Располагаясь на поляне, Атаринкэ предполагал, что время будет тянутся долго, если не сказать мучительно. Однако бег по Чертогам и беседы с валар и майар отняли больше сил, чем показалось в начале. С собой он взял лишь воду, да пару пирожков, из тех, что остались со вчерашнего ужина. Поев, Искусник прилег отдохнуть, расположившись таким образом, чтобы спешащая на запад Ариэн обязательно коснулась лучами его лица — проспать совершенно не входило в планы.

Отдых был неспокойным. Видения, посещавшие Атаринкэ, касались либо его жизни в Эндорэ, причем не самых радостных моментов, либо ему казалось, что Лехтэ решила оставить его, или случайно оступившись, упала с горной тропы, а он не успел подбежать и удержать. Проснулся Куруфинвэ под упреки собственного сына, который сетовал на принудительное выселение из обители мертвых.

Встряхнувшись, он поплескал в лицо водой, немного отпил и принялся прохаживаться по поляне, ожидая.

Вайрэ не обманула — когда лучи Анара перестали достигать входа в Чертоги, отворилась дверь. Темноволосый эльда, чуть покачиваясь, вышел из нее и огляделся. Атаринкэ было хорошо знакомо это чувство — ликование от осознания себя вновь живущим, до странного ощущения неправильности всего происходящего.

Конечно, одежду ему никто дать не догадался.

Быстро, но абсолютно беззвучно Курво подошел к дереву, под которое положил амуницию и заглянул в чресседельные сумки. Сменная рубашка и штаны всегда были там. Поманил кобылу жестом, поседлал, бросил еще один взгляд на сына и, подавив желание подойти к Тьелпэ, вскочил на гнедую. Они быстро покидали это мрачное место, но вскоре Искусник остановился и спешился. Он достал запасную одежду и снял с себя сапоги. Атаринкэ оставил вещи на видном месте и на единственной дороге, что вела к населенным местам Амана. Подумав, он отцепил фамильную звезду от плаща и положил сверху. Что ж, он сделал все возможное, теперь стоило поспешить домой и обрадовать Лехтэ.

В Тирион Искусник вернулся уже ночью. Улицы, озаряемые светильниками, были пусты, поэтому он пустил верную Кууси рысью.

Он представлял, как сейчас обрадуется Тэльмэ, как радостно встретит его, а потом узнает главную новость. Атаринкэ забыл даже про усталость, он быстро расседлал кобылу, осмотрел ее ноги и, положив сена и проверив исправность поилки, оставил отдыхать. Сам же, забыв про свой несколько нелепый бессапожный вид, ворвался в дом. Его встретила тишина.

Удивившись, Искусник быстро прошел на кухню — пусто, и очаг давно прогорел, заглянул в спальню — никого.

— Лехтэээ! — позвал Курво. Ответом послужила тишина. Повторил осанвэ — молчит.

Безрезультатно проверив дом, пошел в мастерскую. Жена сидела перед почти законченной рамой, держа в руке инструмент, и смотрела куда-то перед собой.

— Лехтэ, родная, что с тобой? — в миг подлетел к ней Искусник, обнимая за плечи и заглядывая в глаза.

========== Глава 3 ==========

Первое время Лехтэ не могла поверить своим глазам. Долго, очень долго смотрела, но картина все равно не менялась. Атаринкэ. Стоит. Здесь, в мастерской.

Чего она только за день не передумала. Пыталась подбирать разные варианты, но раз за разом их отметала как несостоятельные, пока в конце концов не остался один единственный. Казалось бы, самый абсурдный, но других-то все равно не предвиделось.

Камин прогорел, но вставать и растапливать по новой не было никакого желания. Лехтэ вздрагивала, то ли от холода, то ли от того, что внутри было одиноко и пусто.

За окошком темнело, деревья шелестели листвой под окнами. Муж не приходил.

И вот теперь, когда он вдруг вошел, она было в первую секунду решила, что спит и видит сон, а потом, судорожно всхлипнув, бросилась ему на шею и принялась сбивчиво, глотая слезы, рассказывать:

— Melindo! Пришел… А я уже и не ждала… Я проснулась утром, тебя нет и постель давно остыла. Я, конечно, расстроилась. Ни записки, ни осанвэ. Вообще никаких следов. А потом я пошла по делам, и мне сказали, что тебя видели выезжающим из города, и ты ехал на запад. Я послала осанвэ. Больше в шутку, конечно. Спросила: «Это ты после вчерашнего решил сбежать назад в Мандос, или тебя еще раньше посещала такая идея?» И ты ответил, что давно решил. Я растерялась. Думаю, может не поняла чего… А ты все не едешь и не едешь… Тогда подумала, значит точно решил уйти от меня, хоть я и не понимаю причин…

Лехтэ вздрагивала, и все плакала и плакала, словно маленькая, и никак не могла остановиться. И ей уже было все равно, как воспримет такие откровения любимый.

*

Сначала Атаринкэ молчал, давая жене выговориться, лишь только прижимал к себе и гладил по волосам.

Лехтэ дрожала, словно маленький хрупкий птенчик. Пальцы рук ее были ледяные, а слова превратились в рыдания.

— Так дело не пойдет, — заявил ей Искусник, взял на руки и понес в дом, обнимая и грея. Усадив любимую на диван, он разжег огонь в камине, принес Тэльмэ теплое покрывало, а затем достал из запасов мирувор и налил ей кружечку.

— Грейся, пей и приходи в себя, — сказал ей Курво, садясь рядом, прижимая Лехтэ к себе и успокаивая и убаюкивая.

Не такой встречи он, конечно, ожидал, но сам же решил уехать тайно, не сказав ни слова.

«Неужели она решила, что пожелал ее оставить, как она могла не почувствовать, насколько дорога мне, ведь не раз открывался ей полностью, до конца…»

Постепенно Тэльмэ успокаивалась, согреваясь и чуть задремывая. Атаринкэ совершенно не хотелось беспокоить ее, но не сообщить радостную новость он не мог. Тем более что Искусника не оставляла надежда, что сын придет в их дом сам, без приглашения и уговоров. О том, что будет дальше, он предпочитал пока не думать — слишком горьки были те слова, произнесенные Тьелперинкваром в Нарготронде, не все раны заживают до конца, даже если и затягиваются со временем.

Курво осторожно развернул жену к себе и, глядя в глаза, сказал лишь одну фразу:

— Наш сын жив.

*

Услышав эти слова, Лехтэ вздрогнула.

— Он вышел из Мандоса? — спросила она. — Так значит, ты за этим ездил? Его встречать? Где он теперь?

Лехтэ задумалась, чуть нахмурившись. Радостная весть, что и говорить, однако теперь, возможно, все как раз только начинается, а не заканчивается…

— Нам с сыном придется знакомиться заново, словно чужим. Я его теперь совсем не знаю. Вообще. Что он собой представляет? Вспоминает ли хоть иногда мать? Да и ваша давняя ссора…

Наконец она постепенно расслабилась, успокоившись. Глупая была истерика.

— Да, такая причина твоей поездки мне приходила в голову, но я ее отмела — ты бы сказал мне, я думаю, а не уехал молча. А насчет того предположения, что ты устал от меня и вернулся в Мандос… Сердцем-то я понимала, что такого не может быть… Наверно, дело в том, что за семь эпох я слишком привыкла к мысли, что счастливой мне быть не суждено, а отвыкнуть пока не успела — мало времени прошло. Всё время жду от жизни подвоха.

Тут Лехтэ сердито нахмурилась, злясь, впрочем, на саму себя и на то, что даже сейчас не может понять причины поездки, и спросила:

— Melindo, ты можешь сказать, куда и зачем ты ездил?

*

— Могу, да ты и сама ведь уже все поняла. Почти. Я действительно ездил в Мандос и даже посетил Чертоги…

Лехтэ ощутимо вздрогнула под рукой у своего мужа, который лишь крепче прижал ее к себе.

— Никто не собирался отпускать Тьелпэ, Тэльмэ, никто. Намо отказал мне в просьбе, и тогда я влетел Мандос сам, добровольно, звал сына, пока меня не остановили Ниэнна и Вайрэ. По какой причине Ткачиха решила помочь, я не знаю, но она обещала, что наш сын возродится, и сдержала свое слово. Я видел, как он вышел за Врата. Как ты понимаешь, не думаю, что ему стоило б увидеть меня сразу же… Возрождение — это нелегко, поверь. Хотя и радостно.