаза, и Гермиона, отвыкшая от зрительного контакта за время спокойного изучения его лица, тут же стушевалась. Он медленно поднял голову и положил книгу на стол. Она выпрямилась на стуле.

Малфой ни на секунду не отводил взгляд, вот почему это было настолько смущающим. Иногда он моргал, но при этом его глаза не сдвигались даже к кончику ее носа. Гермиона нервно почесала подбородок, Малфой продолжал смотреть. Свет от пламени свечи метался по комнате, меняя цвет его глаз: то гроза, то свет, то уголь, то огонь, а еще грязная вода, сталь, мокрые камни…

Абсолютную тишину дома нарушал только мелкий дождь, барабанящий по крыше. Если бы она перевела взгляд на окно, то увидела бы, как капли воды собираются в маленькие ручейки, стекающие по стеклу.

— Твоя книга настолько скучна, что ты решила поиграть в игру?

— Какую игру?

Малфой шумно выдохнул через нос, отталкивая от себя книгу, и откинулся на спинку стула. Несмотря на то, что Гермиона старалась добиться обратного эффекта, он выглядел более расслабленным, чем обычно: плечи опущены, а пальцы правой руки были чем-то заняты на столе — она видела, как костяшки то поднимались, то опускались, но была уверена, что с его стороны это всего лишь уловка, чтобы отвлечь ее внимание.

— Чем ты хочешь заняться после того, как Задание будет выполнено? — вернулась Гермиона к интересовавшему ее вопросу.

— Почему ты всегда стоишь спиной к стене?

Ее глаза расширились, а щеки запылали от мгновенно прилившей к ним крови.

— Это не так.

— За последние полчаса это уже третий раз, когда ты мне лжешь. Но при этом от других ты требуешь честности, на которую не способна сама. — Малфой наклонил голову, и его пальцы перестали двигаться. — Ты поэтому одна? Или ты предпочитаешь отношения со своим портфелем? Или ты все еще любишь Уизли?

— Я не одна, — горячо возразила Гермиона, — я…

— Нет? — Он ухмыльнулся, но улыбка не коснулась его глаз. — И что же твой парень думает о том, что ты проводишь каждую ночь со мной? — Его глаза оторвались от ее, чтобы метнуться к сжатым губам, и если до этого щеки Гермионы алели от гнева, то теперь полыхали красным от смущения. — Они бы не выбрали на эту работу человека, у которого есть привязанности, даже если бы ты идеально подходила со всех остальных точек зрения.

— Только потому, что я не состою в отношениях…

— Ты выглядишь рассерженной. Я задел за живое? Упомянул слишком личное? — Малфой наклонился вперед, упираясь предплечьями в край стола. — Я перешел черту, Грейнджер?

Она потянулась за книгой, все еще смотря на него.

— Нет, это я забыла, что ты все лишь говнюк, с которым не следует говорить больше, чем того требуют обстоятельства, потому что все, что ты можешь делать — это нападать в ответ, когда тебе задают совершенно обычные вопросы без всякого намерения задеть.

Гермиона думала о том, что могла бы сказать ему много вещей в повисшей напряженной тишине. Например, что это не она, а он одинок, могла поинтересоваться, не вызвана ли его защитная реакция тем фактом, что мир его ненавидит, поэтому вряд ли у него были какие-то реальные шансы в будущем, или задать встречный вопрос, почему он сам никогда не поворачивался спиной к двери или окну, или считал ли он, что Люциус его презирает.

Много подлых вещей. Очень подлых вещей. Ей нравилось думать, что она никогда не произнесла бы этих вещей вслух, потому что она Хороший Человек, о котором можно прочитать в списках достижений, который борется за людей или мир. Хороший человек, который совершает плохие поступки только в отношении Плохих Людей. А Малфой не плохой. Не совсем. Не в том смысле, который она вкладывала в это понятие. Он просто говорит вещи, которые бы она сама не стала. Ему пришлось научиться тому, что Гермиона знала всегда, и это был болезненный опыт.

— Я не знаю.

Гермиона вскинула голову, но внимание Малфоя по-прежнему было приковано к книге.

— Что?

— После Задания. Я не знаю, что буду делать.

Она долго смотрела на него, и на этот раз Малфой так и не поднял глаз.

23 августа, 12:27

Гермиона снова перевела взгляд на сложенный персиковый плед, лежащий на кофейном столике, а затем на спинку дивана, где, как она думала, оставила его. Она не стала бы класть плед на стол, и вряд ли Пепперу удалось его так идеально туда затащить.