Очевидно, эти семь тысяч всадников Велизарий содержал на свои средства во время переезда из Италии в Константинополь и, может быть, в течение зимы 540/541 гг., которую он провел в столице (BP. II. 14. 8). Вне сомнения, средства для этого у Велизария, который до начала завоеваний был небогат (ведь происходя из фракийского местечка, он не унаследовал крупных имуществ — BV. I. 11. 21), имелись.
Все сведения о его богатствах Прокопий приводил на период после 540 г., т. е. после возвращения из Италии. В “Войнах” и “Тайной истории” говорится, что Велизарий сдал в императорскую казну захваченные сокровища Гелимера и Витигиса (BG. III. 1. 2; НА. 4. 34), но царствующая чета заподозрила его в утайке гораздо большей части из захваченных трофеев, нежели это позволял обычай. Прокопий приводит достаточно фактов, которые могли дать пищу для подозрений императору. Антонина, жена Велизария, убеждала его, что она вместе с ой-кетом Феодосием прячет от императорской казны самые ценные вещи из добычи (НА. 1. 19); Феодосий же, которому было поручено ведать всей добычей, украл 100 кентенариев золота из дворцов Карфагена и Равенны (НА. 1. 33). Фотий, пасынок Велизария, заточив Феодосия в Киликии, с огромными богатствами последнего прибыл в Константинополь (НА. 3. 5), передав, видимо, часть Велизарию. Поэтому как только представился случай, “императрица, узнав, что на Востоке есть многие сокровища (Велизария. — Е. Г.), послала дворцовых евнухов забрать их все” (НА. 4. 17). После того, как с Велизария было снято подозрение в мятежных высказываниях, Феодора вернула ему какую-то часть средств, но тридцать кентенариев золота передала императорской казне (НА. 4. 31).
Несомненно, эти средства были военной добычей Велизария, о чем говорит сравнение имеющихся в источниках некоторых сведений о крупных состояниях и разовых тратах в Византии и Италии. Хосрой брал с городов Востока небольшие, по сравнению с отнятыми у Велизария 30 кентенариями, суммы: с Эдессы — 2 кентенария золота (ВР. II. 12. 2), столько же с Халкиды (Ibid. II. 12. 34). В 540 г. персы требовали от империи за охрану кавказских проходов ежегодных выплат размером в 5 кентенариев (Ibid. II. 10. 2). Консулы в Константинополе обязаны были издерживать на общественные нужды в течение года более двадцати кентенариев золота, но из своего имущества они вносили лишь незначительную часть, а основные суммы давал император (НА. 26. 13). Сенаторы Италии без всяких дотаций самостоятельно тратили от двадцати до сорока кентенариев в период магистратских полномочий; ежегодные доходы от поместий у знатных родов достигали также сорока кентенариев (Olymp. fr. 44). Иными словами, если бы те отнятые императрицей 30 кентенариев золота были получены с земельных имуществ, это означало бы, что Велизарий был одним из крупнейших землевладельцев империи. У него же засвидетельствован лишь проастий под Константинополем (ВР. I. 25. 21), что, как мы видели, было традиционным для ранневизантийской военной элиты. Все это позволяет сделать вывод о том, что возникшая у ранневизантийских армейских магистров уникальная возможность создания собственных крупных вооруженных свит за счет ограбления Африки и Италии, не успев реализоваться, была пресечена императором. Повествуя о подготовке экспедиции Нарсеса, Прокопий не делает даже намека на то, что евнух хотя бы один раз воспользовался для этих целей своими средствами: буквально все было предоставлено государством (BG. IV. 26. 6–16). Велизарию же в 544 г. было приказано оплатить все необходимое для экспедиции из собственных средств (НА. 4.39); Юстиниан таким образом мстил за попытку обретения независимости. Велизарий с магистром Иллирика Виталием едва навербрвали четыре тысячи добровольцев (BG. III. 10. 1–2), соблазнив их, видимо, в большей мере будущей добычей, нежели одноразовой выплатой. Но второй возможности быстро сколотить в Италии крупное состояние уже не было, о чем говорят постоянные просьбы Велизария о деньгах, продовольствии, воинских подкреплениях. Отчитываясь, например, о своем пути в Италию, Велизарий мотивирует свою просьбу прислать к нему, его прежних дорифоров и гипаспистов таким образом: “Мы прибыли в Италию, о могущественный император, без людей, без лошадей, без оружия… Беспрестанно обходя Фракию и Иллирик, мы набрали воинов жалких, никогда не державших оружия в руках и неопытных совершенно в военном деле” (BG. III. 12. 3–4).
На наш взгляд, не следует абсолютизировать и тот фрагмент, где Прокопий вновь говорит об использовании собственных средств для набора войска: вербовка солдат Германом осуществлялася частью на личные, частью — на государственные деньги. Однако, допуская возможность, что в этом случае перед нами munus богатого подданного императора, не следует забывать о политических пристрастиях Прокопия. Герман для него в гораздо большей мере является идеалом, нежели Велизарий; ни в “Войнах”, ни в “Тайной истории” не содержится ничего негативного в его адрес. Поэтому можно предположить, что пассаж о щедрости Германа при вербовке солдат является частью посмертного энкомия Герману, развернутого в следующей главе (BG. III. 40. 9), и, следовательно, Прокопий допустил известное преувеличение, говоря о большей доле личных средств Германа, чем государственных. Возможно также, что Герман частично тратил деньги Матасунты, на которой он женился незадолго до начала подготовки экспедиции (BG. III. 39. 14), а император предоставил большие средства, надеясь на очевидные военно-политические выгоды от этого брака. То есть траты Германом личных денег на снаряжение экспедиции приобретали отчетливо выраженный публичный характер государственного поручения по водворению в Италии легитимной наследницы Теодориха.
Примечательно, что и в 550 г. экспедиции составлялись таким же образом, как и в 533 г.: Юстиниан разрешил Герману включить в его войско конные каталоги из Фракии (BG. III. 39.18) и откомандировать часть солдат из соседних подразделений. Именно в этом смысле мы предлагаем трактовать фразу Прокопия о том, что “римляне, мужи опытные в военном деле, оставив в пренебрежении многих архонтов, у которых они были дорифорами и гипаспистами, присоединились к Герману…”." (BG. III. 39. 17). Дело отнюдь не в особой идиосинкразии солдат по отношению к Герману, но в приказе, который явно получили командиры тех подразделений от императора откомандировать стратиотов (отсюда речь идет именно о дорифорах и гипаспистах) в экспедицию.
Думается, что военная элита Византии в период войн и завоеваний стала более зависимой непосредственно от императора, чем от гражданских ведомств, в силу такой структуры формирования армий. Для византийского Запада эта зависимость стала ослабевать, как уже отмечалось, после 554 г.; на византийском Востоке — наоборот. Отсюда неудивительно, что военные мятежи, за единственным исключением (тирания Гонтариса), были делом самих солдат, шли “снизу”, но не инспирировались магистрами армии. Тирания Гонтариса, строго говоря, была последней фазой сепаратистских африканских солдатских бунтов и типологически более близка движению Стотзы, нежели выражениям недовольства византийских магистров правительством. Редкие же засвидетельствованные случаи недовольства магистров войск довольно курьезны, непоследовательны и разноплановы. Первый из них произошел в 543 г. и возник вследствие неточности информации о болезни и смерти Юстиниана во время чумы. Слухи об этом докатились до действовавшей против персов армии и вызвали брожение среди командиров, заявивших, “что они никогда не потерпят, если римляне им кого-либо другого поставят в Византии императором” (НА. 4. 3). Прокопий не договаривает даже здесь, в “Тайной истории”, допуская, тем самым, разные варианты понимания. Требовала ли восточная армия выдвижения императора только из своей среды или настаивала на своем праве участия в выборах кандидатуры будущего правителя? Вырвались ли эти крамольные слова в действительности у Велизария и Бузеса, в чем их обвинили другие стратеги, как только была получена весть о том, что Юстиниан здоров, или же с обоими магистрами Востока пытались свести личные счеты — неизвестно. Если эти высказывания действительно имели место, то поведение Велизария и Бузеса означает страх за свое будущее, за возможность продолжения карьеры. Оно подразумевает и то, что в Константинополе были оппозиционные силы, готовые сместить при смене правителя юстинианову “команду”[416]. Но как бы там ни было, Велизарию этот инцидент стоил потери ойкии, ранга, военной добычи из африканской и италийской кампаний, многих месяцев опалы, а Бузесу — более чем двухлетнего тюремного заключения (НА. 4. 3–20). Таким образом, как лояльность высшего офицерства, так и их полная беспомощность перед императором в этом случае очевидны.
