Конечно, одежду мы тоже подобрали другую — глухую, оставлявшую открытой лишь лицо и руки. Кому охота потом вытрясать песок из волос?

Мы попрощались с отцом и в одно прекрасное утро покинули Исталу. Приветливо светило солнышко, мы напевали, хотя на сердце нет-нет да и ложилась тревога. Что нас ждет? Каким окажется путешествие? Что мы увидим? Разумеется, никто не собирался углубляться в пустыню, лишь побродить немного вдоль границ. Афалеон, стоявший прежде почти напротив перевала, и расположенный чуть далее, в семидесяти пяти милях к югу, Арраши идеально подходили для наших целей.

По вечерам Вэр доставал на привалах карту, и мы втроем изучали будущий маршрут. Сначала решили, что сходим в Афалеон, а после уже будем думать по обстоятельствам. Южные горы быстро приближались.

На перевале ветры бывают весьма сильны, но случаются и периоды относительного затишья. Тогда-то смельчаки и могут попытать счастья с переходом. Мы прибыли на заставу и просидели там в итоге почти пять дней в ожидании благоприятной погоды.

Вэр решил путешествовать по пустыне ночью, когда не так жарко, да и звезды не позволят сбиться с пути.

— Афалеон, кажется, в пределах прямой видимости перевала, — заметил Эргард.

— Верно, — кивнула Кимеда. — Но вихри дуют почти постоянно, поднимая целые тучи песка, и город разглядеть зачастую не так уж легко.

— Понимаю.

— Так вот, к исходу пятого дня дозорные сообщили, что ветер стихает. Мы сразу начали собираться в дорогу. Нам выдали яркие плащи, чтобы быть более заметными на фоне песка, и приключение началось.

Ты знаешь, Эргард, ребенок всегда остается ребенком. И не важно, человек он или оборотень. Я видела впереди тайну, и она манила меня, словно леденец на палочке.

Солнце уже успело спрятаться в кронах деревьев. Горы, возвышаясь над нами, тонули в тени, и лишь самые высокие пики поблескивали в последних отсветах карамельно-золотым цветом.

Мы ступили на перевал, и нам в лицо сразу бросило горсть песка.

— Но ведь смерчи улеглись? — напомнил Эргард.

— Почти, — кивнула Кимеда. — Но штиль там никогда не бывает полным. Так что песок больно сек кожу, но я старалась не обращать на него внимания.

— Ты шла в человеческой ипостаси?

— Да. Вэр к чему-то приглядывался, но я решила, что если там найдется нечто интересное, то он и сам мне расскажет. Так и случилось. Когда взошла луна, добавив в пейзаж таинственности и немного света, он подозвал меня и указал наверх. Там, на высоте в несколько этажей, скала заметно меняла цвет с чернильно-черного на бурый. Именно там пролегала граница магического огня.

Эргард невольно вздрогнул, отчетливо представив, что творилось с его погибшей прародиной, и закрыл глаза. Он не видел ее воочию никогда, в отличие от Кимеды, и все же его каждый раз охватывал ужас. Но каково же в таком случае было тем, кто в самом деле пережил катастрофу?

Кимеда осторожно подалась вперед и ласково погладила его по щеке. Он снова вздохнул и благодарно поцеловал ее ладонь. Она продолжала:

— Когда мы наконец достигли песков, ночь заканчивалась. Вэр решительно заявил, что мы остаемся у перевала до вечера. Был разбит лагерь, все подкрепились мясом и сухофруктами и легли спать.

Проснулась я раньше братьев. Усевшись лицом к пустыне, я принялась рассматривать ее. Все так же дул ветер, уже снова довольно сильный, и многого разглядеть мне конечно не удалось. Да там и не на что было смотреть. В обычных пустынях растут колючки, встречаются ящерицы и редкие оазисы, но здесь, где поработала магия, даже спустя две тысячи лет ничто не росло. Наоборот, пески все сильнее отвоевывали позиции, замещая черную жженую пыль, оставшуюся от того, что некогда было почвой. Ни родников, ни речушек, ни болот. Лишь далеко у горизонта, если присмотреться внимательней к пылевой завесе, можно было разглядеть изломанную линию бывшего города. Афалеон. Туда-то мы и спешили.

Вскоре проснулись братья. Мы снова поели, запив водой из бурдюка, и твердо решили, что по возвращении устроим пир — ароматный травяной чай с пирогами. Так поступали все оборотни, возвращавшиеся в Аст-Ино с юга. И мы не собирались отступать от традиций.

Взвалив на плечи сумки, мы двинулись вперед. Я сама определяла по памяти направление, Тэр лишь немного меня поправлял. Знаешь, Эргард, наши предки часто посещали Далиру, когда она была жива, и видеть теперь то, что от нее осталось, было совершенно невыносимо.

Я оглядывалась назад и в лунном свете искала ту линию, что отделила мертвые скалы от живых. В памяти вставало свечение, которое видели предки, находясь в Истале, и воображение дорисовывало остальное. Стена огня, уничтожавшая все на своем пути. В груди рождались гнев, боль, отчаяние. Никакая память предков не сравнится с собственными эмоциями, Эргард.

— Разумеется, — прошептал тот.

Он был уверен, что понимает, о чем идет речь.

Над головами все так же цвел сад, пели птицы, и это составляло столь разительный контраст с рассказом Кимеды, что хотелось зажмуриться и потрясти головой.

Девушка задумчиво смотрела вдаль, и речь ее журчала плавно, словно река на равнине:

— Мы шли всю ночь. Конечно, без маленькой сестренки братья добрались бы намного быстрее, но они не торопили меня. День мы провели прямо посреди песков, а вечером снялись и спустя полтора часа достигли цели.

Как тебе объяснить то, что предстало моим глазам? Наверное, тот, кто никогда не видел Афалеон живым, не испытал бы и половины тех чувств, что кипели в моей груди. Пески давно бы занесли многочисленные дома и площади, но город стоял недалеко от границы, и оборотни не давали ему умереть.

— Почему? — спросил все так же тихо вотростенский князь.

Хотя он был уверен, что знает ответ.

— Живым он гораздо нужнее, чем мертвым, — проговорила Кимеда. — Пусть это не наша родина, но мы были там. Мы торговали с далирцами, частенько навещая их города, мы помогали беженцам, и позволить тому, что осталось от страны, окончательно умереть — значило бы предать и самих себя.

Пески были расчищены, и я рассматривала отполированные временем камни мостовой, иссохшие фонтаны, обрушившиеся стены.

Мы вошли в город с севера, поэтому до южной башни пришлось идти достаточно долго — город был обширен. Торговля с оборотнями велась довольно активно, и Афалеон был густо населен. А вот стражи много тут не держали — оборотни всегда жили в мире с людьми Далиры, и дозорная башня стояла всего одна. Витая, словно женская коса, когда-то ярко-желтая с тонким зеленым узором, она теперь слегка побурела, а под воздействием магической энергии изменила структуру, вся словно покрывшись тонким слоем стекла.

— Тогда не только башня — весь город должен был стать таким, — заметил Эргард.

— Верно. Но камень при строительстве использовался самый разный, и соответственно различным оказался эффект. По крайней мере, ходить по мостовым ничто не мешало.

Башня стояла у самой границы города. Я обошла ее со всех сторон и, оглянувшись на братьев, переступила порог.

Конечно, деревянные двери не уцелели. Весь первый этаж представлял собой лишь голые стены. Там побывал магический огонь, поэтому внутри ничто не сохранилось. Зато второй этаж подарил мне зрелище потемневших от времени доспехов, окаменевших скамеек и подернутых паутиной ковров, превращавшихся в пальцах в труху.

Вэр напомнил мне, что не стоит мародерствовать, и я поспешно спустилась и вышла наружу. Внутри кипел гнев, словно огонь в котле. Я помнила, как по этим самым улицам, теперь вопиюще-безжизненным, сновали телеги, ходили люди и кони, лаяли собаки.

Прямо напротив башни располагалась пекарня. Я побежала туда и даже смогла найти в подсобке окаменевший каравай, но жизнью от этого город, конечно же, не наполнился.

Разноцветные рулоны тканей, наполнявшие городские склады до самого потолка, превратились в труху. А вот не погребенных останков людей не было — оборотни похоронили прах всех, кого смогли. По крайней мере, в этой части Далиры.