— Почему он кинул в тебя магглом? — спросила она, стараясь не представлять эту картину в своей голове, но продолжая слышать крики, плач, просьбы. Страх.

Гермиона подняла взгляд на его лицо, когда Малфой не ответил. Его глаза были устремлены на что-то поверх ее головы. Она снова посмотрела на его плечо, потом подняла подбородок и сжала губы.

— Это был неопытный новобранец, которого взяли на твое место. Хотя я не знал, что он придет.

— Понятно, — напряженно выдавила она, пристально вглядываясь в рваную ткань, которую Гермиона деликатно раздвинула, чтобы не думать о вещах, которые она не хотела видеть, помнить и знать.

Даже после того, как Гермиона очистила кровь, она не могла оценить серьезность раны. Ее голова затеняла свет, не позволяя рассмотреть лучше. Она попыталась отойти в сторону, но это не помогло.

— Повернись, — попросила она, держась за разорванные части мантии и обходя его кругом, ее мизинец и безымянный палец крепче прижали палочку к ладони.

Малфой напряженно последовал за ней, дыхание стало прерывистым. Теперь свечи вдоль стены давали достаточно света, и Гермиона снова вытерла кровь, оскаливаясь при виде кожи, которая натянулась вокруг раны, немного открывая мышцу. Все могло быть гораздо хуже, но это объясняло его хриплое дыхание, которое она отчетливо слышала с близкого расстояния.

— Не залечивай идеально, — натянуто проговорил он, — они думают, что я буду делать это сам.

— А если ты сам вылечил идеально? Это…

— Нет.

Она подождала, что Малфой добавит что-то еще, но он молчал. Гермиона закусила нижнюю губу, дергая за дыру в его одежде и разрывая ее шире. Хорошо, успокаивала она себя. Все в порядке. Она сжала и разжала кулаки, прежде чем потянуться к ране.

Громкое шипение Малфоя превратилось в стон, когда она подтянула края раны ближе друг к другу. Он наклонился вперед, и его ладонь ударилась о стену рядом с ее плечом. Ее глаза расширились, и она подняла на него взгляд. Малфой отвернулся, сжимая челюсть, напрягая покрасневшую шею и сжимая губы в тонкую линию. Его глаза были закрыты, а кожа блестела от пота. Исходивший от его тела жар удваивал ее собственный. В ее груди началась дрожь, потому что Гермиона почувствовала себя в ловушке. Если кто-то сейчас ворвется, у нее не будет места, чтобы пошевелиться, повернуться, поднять палочку и правильно произнести заклинание. Он подставит ей подножку, будет мешать, она не сможет двигаться достаточно быстро.

Дыши, дыши, дыши. Наконец она сделала глубокий вдох, почувствовав пот и темную магию в горле и на кончике языка.

— Поторопись, — прохрипел Малфой, хотя поначалу это скорее было больше похоже на стон.

Гермиона стиснула зубы, ее рука скользнула по раскаленной влажной ткани на его груди, она зажала рану одной рукой, а другой направила на нее палочку. Его горячая кровь окрасила ее пальцы ярко-красным цветом, и Гермиона пристальнее вгляделась в линию разреза, чтобы снова соединить кожу. Малфой задержал дыхание, а затем толчками выдохнул воздух, который коснулся ее руки. Она видела, как дрожит его тело, когда он пытался контролировать боль.

— Почти, — прошептала она, делая неровные, небрежные стежки, — у меня нет с собой обезболивающего. Теперь я буду его брать.

Гермиона закончила, очищая кровь со своей и его кожи, и осмотрела красную бугристую линию, которая обязательно оставит шрам. Тело Малфоя медленно расслаблялось, пока он не завалился вперед, делая глубокие вдохи, которые скрежетали над ухом Гермионы, полностью прижатой к стене. Между ними было по-прежнему меньше дюйма, и она почувствовала, как по ее уху скатилась капля пота. Ей хотелось немедленно оттолкнуть его от себя, но она подождала, пока пространство между его раненым плечом и стеной стало достаточным, чтобы протиснуться наружу.

— Я использовал фальшивое Смертельное проклятие. Четыре раза. — Ее глаза снова вернулись к его покрасневшей, влажной щеке. — Я использовал его абсолютно правильно.

— Хорошо, — пробормотала она, а потом добавила громче, — хорошо.

Он сделал шаг назад и влево, и Гермиона выскользнула прежде, чем он отступил еще на один шаг.

— Это должно было сработать правильно. Выглядело так, как будто оно сработало. Я сделал его идеально.

Малфой смотрел на кирпичную стену, но его взгляд был где-то далеко.

— Если ты все сделал правильно, то это сработало, — подтвердила она, и он кивнул после некоторой паузы, — тебе следует, э-э… принять душ. Потом мы вернемся в Азкабан.

Он снова кивнул, и она подождала, пока он достаточно придет в себя, чтобы пойти в ванную. Движения его плеч и ног были скованными.

08:54

Точка двигалась влево, вправо, влево, туда-сюда, и Гермиона наблюдала за ней вместо того, чтобы изучать файлы дела и заполнять документы.

Она не могла выкинуть из головы выражение лица Малфоя. То, как он, казалось, все еще находился посреди битвы где-то внутри своей головы: далекий, немного дикий, жертва или охотник — она не могла решить, потому что иногда они выглядели одинаково.

В какой-то момент во время допроса ей показалось, что его мысли были где-то в другом месте, и его спокойствие выглядело натянутым, хотя обычно она не могла отличить естественное от притворного. Гермиона задавалось вопросом, было ли это из-за людей, которых он проклял той ночью, или из-за того, что это должно было выглядеть так, как будто он убил четырех человек. Или, может быть, он беспокоился о том, что он действительно это сделал, но это было неизвестно, пока она не просмотрит его воспоминания, и они не получат отчеты о смерти.

Однако она не думала, что Малфой просто беспокоился о последствиях убийства людей. Он должен был быть сосредоточенным и защищающимся на протяжении всего допроса, но он ничего не сказал, кроме того, что произносил заклинания. Он даже не удосужился аргументировать использование Круциатуса, чтобы доказать, что у него не было выбора, а вместо этого только наблюдал за ее реакцией.

Какие бы изменения в нем ни произвел Азкабан, Гермиона не считала, что они были к худшему. И если она ошиблась, и он действительно оказался в высшем кругу по собственному желанию, то теперь он, по крайней мере, сомневался.

И волновался, расхаживая туда-сюда по камере вот уже два часа, а, может быть, и дольше. Влево, вправо, влево, вправо.

21 июля, 22:09

Мускул на щеке Малфоя дернулся, и ей показалось, что он знал, что она смотрела на него. На самом деле, уже последние десять минут. Гермиона была немного удивлена, что он до сих пор еще не сорвался.

— Они сказали тебе…

— Ни планов, ни намеков и да, в полночь.

Гермиона прикусила щеку, поворачивая запястье на бедре и пытаясь небрежно посмотреть на часы. Малфой не отводил взгляда от коридора.

— Хочешь чаю?

— Нет.

— Мы должны подстричь тебе волосы.

Она не собиралась произносить вслух то, о чем думала уже несколько недель. Но не знала, чем еще им заняться, пока он не уйдет. Мысль о том, чтобы простоять в тишине дома еще два часа, сводила Гермиону с ума.

Малфой некоторое время просто моргал, а потом повернул голову и посмотрел на нее, словно желая убедиться, что она не шутит.

— Они слишком длинные и выглядят неряшливо. Если сделать их короче, то у тебя будет более собранный вид. Я думаю, что группа оценила бы это. Внешность.

— У моего отца были длинные волосы, и они никогда не выглядели неряшливо.

Малфой не прокомментировал собственные волосы. Возможно, потому, что какая-то его часть все еще ценила своего отца и игнорировала тот факт, что Люциус избегал встречаться с ним взглядом на суде, или он понимал, что волосы его отца наверняка теперь именно такие. Или, может быть, потому что единственное зеркало, которое было в его распоряжении, было наполовину запачкано и треснуто — в нем можно было разглядеть только отдельные фрагменты, и Малфой не мог толком оценить со стороны, как выглядит с длинными волосами. Гермиона иногда сама смотрела в это зеркало и представляла себя кем-то другим.