— Уже уезжаешь, брат? — спросил пришелец у Аудмунда, и Бёрдбрандт перевел взгляд с одного на другого и обратно, словно оценивая.
Действительно, трудно было не поразиться, увидев их вместе. Бардульв, молодой князь двадцати двух лет, только недавно, незадолго до войны, взошедший на трон Вотростена, выглядел сущим мальчишкой по сравнению с собственным младшим братом, которому, несмотря на обманчиво взрослую внешность, шел всего лишь двадцатый год. Впрочем, тут тоже крылась своя загадка, ответ на которую заключался в расе матери Аудмунда.
— Еду, — ответил тот, явно решив без нужды не вдаваться в подробности.
Бардульв чуть заметно приподнял брови, но настаивать не стал, только сухо приказал:
— Когда в Вотростен прибудет моя невеста, встреть ее, как подобает.
Аудмунд приложил руку к груди и склонил голову в почтительном поклоне:
— Слушаю, повелитель.
========== 1. Вести из города ==========
Стоящие на рейде корабли Вотростена были хорошо видны из покоев юной герцогини Алеретт. Длинные и в чем-то даже изящные, с обитыми бронзой, слегка приподнятыми носами и закругленной кормой, они всем видом внушали уважение, и она невольно залюбовалась их опасной красотой. Сейчас боевые башни с пространством для стрелков пустовали, а корабельные орудия и абордажный ворот — перекидной мост с железным крюком на конце — были тщательно укрыты, но Ретта прекрасно помнила, как буквально несколько дней назад эти вот корабли расстреливали их флот.
Ретта вздохнула и, устало прикрыв глаза, потерла виски. Запаха гари, долгие дни неотступно стоявшего над городом, уже почти не чувствовалось.
Теплый ветер шевелил легчайшие занавеси. Шелк обивки напоминал, что совсем недавно была другая, куда более легкая и приятная жизнь. Однако позолота канделябров уже успела потускнеть, и даже львиные головы дверных ручек, казалось, скалились не столь грозно, как прежде.
На море у Вотростена не было конкурентов, но увы, отец позволил себе об этом забыть. И не только об этом.
Герцог был человек, в общем, не злой, скорее, наоборот: слишком добрый и чересчур мягкий, местами даже легкомысленный. Книги и музыку он любил больше, чем что-либо иное, и эти недостатки компенсировались тем, что Рамиэль был младшим сыном. Править его никто не учил, но ему это и не было нужно. И только внезапная смерть его старшего брата поставила покойного ныне деда Ретты перед сложным выбором — либо самому жить вечно, что, конечно же, было невозможно, либо подобрать оставшемуся сыну умную жену, которая будет за него править. Так он и поступил.
…Тени сгущались, накрывая осиротевший, обезлюдевший город пыльным пологом, но не было тех, кто бы зажег огни. Если даже не считать того, что масло теперь стоило непростительно дорого, а значит, решительно невозможно было тратить его на освещение улиц, почти все люди сейчас находились либо на службе в армии, либо в госпитале. Последних, впрочем, было гораздо больше. Так много, что даже Ретта, в детстве забавы ради и с позволения матери изучившая лекарское искусство, с недавних пор трудилась в главном госпитале Эссы почти неотлучно. Теперь, к концу дня, тело у нее ломило, глаза слипались, но Ретта все не находила в себе сил отойти от окна, гадая, с какими известиями прибудет отец, отправившийся к Бардульву на переговоры.
О, если бы они с братом были дома, когда умерла от болезни легких их мать, герцогиня Исалина, и отец остался без ее мудрых советов! Но увы, тогда, год назад, сама Ретта путешествовала по Месаине с подругами и придворными дамами, а младший брат ее Теональд гостил у родителей матери, где обучался искусству управления страной. Оба они опоздали предупредить несчастье. Ретта примчалась в Эссу, когда война Рамиэлем уже была объявлена, а брата дед их просто-напросто не отпустил в самую гущу боевых действий. Теональд рвал и метал, но поделать ничего не мог. Все, что ему оставалось, — это слать отцу гневные, полные резких отповедей и наставлений письма. Читая их, Рамиэль краснел, но признавал правоту наследника, тяжело вздыхал и передавал послания дочери, чтобы та могла ознакомиться.
Разведка лорда Валерэна сработала из рук вон плохо — уже через неделю после объявления войны армия Бардульва блокировала Месаину с моря и с суши, и спешно приехавшей домой Ретте оставалось лишь беспомощно наблюдать, как воины северян выкатывают пушки и собирают осадные орудия. Народ все больше слабел от голода, ибо поля и склады продовольствия были первым, что враг приказал уничтожить. Конечно, достали вотростенцы далеко не все, но их пушки били очень старательно.
«Что это? — спрашивал Теональд в личных письмах к старшей сестре. — Преступное ротозейство или предательство? Кто внушил отцу мысль, что пора отбить у северян богатые золотом острова?»
Брат обещал разобраться, едва вернется домой, а Ретта и сама задавала себе те же самые вопросы. Сколько раз ее мать убеждала супруга, что не стоит трогать колонии северян и лучше бы оставить острова в покое, пусть даже они равно удалены от обеих стран и выглядят соблазнительно. Вотростен никогда не отдает своего. Но увы, едва ее не стало, как герцог Рамиэль тут же совершил роковую ошибку, решив, по-видимому, что старого князя больше нет, а новый — неопытный юноша, и совершенно не учитывая наличие у Бардульва ума, советников и умелого маршала.
Ретта тяжело вздохнула, отошла от окна и подумала, как много запросит Бардульв за мир. Молодой возраст князя больше никого не обманывал.
Дверь скрипнула, и в покои, осторожно ступая, словно боясь кого-нибудь разбудить, вошла няня.
— Что это ты в темноте сидишь? — спросила она, снимая шаль, и потянулась к лампе. — А я к тебе с новостями. Походила тут по улицам, послушала кое-что.
Ретта вопросительно подняла брови. Вид у Берисы был серьезный и крайне загадочный. А если учесть, что в городе теперь чаще можно было увидеть вотростенские патрули да отпущенных на берег матросов, то послушать старую няньку и впрямь стоило.
Между тем Бериса зажгла светильник, за ним другой, забрала у пришедшей служанки поднос с двумя порциями скудной каши и травяным отваром и только потом, устроившись в кресле у разожженного подопечной камина, принялась выкладывать добытые сплетни:
— Для начала могу сказать, что, вероятнее всего, Бардульв скоро покинет Месаину.
— Ты уверена? — встрепенулась Ретта.
О, если бы это было так, как сразу бы изменилась их жизнь к лучшему! В голове герцогини одна за другой стали рисоваться самые радужные перспективы. Они еще успеют посеять хлеб и собрать урожай, хотя бы один. Успеют наскоро подлатать дома. Конечно, это не поднимет из руин страну, однако, по крайней мере, поможет пережить грядущую зиму. А уже потом можно будет начинать строиться.
Ослепленная радостными видениями, Ретта даже зажмурилась от удовольствия. Вновь появятся на столах персики, гранаты, хурма и инжир, будут восстановлены разоренные виноградники. Какие восхитительные известия!
Однако Бериса еще не закончила. Дождавшись, пока воспитанница вернется из мира грез назад на землю, няня продолжала:
— Думаю, тебе это тоже будет интересно: объявление войны застало Вотростен накануне какой-то внутренней драмы. Полагаю, это одна из причин, по которым Бардульв не станет медлить.
— А что у них случилось? — удивилась Ретта.
До них, в Месаину, никакие вести на этот счет не доходили.
«Впрочем, мы о многом не знали, не только об этом», — напомнила сама себе Ретта и вновь обратилась в слух.
Бериса огляделась по сторонам, наклонилась и сделала воспитаннице знак приблизиться. Та с готовностью подалась вперед.
— Он некромант, — прошептала Бериса. — Так говорят.
— Кто? — испуганно ахнула потрясенная Алеретт.
Хотя она уже заранее догадывалась, какой последует ответ. Бериса посмотрела ей в глаза и кивнула, подтверждая догадку:
— Бардульв. Некромант, испробовавший крови людей.
Ретта схватилась за голову, мысли ее смешались.
— Некромант…
