— И при этом князь Эргард умудрялся быть доверчивым и наивным? — пораженно уставилась на мужа Ретта.

— Феноменально, правда? — вставил Раэтин. — Он верил в лучшие человеческие качества. С возрастом и опытом, увы, печальным, это прошло. Оборотней память страхует от подобных промахов, людям же, к сожалению, приходится познавать прописные истины каждый раз заново. И это, случается, приводит к трагическим последствиям весь народ.

Старый оборотень сложил пальцы под подбородком и устремил сосредоточенный взгляд куда-то вглубь себя. Ретта обернулась и посмотрела на Аудмунда. Расстроили его эти воспоминания или нет?

— Все хорошо, — чуть заметно улыбнулся князь и, вздохнув, обнял жену двумя руками, прижав к груди. — Я знаю, что мой отец был далеко не идеален, но это не мешает мне всем сердцем любить его.

Ретта положила голова на плечо супругу и принялась задумчиво чертить пальцем линии у него на груди.

Раэтин выпрямился и весь подобрался, словно перед прыжком.

— Мне пора, — заговорил он, внимательно глядя на внука и его жену, — я обнаружил то, что хотел, и очень рад увиденному. И я познакомился с вами, Ретта. По обычаю мне, как старшему в роду, следовало бы преподнести вам какой-нибудь подарок. Но увы, когда я покидал Исталу, то не подозревал, что попаду на свадьбу. Поэтому…

Тут старый оборотень усмехнулся загадочно и полез в карман рубахи. Ретта с любопытством следила за его движением, и даже Аудмунд не скрывал заинтересованности.

— Вот, это вам, — объявил он наконец и протянул княгине тонкий шерстяной плетеный пояс голубого цвета с серебристой нитью и с замысловатым узором, напоминающим извилистую реку с порогами и перекатами.

Аудмунд восхищенно выдохнул и подался вперед.

— Когда ты успел? — спросил он деда.

Раэтин улыбнулся, явно довольный его реакцией:

— Долго ли сделать?

— А шерсть где взял?

— Купил здесь, в Асгволде.

Ретта приняла дар и провела по нему рукой, рассматривая.

— Это пояс с цветами и узором клана, — пояснил советник.

— Благодарю вас! — воскликнула она. — От всей души.

— Очень рад, что мой скромный подарок пришелся вам по сердцу.

Он поднялся и, вновь сложив руки на груди крестом, поклонился.

— До свидания, — сказал он и направился к выходу.

— Подождите! — окликнула его вслед Ретта, вспомнив еще один вопрос. — Скажите, а как звучало бы имя Аудмунда на родном языке?

Раэтин обернулся и почесал бровь.

— Вы имеете в виду, в том случае, если бы он остался жить в Аст-Ино? — уточнил он.

— Да.

Оборотень покачал головой и развел руками, ухмыляясь чуть-чуть лукаво:

— Ну откуда ж я знаю? Мы с самого начала знали, что Эргард заберет малыша с собой. Именно отец дал ему имя, мы с дочкой даже не пытались фантазировать на эту тему. Его родной язык — вотростенский.

Аудмунд с Реттой попрощались с Раэтином, и тот ушел. Княгиня еще некоторое время сосредоточенно прислушивалась, но никакого звука шагов различить так и не смогла.

— Скажите, а что значит этот поклон? — спросила княгиня, обернувшись к мужу. — Просто приветствие и прощание?

— А также демонстрация уважения к собеседнику, — отозвался тот.

Солнце окончательно опустилось за горизонт, последние всполохи зари погасли. Природа погрузилась в безмолвие, в густую и вязкую сонную дрему, словно застыла в безвременье.

Подойдя к окну, Ретта распахнула одну из створок и выглянула во двор. Стражи как раз открывали ворота.

— Говорят, если боги скорбят о погибшем, то они посылают в день погребения хорошую погоду — свой прощальный дар, — сказал Аудмунд, подходя сзади и кладя руку на плечо жене.

— Тогда надеюсь, что завтра до самого вечера будет светить солнце, — промолвила тихо Ретта.

От ворот вдоль дороги, ведущей в город и насквозь его пересекающей, как раз той самой, по которой въезжала и она сама, стали один за другим двумя цепочками зажигаться огни.

— Это стражи, да? — спросила она Аудмунда.

— Они самые, — подтвердил князь. — Они будут держать факелы вплоть до рассвета, чтобы осветить путь. Душа, покидая мир, не должна плутать.

Трепещущие огни придавали происходящему ореол таинственности. Запели горны, раскатившись по округе громким, протяжным эхом, и смолкли, растаяв в дали.

— Его сожгут? — спросила Ретта мужа.

— Да. В Вотростене испокон веков сжигают — большую часть года земля слишком твердая, к тому же, если тело все же будет закопано, то душа не сможет попасть к небесным богам. Из-под земли только один путь — в подземный мир Молгата.

Скоро стало видно, что на дороге появляются новые огоньки, гораздо меньше тех, что держали стражники, скорее всего, от свечек и от лучин. Поток их становился все более плотным, превратившись сперва в ручей, потом в реку, и двигался при этом совершенно очевидно в сторону замка.

— Это скорбящие? — снова спросила Ретта.

— Вы угадали, — тихо и немного печально ответил ей Аудмунд. — Огни зажигаются в знак печали. Потом, уже в тронном зале у самого тела, они будут затушены в специальной чаше с водой.

Ретта обернулась и посмотрела мужу в глаза:

— Горгрида так любил народ?

Князь пожал плечами. Зрачки его блестели, и она никак не могла понять, что это — слезы или просто отражение светильников?

— Горгрид всю жизнь служил Вотростену, — наконец сказал Аудмунд и, не удержавшись, судорожно вздохнул. — В молодости с мечом в руках, а позже как политик. Он был в принципе человек чести и старался, если это возможно, поступать справедливо. К тому же он был убит магами — уже одно это в глазах людей придает ему ореол мученика. Меня лично нисколько не удивляет скорбь горожан.

Перед глазами Ретты со всей отчетливостью встала улыбка старого вельможи, его мудрый взгляд, и она, не колеблясь, ответила:

— Меня тоже.

Аудмунд не глядя нашел ее пальцы, переплел со своими, и они так некоторое время стояли, глядя на становящуюся все более плотной реку огней.

— А враг не сможет проникнуть внутрь под видом скорбящих? — вновь задала она вопрос.

Аудмунд решительно покачал головой:

— Нет. Там повсюду стража, а сегодня еще и оборотни.

— Не лишняя предосторожность в свете последних дней.

В дверь постучали, и князь крикнул:

— Входите!

На пороге появился слуга с подносом и, оставив тарелки на столе, бесшумно удалился.

Поужинав, Аудмунд с Реттой начали собираться спать. Больше ждать им от нынешнего вечера было нечего, на сердце лежала скорбь, а настроение в целом нисколько не располагало к легким беседам.

Она легла и уже привычно придвинулась поближе к супругу. Тепло его тела согревало душу, даря умиротворение, а спокойное, ровное дыхание вселяло уверенность, что все непременно будет хорошо. Она закрыла глаза, и перед нею поплыли вересковые поля. Надрывно и печально пела невидимая свирель, терзая сердце, и Ретте невыносимо хотелось плакать, однако слез не было. Тонко и горько свистела в траве какая-то птица.

— Вставайте, Ретта, — услышала она голос Аудмунда и открыла глаза.

За окном рассвет уже накинул на небо золотую вуаль. Вдалеке протяжно и заунывно трубили горны.

— Пора собираться? — спросила она.

— Да, — ответил ей Аудмунд и, наклонившись, поцеловал в лоб.

Лицо его было печальным, а взгляд потухшим. Ей и самой захотелось завыть в голос, когда она подумала, что именно сегодня им предстоит.

— Я уже велел позвать ваших помощниц, — продолжил супруг. — Одевайтесь, Ретта.

— Конечно, — откликнулась она. — Я не задержусь.

Князь кивнул, думая при этом, похоже, о чем-то своем, и, поднявшись, вышел столь быстро, что она не успела его ни о чем спросить.

— Я скоро вернусь, — бросил он уже в дверях.

Подойдя к окну, она посмотрела на дорогу. Огни по обочинам уже успели потушить, однако поток желающих отдать старшему советнику последнюю дань не иссякал. Пронзительно-чистое, без единого облачка небо голубело, и Ретта подумала, что боги, должно быть, в самом деле скорбят.