– Нам просто нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов. – Шериф повторяет это чуть более сурово и нетерпеливо. Я делаю шаг назад, все еще держась за дверь.

– Что происходит? – Я в замешательстве, но стараюсь оставаться хладнокровным, спокойным и собранным. Легче сказать, чем сделать. Я понятия не имею, почему сотрудники правоохранительных органов внезапно появляются у моей двери.

– Может быть, будет проще, если мы поговорим с вами в участке? – предлагает шериф.

– Как это «будет проще»? Что, черт возьми, происходит? Сара в порядке? С ней что-то случилось? – Моя первая мысль всегда о Саре. Она – известный юрист с огромным количеством врагов. Ей угрожали смертью. Ее домогались. А однажды она даже подверглась физическому насилию. Я знаю, что Сара работает над большим делом, хотя не уверен в деталях. Потому что я никогда по-настоящему не спрашивал ее об этом. Я должен был это сделать.

– Мистер Морган, постарайтесь сохранять спокойствие.

– К черту. Я звоню жене.

Вытаскиваю телефон из кармана и пытаюсь закрыть дверь. Шериф Стивенс придерживает ее ногой, и они с Хадсоном протискиваются внутрь.

– Убирайтесь к дьяволу из моего дома!

Полицейские бросаются вперед, хватают меня и заводят обе мои руки за спину. Мобильный телефон падает на пол как раз перед тем, как я завершаю звонок. Я борюсь. Я знаю: всякий раз, когда вы видите, как люди борются с полицейскими, вы всегда думаете, что они идиоты. Не сопротивляйтесь полиции. Вы никогда не выиграете эту битву. Но когда вы оказываетесь в такой ситуации: когда понятия не имеете, что происходит, в порядке ли те, кого вы любите, или почему это происходит… Вы деретесь как черт. Я бросаю шерифа Стивенса на землю и освобождаю руку. Шериф бормочет что-то вроде: «Вот придурок», – и встает на ноги, накидываясь на меня. Его помощник всё еще держит мою вторую руку.

– Ладно, с меня хватит этого дерьма, – Хадсон ударяет коленом мне в лицо. Я падаю на землю. Из моего носа брызжет кровь. Хадсон врезает мне коленом в спину, в то время как шериф надевает на меня наручники.

– Ты просто должен был это сделать, не так ли? – говорит шериф Стивенс со смешком и выражением разочарования на лице.

– Я не против того, чтобы немного испачкать руки, – говорит Хадсон с усмешкой; я предполагаю это, так как не вижу его лица. Они ставят меня на колени. – Готов сейчас поехать в участок, ты, кусок дерьма?

Я плюю кровью ему под ноги:

– Пошел ты… Ты пожалеешь об этом.

– Сомневаюсь. Теперь у вас есть право хранить молчание…

…Два часа спустя я оказываюсь в маленькой комнате для допросов с чашкой несвежего кофе. Слева от меня на стене висит большое одностороннее зеркало. Я опускаю голову на руки и с нетерпением постукиваю ногой по полу, мое терпение иссякает.

– Я хочу позвонить, – кричу я в пустоту. – Я хочу свой гребаный телефонный звонок!

Дверь открывается, и входят шериф Стивенс и помощник шерифа Хадсон с пластиковыми стаканчиками кофе в руках. Шериф ставит передо мной бутылку воды.

– Хочешь пить?

Я беру воду, выпиваю ее залпом и сжимаю пустую бутылку, затем бросаю ее в мусорное ведро у двери. Полицейские не торопятся устраиваться напротив меня. Они переглядываются, небрежно потягивая кофе. Пытаются выглядеть спокойными, но их сжатые челюсти и напряженные глаза выдают тот факт, что они в бешенстве.

– Я имею право на звонок.

Я все еще понятия не имею, почему нахожусь здесь. Эти придурки избили меня и бросили на заднее сиденье патрульной машины. Меня ни в чем не обвиняли, но я сижу в этой комнате уже больше часа. Я не знаю, в порядке ли Сара. Я не знаю, как я во всем этом замешан.

– Мистер Морган, могу я называть вас Адамом? – спрашивает шериф, как будто мы обращаемся друг к другу по имени. Как будто он пытается быть обходительным со мной. Гребаные куски дерьма. Я устал от этого. Я просто хочу знать, что, черт возьми, происходит. Я киваю без всякого энтузиазма. – Хорошо. Вы можете звать меня Райан, а этого парня, – он похлопывает Хадсона по спине, – Маркусом. Мы здесь, чтобы задать вам несколько вопросов, и, надеюсь, теперь вы решите сотрудничать со следствием. Вы понимаете?

Я делаю глубокий вдох и тру лоб руками, пытаясь унять начинающуюся головную боль.

– Да.

– Превосходно. А теперь не могли бы вы рассказать нам, где были прошлой ночью?

– Я был в своем доме у озера Манассас примерно до полуночи. Потом поехал домой.

Они кивают. Помощник шерифа Хадсон достает блокнот и ручку из кармана рубашки и начинает делать пометки:

– Вы были один?

– Нет.

– С кем вы были?

– Какое это имеет значение? Мне нужен мой адвокат. Прямо сейчас. Я больше ничего не скажу, пока не узнаю, что происходит и какого черта я здесь.

Я встаю, отшвыривая стул и сотрясая стол. Кофе разливается, и в комнату немедленно врываются двое полицейских, удерживая меня. Помощник шерифа вскакивает, откидывая свой стул назад. Он бросается на меня, хватая за шею. Его глаза выпучиваются, а губы сжимаются, когда он оказывается в двух дюймах от моего лица:

– Слушай сюда, ты, маленький засранец! Келли Саммерс была зарезана в твоей постели. Возможно, ты хочешь начать рассказывать нам, что произошло на самом деле, потому что, учитывая количество улик, собранных против тебя, твои дни, черт возьми, сочтены.

Он прижимает меня к стене. Шериф Стивенс отстраняет его, говоря, чтобы он остыл.

– Я не собираюсь успокаиваться. Келли была хорошей девочкой. Она была членом семьи, а этот кусок дерьма в белом воротничке приезжает в наш город и убивает ее. К черту этого парня, – выплевывает Хадсон. Капли пота скапливаются у линии роста его волос.

– Что? Келли? Она была в порядке, когда я уходил, – бормочу я, задыхаясь от собственных слов. – Как? Как это произошло?

Ноги подкашиваются. Комната вращается и вращается. Полицейские позволяют мне упасть на землю и делают шаг назад.

Кто мог причинить вред Келли? Сообщения от ее мужа… Я вспоминаю их – каждое более угрожающее, чем предыдущее. Это должен был быть он.

– Ее муж. Должно быть, это был ее муж. Проверьте ее телефон. Проверьте ее сообщения, – умоляю я, пытаясь собрать все кусочки воедино и разобраться в этом.

– Не смей, сука, говорить о ее муже!

Хадсон тычет пальцем прямо мне в лицо. Шериф отталкивает его и поворачивается ко мне.

– Мы рассматриваем все варианты, но, как красноречиво сказал Маркус, это не очень хорошо для вас.

– Я никогда не причинил бы вреда Келли. Я… я… я не мог. Я любил ее. – Я опускаю голову на руки.

– Это здорово, – говорит шериф Стивенс с оттенком сарказма. – Почему бы вам не последовать за одним из этих ребят и не позвонить своей жене?

Я встаю и делаю быстрый, легкий вдох. Оглядываюсь на Мэтью и Энн; они сидят в первом ряду и ободряюще улыбаются. Слегка киваю им, поправляю лацканы пиджака и иду к скамье присяжных. Прежде чем начать, смотрю в глаза каждому присяжному заседателю.

– Сенатор Маккаллан проработал на государственной службе более двадцати пяти лет. За двадцать пять лет ни разу, – я поднимаю палец, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, – его характер или профессионализм не подвергались сомнению. Мы вызвали ряд свидетелей, доказывая именно это. Ни разу он не получал взятки. Ни разу не пренебрег другим человеком, не использовал свою власть в своих интересах и не отступил от своих принципов. – Я кладу руку на плечо моего подзащитного. – Он – один из редких ярких маяков в болоте лжи, коррупции и тайных сделок. Именно это образцовое служение привело его к ситуации, в которой он находится, потому что он виновен в одном… в том, что не отступил.

Я бросаю быстрый ободряющий взгляд на своего подзащитного и возвращаюсь к скамье присяжных.

– Сенатор Маккаллан возглавляет подкомитет возобновляемых источников энергии. Его усилия высоко оцениваются как экспертами, так и американским народом, но не представителями большой нефти, как вы уже догадались. – Указываю на двух мужчин, одетых в красивые сшитые на заказ костюмы, дополненные яркими, но одинаково дорогими, украшенными драгоценными камнями галстуками боло[13]. Прохожу через вращающуюся дверь между столами обвинения и обвиняемого и встаю в проходе рядом с ними. – Это был единственный человек, которого они боялись. Единственный человек, которого, как они знали, они не могли спрятать под ковер быстрой выплатой. Единственный человек, на которого они не смогли бы нарыть компромат и шантажом заставить замолчать. – Я возвращаюсь к присяжным, останавливаюсь у стола обвинения. – Итак, что они сделали? Они создали свои собственные комитеты.