Юстин I и Юстиниан до 533 г. фактически придерживались старой модели военного администрирования, лишь изредка прибегая к экстраординарным формам командования армиями. Завоевания на Западе привели не только к преимущественно “ойкосному” строению экспедиций и становящимся нормой экстраординарным стратегиям-автократиям, но и в силу нарастающей переброски походных сил в Африку и Италию к постепенному стиранию различий между мобильными и пограничными войсками на византийском Востоке. Увязывая с этими процессами поиск более соответствующих новой ситуации институтов командования на Востоке, Юстиниан в 535 г., после ряда пробных экспериментов в Африке и на Балканах, сознательно встал на путь глубокой трансформации прежних структур военной администрации в Византии. Завоевание Запада с неизбежной переброской больших масс войск шаг за шагом вело к выхолащиванию прежних магистратско-потестарных компетенций региональных и презентальных магистров, к превращению их из магистратов в полководцев. На византийском Востоке в течение 30–50 гг. VI в. протекал процесс передачи многих функций военного администрирования, в том числе и прямого командования над оставшимися там войсками, в руки гражданских властей. Этот процесс своеобразного географического размежевания разных моделей командования армией — более “военной” на византийском Западе и более “гражданской” на византийском Востоке — был, конечно, не случаен. Своим стратегам, завоевывавшим Италию, Юстиниан показывал, что ключ к победе лежит на Востоке, откуда для них, не справившихся с обеспечением войск на покоряемых территориях, шли деньги, оружие, пополнение, продовольствие. Юстиниан “придерживал” свою полководческую элиту старыми принципами армейского снабжения. Во многом этим объясняются и редкие рецидивы фамильной политики Юстиниана в отношении высших военных. Родством был почтен Ситта по воле императора до 535 г.; “завязших” в Африке и Италии стратегов из профессиональных офицеров, зависевших от поставок из Константинополя, в этом смысле в расчет можно было не принимать. Находясь на службе бессменно десятилетиями, они до прекращения войн оставались своего рода заложниками находящейся в состоянии кризиса позднеантичной военной системы. Например, изощреннее наказания Велизарию после снятия с него опалы за неосторожные высказывания, чем взять с него обещание не требовать от казны поставок в грядущей экспедиции, трудно было придумать.
И лишь после завершения завоеваний в условиях сильного расстройства гражданских управленческих структур, уже не способных обеспечить армию анноной, и перманентной военной опасности на византийском Западе соединение обеих властей проходило под контролем армейских командиров, что открыло дорогу к созданию экзархатов. Однако повсеместно новая “административная революция” привела к деформации базовых принципов Константиновой конституции, с медленным исчезновением которой уходила в прошлое и военная знать позднеантичного типа.
Думается, не будет преувеличением сказать, что после правления Юстиниана I началась длительная переходная эпоха к фемному строю (метко названная Р. Лилие “двухвековой реформой”[423]), в течение которой долгое время сосуществовали разные типы высших командных институтов, все чаще замещаемых императорами на основе фамильной политики. На наш взгляд, такая ситуация с армейской верхушкой явилась отражением реальных сдвигов, происшедших в военной организации Византии во второй половине VI в. Перекачка походных войск империи с Востока и балканского региона на Запад привела к резкому ослаблению мобильных сил на традиционных византийских территориях и постепенному переходу как к системе локальной обороны, так и, в условиях расстроенных финансов, к более дешевым, локальным, методам проведения экспедиций. Кризис позднеантичной военной системы на фоне прогрессирующего ухудшения социально-экономической ситуации приобретал непреодолимый характер. Правительство, насколько это видно из источников, не предпринимало попыток вернуться к прежним нормам военного строительства; оно принимало и узаконивало большинство происходивших в военной организации изменений. Те стратиотские категории, которые остались на византийском Востоке, дислоцировались по городам и пограничным укреплениям, восстановленным в ходе юстиниановой оборонительной застройки, и собирались для проведения кампаний только в регионах их расквартирования и распускались, как правило, к наступлению зимы. Старая система распределения между ними военной анноны ежемесячно либо ежеквартально, с ее гибкими чередованиями денежных выплат и натуральных поставок, уходила в прошлое. Войскам, собираемым раз в год, и платить стали с такой же периодичностью (Theoph. Sim. III. 1. 5). Более того, правительство даже форсировало процесс разложения остатков прежних походных войск. В 588 г. Маврикий издал закон, по которому военная аннона стратиотам сокращалась на четверть (Theoph. Sim. III, 1. 2). Походная армия активно противилась этому: поводом к мятежу, вознесшему Фоку на престол, было, как известно, предписание Маврикия стратегу Петру заставить войска самоснабжаться за Истром, чем они дали бы возможность прекратить им поставку анноны (Theoph. Sim. VIII. 6. 1). Парадокс заключался в том, что если в Африке армия в ходе движения Стотзы фактически выступила за новый военный строй и тем самым за новую систему общественных отношений, то на византийском Востоке остатки походных войск с оружием в руках стремились спасти разлагавшуюся позднеантичную военную организацию и стали одной из сил, видимо, последней, боровшейся за консервацию античных порядков. С этой точки зрения мятеж Фоки вряд ли можно признать “социальной революцией”, скорее это была последняя реакция на неспособность ослабевшего государства справиться с развалом в стране. Оставшаяся старой в своих основах армия повела борьбу с уже в чем-то ушедшими вперед институтами власти и командования.
В самом деле, комплектуемому подобным образом походному войску фактически уже был не нужен постоянный, отделенный от пограничных командиров и обладавших определеными военными функциями гражданских властей командующий, типа позднеантичных региональных магистров, неотлучно находившийся в районах дислокации своих экспедиционных группировок. Примечательно, что в последней четверти VI в. часто для новой кампании из Константинополя присылался командующий. Например, в 583 г. Маврикий назначил стратегом (магистром Востока) своего родственника Филиппика, который на зиму 584 г. отбыл в столицу, а весной вновь отправился к армии (Theoph. Sim. I. 13. 2; 14. 10; 15. 1). Возвращаясь очередной раз в Константинополь, Филиппик приказал письмом гипостратегу Ираклию (офицеры, не достигшие магистерского ранга, и дуксы всегда находились при подчиненных им отрядах) передать командование над войском наместнику города Константины, т. е. представителю гражданской власти (Theoph. Sim. III. 1. 1). В 593 г. стратег Европы (магистр Фракии) Приск распустил осенью свое войско и вернулся в столицу. Солдаты рассеялись по Фракии, добывая продовольствие по деревням; весной же 594 г. вся армия вновь собралась близ Гераклеи, куда прибыл и Приск, произведя там раздачу годового жалования (Theoph. Sim. VI. 6. 1–4). Авторитет присылаемых из столицы стратегов был в войсках невелик; солдаты часто конфликтовали с ними. И, наоборот, высоким был престиж местных командиров, которых солдаты избирали вождями своих мятежей (Theoph. Sim. III. 2; VIII. 7; Evagr. VI. 5; VI. 10). В этой связи резко увеличивается количество назначений на такие посты членов правящей фамилии. Усиливается персональная связь императора с армией вплоть до того, что, начиная с Маврикия, императоры все чаще лично участвуют в походах. Высшее офицерство во второй половине VI в. фактически, насколько это видно по источникам, утрачивает свою функцию конституционной силы при подборе кандидата на императорскую власть. Во всем этом отразились как прогрессирующий военный кризис, внутриполитическая нестабильность и попытки становящихся полководцами императоров факторами фамильной политики обеспечить лояльность войск, так и то, что во второй половине VI в., в постюстинианову эпоху, ранневизантийская военная знать позднеантичного типа сошла с исторической сцены.
