Иллюстрации Вольги Пранкевич

© Ботева М. А., текст, 2022

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2022

Наш учитель истории – самый лучший, это давно и всем известно, даже вспоминать не стоит. Учитель года.

– Ой, да когда это было-то? – говорит мама. – В две тысячи лохматом году. И не в вашей школе, между прочим. Возьми-ка винограду в холодильнике, я купила.

Мама моя весёлая сегодня, счастливая, люблю, когда она такая, хоть поговорить можно. А то всё – как в школе, да как здоровье, да почему дома сидишь, а на улице как хорошо. Вот когда мама сдаёт свой квартальный отчёт, с ней можно по-человечески разговаривать. Дня два, а когда повезёт – неделю. Мне тогда из дому совсем выходить не хочется, я бы всё так сидела и сидела рядом с мамой. Ей, кажется, тоже такая мысль приходила в голову. Однажды будит меня шёпотом, говорит:

– Галка, Галка, Галчонок мой, спишь?

Я только начала один глаз открывать, как слышу, она шепчет опять:

– Ну ты поспи, а я посижу.

А мне уже расхотелось спать. Думаю: происходит что-то или мне кажется? Глаза не открываю. Мама и в самом деле сидит на моей кровати рядом, не уходит. Вдруг как каркнет:

– Кра! – и руками ещё взмахнула, и снова: – Кра!

Я подпрыгнула, чуть в потолок не влетела.

Мама смеётся:

– Хорошее, – говорит, – я имя тебе придумала, а, Галчонок?

И смех и грех. Напугала меня, а как её ругать: так ей весело. Пусть этот день у неё таким и будет, радостным до ушей. Мы смеёмся вместе.

– Мама, – говорю.

– Нет, только не сегодня, – перебивает она меня.

– Да ты послушай, ты же не знаешь, о чём я.

– Знаю я, всё про тебя знаю, сейчас спросишь, кто твой отец да где он. Так?

– Так, – отвечаю, хотя думала совсем не об этом, хотела позвать маму гулять целый день, покупать тонкие колготки, брюссельские вафли и мороженое. Но раз уж разговор зашёл… – Так, – говорю, – правда, расскажи про него.

– Ай, прощелыга тот ещё, – отвечает она. А настроение, чувствую, нисколько не испортилось. Обычно в этом месте она начинает грустить.

– Ага, понятно, – говорю, – аотчествоу прощелыги какое?

– Погоди, – мама задумывается, – дай-ка вспомнить. Мольбертович, что ли?

– Ну мама!

– Говорю же, только не сегодня.

И мы идём гулять. То в один торговый центр, то в другой. Мне так нравится там ходить! Всё яркое, блестящее, покупатели ходят радостные. Или озабоченные ходят. Но по всем видно: люди делом заняты. И просто мне нравится в магазинах, на рынках – жизнь! Кипит и клокочет, а не так себе проистекает. Тут кричат продавцы, там заманивают, тут хвалят свои товары, показывают их во всей красе, там чуть не бегут за тобой с какой-нибудь кофточкой или тапками.

Купили мне водолазку бирюзовую, а маме зимние ботинки со снежинками.

– Мама, – я ей говорю, – ты как маленькая! Хорошо, что снежинки, а не снеговики.

– А что, бывают? – мама спрашивает. И я закатываю глаза. А-а-а! Вот это мама. Как это я с ней ещё держусь сегодня, с такой дикой.

Мы спускаемся на эскалаторе, а времени уже три часа, и я хочу есть. Мы так за целый день и не поели никакого мороженого, никаких вафель.

– Пойдём перекусим? – наклоняется ко мне мама, и тут мы видим, как навстречу нам поднимается моя классная, Валерия Геннадьевна.

– Здрасьте, – говорим с мамой в один голос.

А Валерия нам пальцем грозит, и я не могу понять, это она всерьёз или в шутку. Никогда она мне пальцем не грозила – и вдруг.

– Не думай даже, я ей позвонила утром, отпросила тебя. Сказала, надо в больницу.

Какую ещё больницу? И тут я вспомнила, что утром мы в самом деле заходили в поликлинику, взяли направление на анализы крови и мочи. Мне и маме заодно. А может быть, это мне заодно, а главное – маме. Не знаю.

Потом мы пошли шляться по магазинам, и я совсем про это забыла. Вот это подарок мне сегодня. Завтра в школу, но в субботу ничего сложного. География, химия и физкультура. Ау меня освобождение по здоровью, так что я иду только на два урока, виват!

В субботу мне приходится вставать самой. У мамы законный выходной, и она спит сколько хочет. Не знаю, когда она встаёт. Может, ещё долго лежит, но не удивлюсь, если она после моего ухода вскакивает и прыгает на кровати. Хотя нет, на наших кроватях не попрыгаешь, там какие-то хитрые матрацы. Ну, всё равно что-нибудь делает моя мама. По субботам я прихожу, а дома пахнет горячими сырниками. Маме отменно удаются именно сырники. Блины не получаются, на пироги ей не хватает терпения, а вот сырники – думать позабудешь, пока их ешь.

Сегодня только собралась домой, стою, натягиваю свою куртку. Идёт он – Лев Ильич Давыдов, учитель года две тысячи лохматого года, наш историк.

– Ты куда это? – спрашивает меня.

– Домой, – отвечаю, – куда ещё?

– Рановато, – он мне говорит.

– В самый раз, – отвечаю, а сама чувствую: не клеится у нас с ним разговор. У него одна настройка, а у меня другая, что-то не так.

– Погоди, а ты карточки мне расписала?

– Конечно, во вторник ещё. Вы же видели.

– А-а, – тянет он, – это во вторник было, да? Вот время-то.

И идёт себе дальше. А я стою, у меня куртка только на одну руку натянута, стою и думаю: что-то тут не так. Хотя кому какая разница, что я думаю, мне можно и вовсе ни о чём не думать. Взять да пойти домой. Так я и делаю.

– Погоди! – снова говорит он. Я уже у дверей, а он чуть ли не бегом бежит ко мне. – Погоди, а куда ты их положила? Что-то я не помню. И вообще, рассказала бы, что там да как? Ты же была на этом, на слёте археологов?

Вот тоже мне! Не мог сразу же с этого и начать. Всё хорошо в нашем учителе, только это и плохо – не может сразу о деле спросить, издалека начинает. Не видать мне тёплых маминых сырничков, приду, когда они уже остынут. Хотя нет, не всё пропало.

– Мама, – говорю я по телефону, – я, оказывается, задержусь тут, надо рассказать о собрании.

– Ясно, – мама мне отвечает, – это ты Льву будешь рассказывать, да? Давай-давай. Я всё поняла, позвони, как соберёшься домой.

Но я позвонить забываю. Я вообще обо всём забываю, потому что в кабинете у Льва такое!

– Кто это сделал? – говорю.

– Кто-кто, – отвечает Лев, – самый ваш лучший учитель.

– Ну ни фига себе! Это вы сами?

– Ну да, – он говорит и по усам себя гладит, – сами.

– А когда? А почему меня не позвали? Я тоже хочу!

В классе у Льва две парты сдвинуты, а на них – бумажный макет нашего летнего раскопа.

– Узнаёшь? – спрашивает он.

Ещё бы не узнать, сколько мы там зависали. Я разглядываю макет медленно, вспоминаю, где что выкопали. Не напутал ли учитель немного.

– Нет, правда, что ли, сами сделали? – спрашиваю.

– Ну, нашёлся добрый человек, помог. Новенькая ваша.

И тут она заходит, прозвенел звонок, физра кончилась, Катерина переоделась там последней, как всегда. И прямой дорогой сюда, к Лёве. Ну и мы вдвоём с ней уже возле макета зависли. Оказывается, она его ещё не видела собранным полностью, только частями.

Лев достал карточки, которые я заполняла, отдал мне в руки, сказал, чтобы по макету разложила. А я в шапке, в куртке хожу вокруг макета. На север кладу карточки с находками, которые там были, на северной стороне раскопа, на запад – те, что западные. Катерина мне помогает. Лев только ходит за нами следом. Мы положим карточку, он поднимет, прочитает, обратно кладёт. Любуется. Так день и прошёл. Домой я привалила только вечером. И маме забыла позвонить.

Засада в том, что нас теперь стали путать. Меня с Катериной. Казалось бы. Я в школе с первого класса, а она только что пришла. Это из-за фамилий. Разница в одну букву, а сколько неприятностей. Один раз меня хотели выгнать с биологии из-за неё. Из-за самой Катерины, а не фамилии. Римма ходила по рядам, смотрела, все ли записывают д. з., она всегда так делает. Как будто это чему-то поможет. Вот Дизель в любом случае всё выучит, а я – ещё подумаю, стоит ли какая-нибудь инфузория-туфелька моих стараний. Да и что там учить эту биологию. На уроке послушаешь – всё понятно. Ну, что-то запоминать надо специально, да. В тот день Римма задавала нам чуть ли не всё, что мы прошли за четверть, да ещё что-то вспомнила с прошлого года. И ещё конспектировать статьи из энциклопедии, это она любит, постоянно хочет, чтобы мы их читали. Говорит, любые энциклопедии, а не этот ваш интернет. Законспектируешь, а она потом читает и пишет в тетрадке, что в этой энциклопедии никакой подачи материала. Непонятно, что она хочет сказать всем этим.