Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И так стоял, пока в зале не стало тихо.

– Вот что я могу вам сказать, вот какой поделиться радостью, – говорил Лев уже спокойным голосом, – но сначала отчёт о слёте.

Зря он так. Лучше бы обрадовал сразу. Вот чего не хватает нашему учителю – тонкости в работе с людьми. Все заёрзали, заговорили вполголоса. Лев снова поднял руку, и все второй раз замолчали.

– У нас три достижения. Во-первых, наша команда заняла второе место.

– Фу-у! – закричали в зале. – Облажались! Фу-у! Неудачники!

– Во-вторых, мы произвели разведку и прикидку на следующие экспедиции. В процессе разведки была найдена находка!

– Ура! – закричали все. – Находка! А-а-а!

Кто-то даже засвистел, но, когда директор привстала со своего места, тут же перестал. Все замолчали.

– Расскажите подробнее, Лев Ильич, – попросила она, видимо, чтобы два раза не вставать.

– Ну что я могу сказать? На первый взгляд ничего особенного в этой находке нет. Маленький предмет, в земле. Вот он, лежит теперь на моей руке. Но на второй взгляд, когда мы аккуратненько отмыли его в воде, нам открылось чудо!

– Да ну! – крикнул кто-то на последних рядах. Очень вовремя крикнул, потому что Лев Ильич надулся от важности своего сообщения и чуть не вылетел в окно, как воздушный шар. А от этих слов он сдулся обратно.

– Да! – ответил он. – Да-да, чудо. Это находка эпохи бронзы! Если подобные находки повторятся, мы сможем с уверенностью сказать: в Никульчине жизнь цветёт ещё с самых древних времён. У нас жили древние люди! Ура!

И все снова закричали, захлопали, засвистели, направились к выходу. Очень быстро направились. Всем хотелось погулять в последние тёплые дни – на выходных обещали перемену погоды, холодный ветер.

– Но это ещё не всё, – сказал Лев Ильич.

В это время на сцену вышла Наталья Олеговна, директор, и сказала:

– Внимание всем!

Вот не люблю, когда говорят так. Нет бы там «внимание, все», так нет – всем внимание.

– Внимание, – повторила директор, – завтра, во вторник, объявляется субботник по уборке территории. Все слышали?

Но почти никто уже не слышал – в зале становилось всё меньше и меньше людей, всё тише, слава богам. Остались только мы, те, кто был на слёте, наш «Юный археолог». Директор сползла со сцены.

– В-третьих, – тихо, только для нас почти прошептал Лев, – в-третьих, я поздравляю нас с приобретением художника. Отныне во все экспедиции мы берём с собой Катерину. Правда?

– Ну-у, – говорит она, – ну-у. Это очень неожиданно. Можно подумать?

– Думай, – ответил Лев Ильич, – следующее занятие в четверг, если кто не помнит, – спрыгнул со сцены на пол и ушёл из зала. Вот такой он стремительный.

– Что тут думать? – спросил Губанов Катерину и постучал себе по лбу. – Кого ещё Лев так запросто пригласит в экспедицию? Ты понимаешь?

– Ничего, пусть девочка подумает, – сказала Ирка, – только хорошенько. А то нам второй такой, как Галка, не нужно.

И вышла из зала.

– Чего это она? – спросил Дизель. – Какой такой? Ты-то тут при чём?

Молочный брат

У меня что-то с лицом – меня никто не любит. Ну, кроме самых близких. А особенно Ирка не любит, терпеть не может. Говорит, что признаёт только совершенство. Или хотя бы того, кто к этому совершенству движется. Все наши девчонки попадают в эту категорию и почти все парни. А я – из другой системы координат. От красоты, ума и нормального характера я настолько далеко, что можно даже не пробовать встречаться с ними. Мы никогда не пересекаемся, примерно как параллельные плоскости, но только по-другому. Сомневаюсь, что вообще кто-то знает, как нас совместить. Во всяком случае, так можно подумать, если всерьёз слушать Ирку. У меня не получается не всерьёз. Она недели не может прожить, новый изъян во мне находит. И оказывается права, вот в чём дело.

Прихожу домой расстроенная, что-нибудь ем. Почти всё ем, мало чего остаётся. Вот и толстая. Вечером мама спрашивает:

– Что, опять Ира? Рассказывай.

И я говорю:

– Я толстая.

– Допустим, просто крупная, но это израстётся, вот увидишь, – отвечает она. – Что ещё?

– Мало, что ли?

Мама молчит.

– У меня противный голос, – продолжаю я.

– Совершенно милый голос, – говорит мама, – я, когда его слышу, всегда радуюсь. Звони мне почаще.

– И ещё у меня круги под глазами.

– А вот тут я соглашусь! – вдруг соглашается мама. – Но это исправимо. Просто не сиди по полночи у компьютера.

– Ну мам!

– И Ирку свою не слушай.

И так мы каждый вечер. Я всё про Ирку ей рассказываю, моей бедной маме то есть, всё, что мне Ирка говорит. На мамином месте я бы уже кого-нибудь из нас начала бы убивать. Меня или Ирку. Лучше Ирку, конечно. А она – ничего, слушает каждый день.

– Не обращай, – говорит, – внимания.

Она всегда мне советует не обращать на что-нибудь внимания. Ещё с того возраста, когда я не могла выговорить слово «внимание», а говорила приблизительно: мань-манья. Нечего возразить, разумеется, не стоит обращать внимание на Ирку. Всё тлен и мрак, мама права. Ноу меня не получается.

После уроков я спускаюсь по лестнице и думаю, что сейчас приду домой и съем половину батона! С молоком. Никому не нравится молоко, я знаю, а мне нравится. И хлеб давно никто из наших девчонок не ест, чтобы не поправиться случайно. А я ем. И внимания ни на кого не обращаю. Мань-манья! Может, маме позвонить?

– Мне некогда, – говорит мама, – я тебе рада, но совсем не могу говорить, вот поляки в дверях, целую, пока, – и кладёт трубку. Вечно эти поляки. Мама работает бухгалтером. Их фирма покупает в Польше рождественские украшения: венки, светящихся ангелов, санта-клаусов в красных ботинках. Как ни позвонишь, у неё каждый раз поляки в дверях стоят. Удивительно.

Был бы рядом Федька – рассказал бы что-нибудь. Пусть ерунду, главное, весело. У него почти всё выходит смешно. Я имею в виду, когда он рассказывает, оказывается, что даже на самом скучном уроке (это химия) у нас бывает прикольно. У Льва тоже так. Везёт же людям, а я вот этого сама не замечаю. Но Федьки нет, он как раз погнал в химический кабинет расспросить про опыт с серой. Или не с серой? Вот упёртый. Сказал, что будет в медицинский поступать, а там нужна химия. До медицинского ещё три с лишним года, а он уже органические соединения изучает, мы до них только к десятому классу доберёмся. Точнее, это они доберутся, я уйду в училище какое-нибудь. Ну пусть изучает себе.

У гардероба стояла Катерина, копалась в своей сумке. Лицо красное, волосы белые – непередаваемо. Ирка бы обязательно остановилась полюбоваться картиной.

– Ты чего? – спросила я. Надо же было что-то сказать.

– Похоже, ключи забыла. Мама сегодня выходила после меня, я и не запирала дверь.

– У вас там что-то запирается? Я думала, так, проходной двор.

– Запирается.

– Позвони маме.

– Она в техникуме, как раз сейчас лекция идёт. И трубку не возьмёт. Приедет часа через три.

– Тогда пошли ко мне, – говорю.

– Правда?

– Ну! Я тут рядом, в семи шагах.

И мы пришли ко мне. Для начала спустились погулять с Маркизом. Я думала, выбегу с ним на минутку, вернусь, но Катерина отправилась со мной. И мы дошли до сквера. Давно пёса так не радовался! Одной мне лень с ним долго ходить, а за компанию – хорошо. Да и вообще всё было нормально, мы поели, поучили геометрию. Потом я вышла из комнаты, поставила чайник, слышу – Маркиз лает. Королевский пудель – голосина у него! Захожу, а там Катерина стоит ногами на кровати моей, закрыла лицо руками. А пёс лает, на неё смотрит. Я его успокоила, больше он не лаял, но Катерина всё равно боялась, ходила по стеночке. Позвонил Федька, говорит:

– У тебя, что ли, Маркиз орёт? Я сейчас по лестнице поднимался.

– Да ну его, балбес совсем. О, тебе привет от Катерины, кстати, вот она машет рукой, – она в самом деле махала, но, кажется, не Федьке, а мне, потому что Маркиз опять начал к ней ближе подходить.

6
{"b":"805200","o":1}