После неожиданной смерти Иовиана вновь к жизни был вызван выборный механизм potestatum civilium militiaeque rectores (Amm. XXVI. 1. 3), вновь проявилось соперничество высших чинов Запада и Востока. “Западная партия” предложила вначале трибуна первой схолы скутариев Эквиция; “восточная партия” — родственника Иовиана Януария (Amm. XXVI. l. 4). Обе кандидатуры были отклонены под тем предлогом, что один был слишком неотесан и необразован для императорского достоинства, другой в этот момент находился далеко. В конце концов это противостояние увенчалось компромиссом: императором стал трибун второй схолы скутариев Валентиниан. Западную сторону Валентиниан устраивал как потомственный западноримский офицер, сын военного комита Британии Грациана, имущество которого конфисковал Констанций II за то, что Грациан принял в своем поместье Магненция (Amm. XXX. 7. 2–3). Восточным римлянам в его биографии импонировало то, что Юлиан изгнал Валентиниана как христианина со службы (Soz. VI. 6. 3–6; Socr. IV. 1), а Иовиан не только восстановил его в ранге (Zon. XIII. 15), но и поручил сопровождать своего тестя Луциллиана на Запад (Amm. XXV. 10. 10). В основе компромисса, видимо, лежало соглашение высших должностных лиц Запада и Востока о том, что новый император изберет себе соправителя. По Зосиму (IV. I. 2), Валентиниана к назначению соправителя склонила армия и ближайшие сподвижники (του δε στρατοπέδου καί των άλλων προς αυτόν έπιτηδέιως). Филосторгий сообщает (VIII. 8), что патрикий Датиан, влиятельнейший советник Констанция II, рекомендовал письмом префекту Саллюстию, Аринфею и Дагалаифу избрать императором Валентиниана. Очевидно, в послании Датиана, хорошо знавшего кадры армии и бюрократии (даже то, что Валент был братом Валентиниана), содержались план и условия компромисса обеим сторонам: раздел империи по парадигме Констант — Констанций II. Аммиан своеобразно подтверждает эту версию уже тем, что энергично пытается ее опровергнуть. По его мнению, ошибаются те (nonnulli existimarunt), кто полагает, что свободное волеизъявление войск относительно немедленного избрания второго императора манипулировалось кучкой подкупленных (paucis corruptis) лиц (Amm. XXVI. 2. 4). Думается, что Аммиан, живя и сочиняя свой труд в Риме, будучи вынужденным отражать западную версию (ни один из латиноязычных источников не говорит о письме-рекомендации Датиана) избрания Валентиниана преувеличением политического сознания рядовой армейской массы, полемизирует с восточноримской, более реалистичной, версией. Фемистий например (со всеми скидками на жанр его панегирика) заметил по этому поводу: “Не думайте, о благородные, что воины являются господами такого хиротонирования, но свыше спустился приговор, свыше исполнилось провозглашение“ (Them. Or. VI. 73). Однако в другом месте Аммиан приводит данные о том, что настрой войск на избрание Валентиниана поддерживался Эквицием (любопытная метаморфоза для недавно отставленного кандидата на престол) и Львом, adhuc sub Dagalaifo magistro equitum rationes numerorum militarium tractans (Amm. XXVI. 4. 1–2).
В целом сведения Аммиана об избрании всех императоров в период 353–378 гг. показывают, что основная часть армии, т. е. солдатский и младший офицерский состав, лишь одобряла уже сделанный (в том числе и в спланированной Юлианом узурпации) выбор, ни разу не отклонив кандидата, предложенного имперской верхушкой[164]. С другой стороны, вряд ли приходится сомневаться в том, что только войско, как собрание римских граждан, в целом обладало правом формальной аккламации, без которой избрание императора было недействительным
В историографии давно ведется полемика о трактовке ряда мест панегирика Симмаха по поводу пятилетнего юбилея правления Валентиниана I. Особенно по поводу фразы: emeritum bellis virum castrensis senatus adscivit (Symm. Or. I. 9). И. Штрауб полагал, что это единственное свидетельство об отказе сената от прав на участие в выборе императора, которые перешли к войску[165]. Наметилось понимание лексемы castrensis senatus как всего римского войска, избравшего в 364 г. Валентиниана императором.
О. Трайтингер счел такое отождествление невозможным, предложив под castrensis senatus понимать совет высших гражданских и военных чинов[166]. А. Альфельди также выразил, сомнение в трактовке И. Штрауба, попытавшись понять, что заставило Симмаха произнести предательский по отношению к римскому сенату пассаж: “Такие допущения делались сенаторами только под давлением. Нормальным для них было презирать реальный баланс власти и продолжать распевать старую, сладкую песню. И в определенном отношении они были правы, делая так. Это был век, в котором абстрактная теория одерживала триумф над реальностью”[167]. Недавно Ф. дель Кикка и А. Пабст категорично отвергли тезис О. Трайтингера, указав на то, что весь контекст девятой главы панегирика противоречит этому[168].
На наш взгляд, Симмах в своей искусно построенной речи позволил себе тонко съязвить в адрес императора, чьи отношения с сенатом были довольно прохладными. Опровергая упорный слух о борьбе факций (murmura factionum) после смерти Иовиана и неприятное для Валентиниана утверждение о том, что его избрание было делом немногих (Symm. Or. I. 8: “следовательно, ты был сохранен решением множества, чтобы никто не бормотал, что ты был выхвачен предварительным решением немногих”), Симмах по сути дела повторил ту же версию избрания Валентиниана, но в облагораживающих ее категориях конституционногосударственной теории. Согласно последней, вся масса римского войска — это народное собрание (digna comitia imperii) свободнорожденных, свободным волеизъявлением (liberi decernebant) избирающих себе принцепса, но одновременно они являются армией (armati), определяющей себе полководца (ducem deligere). Но по конституционным нормам до вынесения вопроса на народное собрание его должен одобрить сенат. Отсюда у Симмаха: до назначенного дня комиций (concilii dies certus) “ты был избран императором теми, которые (все) обдумали” (Symm. Or. I. 8), а “лагерный сенат одобрил[169] заслуженного в войнах мужа” (Or. I. 9). Поэтому считаем, что отождествление castrensis senatus со всей армией неправомерно; это скорее те самые pauci, или, пользуясь выражением Аммиана, potestatum civilium militiaeque rectores.
Таким образом, бесплодность борьбы за реальный политический универсализм при отсутствии легитимного лидера подсказала правящим кругам Запада и Востока верный выход из сложной ситуации: 1) фактический раздел империи на два самостоятельных государства, 2) сохранение идеи универсализма римского мира только в качестве категории политической идеологии, 3) верность принципам константиновой конституции в каждой из частей империи. Механизм уравновешивания властей константиновой конституции в ходе кризиса 363–364 гг. обнаружил свою жизнеспособность, явившись гарантом дальнейшего существования позднеантичного типа служилой имперской аристократии и позднеантичной формы монархии. Не случайно цезарат в ходе этого кризиса не возродился, а регенерировалась (но не возникла!) модель Augusti pari iure. Каждый из них имел собственную администрацию, в том числе военную. Началась эпоха ранневизантийской государственности и ее военной знати.
В бурный период единой империи 351–364 гг. так же, как и в 337–351 гг. не прослеживается ни одного случая преемственности магистерских постов по фамильному признаку, хотя и зафиксирована устойчивая тенденция к формированию наследственных офицерских кланов. Помимо упомянутых линьяжей Грациан — Валентиниан, Валент; Варрониан — Иовиан, имеются сведения о детях магистра конницы Урзицина, служивших при Констанции II офицерами (Amm. XXXI. 13. 8), но так и не поднявшихся до высот военной иерархии. Вполне вероятно, что Констанций лично препятствовал монополизации армейских магистериев; во всяком случае, такой вывод напрашивается из “некролога” Аммиана, отмечавшего тщательное изучение императором кандидатур на высшие административные должности (Amm. XXI. 12. 2–3). Примечательно, что не формировались семьи офицеров (например, Магненций, Сильван — Amm. XV. 5. 16; 5. 33) варварского происхождения. Не исключено, что причиной этого были сравнительно поздние браки варваров, которые свою молодость посвящали по преимуществу службе и возможностям обогащения на ней. Достаточно показателен в этом плане брак Агилона с дочерью Араксия, префекта Константинополя при Прокопии, Ветианой, который состоялся уже после отставки Агилона с магистерского поста; это следует уже из того, что Ветиана осталась вдовой в юном возрасте (PLRE. I. 954; 94).
