Вопросы одолевали, и когда Атаринкэ сказал, что праздник продолжится для них двоих, рука ее дрогнула. Но музыка Макалаурэ сделала свое дело — волнение слегка улеглось, осталось только радостное ожидание, уверенность, что ее любимый обо всем позаботится и все сделает, как надо. И надежда, что сама она тоже справится с его помощью.

Лехтэ шла по коридорам и залам, но не замечала ни красоты убранства, ни деталей отделки. Краем глаза она потихоньку поглядывала на Атаринкэ.

— Мелиндо, — тихонько позвала она и, так и не решившись ничего сказать, сжала пальцы, постаравшись, впрочем, все невысказанное вслух выразить взглядом.

А вскоре оказалось, что они пришли.

*

Дверь оглушительно закрылась. Они одни — муж и жена. Лехтэ подняла глаза и тут же опустила взгляд, вздрогнув. Атаринкэ был так близко… Он провел рукой по ее щеке и прижал к себе, целуя. Тэльмэ задрожала от нахлынувших чувств и… страха. Она боялась и желала того, что должно было вскоре случится. Уловив эмоции супруги, Искусник улыбнулся любимой и решительно потянул за шнуровку платья, которое мгновением позже с шуршанием осело на пол к ногам Лехтэ, резко зажмурившей глаза и втянувшей голову в плечи. В следующий миг она ощутила, как Атаринкэ надевает на нее какую-то тунику. Рискнув подсмотреть, Тэльмэ обнаружила себя в своем любимом платье для прогулок.

— Возьми, пожалуйста, плащ, он там, в шкафу, — неопределенно махнул рукой Искусник, переодеваясь в привычную для него одежду.

Он осторожно приоткрыл дверь — конечно, коридор был пуст, и поманил жену за собой. Прокравшись до лестницы, они свернули к неприметной двери, что вывела их в дикую часть сада.

Взяв любимую за руку, он повел ее прочь от дворца, туда, где темнели деревья, озаренные светом Тельпериона. Птицы пели, не умолкая, а воздух наполнялся сладким ароматом цветов и трав. Они кружились, держась за руки, смеялись, и Лехтэ даже не заметила, когда ушел страх. Она прижималась к любимому и целовала, зарываясь пальцами в волосы, а потом, когда дыхания переставало хватать, терлась щекой о его плечо.

— Закрой глаза, доверься мне, — шепнул Искусник, беря супругу за руку.

Они прошли совсем немного и очутились на давно примеченной Куруфинвэ полянке.

— Открывай!

Тэльмэ ахнула — перед ней была серебристо-белая полянка, покрытая ромашками, после — ничего, обрыв, с которого было видно даже море.

— Нравится? — спросил Атаринкэ, расстилая свой плащ и стараясь не примять цветы. — Иди ко мне, мелиссэ.

Лехтэ села рядом и положила голову на плечо любимому, который принялся плести ей венок. Сама же она не сводила с него глаз, хотя порой глядела и на море, что загадочно блестело серебром. Ей вдруг нестерпимо захотелось коснуться мужа, провести рукой по спине, осторожно дотронуться губами до его щеки.

Еле слышный стон Атаринкэ ее немного удивил, но муж уже сам целовал ее, глубоко и жарко. Венок из ромашек чуть съехал на бок, и пара лепестков упала в вырез платья.

— Щекотно, — засмеялась Тэльмэ, чувствуя, как они проваливаются все глубже. И тут же почти задохнулась, ощутив руку мужа у себя на груди.

— Сейчас достану, — немного странным голосом проговорил он и ослабил шнуровку платья.

На этот раз Тэльмэ самой захотелось, чтобы оно сползло. Она повела плечами, позволяя мужу оголить ее грудь.

— Ты прекрасна, мелиссэ! — руки Искусника накрыли и чуть сжали полушария, заставив Лехтэ неожиданно для себя застонать.

Ладони сменились губами, и Тэльмэ непроизвольно прижалась плотнее к мужу и обняла его. Куруфинвэ потянул платье вниз, оголяя и животик жены, покрывая поцелуями и не переставая восхищаться. Он снял с себя тунику и поймал восхищенный взгляд жены, которая правда тут же принялась изучать одну из ромашек. Искусник же расстегнул ремень и ослабил завязки штанов — стало немного легче, и он продолжил ласкать супругу, наконец полностью избавив ее от платья, а вскоре туда же были отброшены его штаны.

Атаринкэ и Лехтэ замерли, глядя в глаза, словно ожидая какого-то, только им понятного сигнала. Чуть более резкий вдох, почти незаметный поворот головы и легчайшее касание руки. Время замерло, до предела сжалось пружиной, чтобы сейчас с почти слышимым звоном распрямиться. Губы находят губы, руки скользят по телу, обнимая, прижимая и не давая отстраниться, огонь начинает течь по жилам, почти сжигая.

— Мелиссэ, — хриплый шепот.

— Мелиндо, — непривычно низким голосом ответила Лехтэ. Шумный вдох и легкое касание рукой плеча, ключицы, подбородка.

— Ты прекрасна, любимая, посмотри на меня, пожалуйста.

Ладони скользят по бокам и ниже, чуть сжимают, вновь поднимаются выше по животу, накрывают грудь. Еле слышный стон.

Взгляд Лехтэ скользит по телу Атаринкэ, не решаясь нигде остановится. Она вновь ощущает руки мужа на себе, их жар и нежность.

— Люблю тебя, — шепчет Искусник, целуя ключицы Тэльмэ, постепенно спускаясь ниже.

Лехтэ стонет, но тут же замолкает и замирает, глядя на супруга.

— Любимая, драгоценная моя, счастье мое, — губы Атаринкэ вновь находят грудь Тельмэ и та, не выдержав, вцепляется ему в плечи.

Огонь и пламя, искры и вихри, переплетение рук, ног и фэар, буря эмоций и чувств и одно огромное желание быть вместе, открыться полностью друг другу.

Лехтэ стонала, прижималась к мужу, обнимала и просила о чем-то, чего сама еще не понимала. Ждать было больше невыносимо, и Атаринкэ, целуя любимую, сделал ее своей и открыл фэа, позволяя любимой знать все, ничего от нее не скрывая. Огненный танец душ, страстное сплетение тел, одна любовь на двоих — до конца Арды.

*

— Мелиндо!

Вдруг показалось, будто за спиной у нее выросли крылья, и они все поднимают и поднимают ее, все выше и выше. Туда, где уже нет прошлого, настоящего или будущего, а есть только одно всепоглощающее чувство, одна безграничная любовь, что сжигает роар почти дотла, а фэар дарит радость и счастье.

Фэа целиком, роа целиком. Распахнуть. Впустить в себя до конца, так, чтобы не осталось ни одного скрытого, потаенного уголка. В груди сжимало так невозможно сладко, не давая дышать. Голова немного кружилась, и Лехтэ могла бы с трудом различить, где верх, где низ. Наконец, перед глазами словно вспыхнул гигантский огненный цветок.

— Мелиндо…

Словно со стороны услышала она свой собственный крик, с силой вцепилась в плечи любимого, боясь упасть, а когда пришла в себя, поняла, что лежит, укрытая плащом Атаринкэ, и голова ее уютно покоится у него на плече.

Тихонько вздохнув, Лехтэ потерлась о него щекой и, посмотрев долгим взглядом Атаринкэ в глаза, вновь удобно устроилась.

Теперь союз нерушим. Мысль эта освещала, подобно Лаурелин, и грела изнутри. Говорить не было сил, поэтому Лехтэ молча улыбалась, заодно взглядом изучая тело любимого.

Робости больше не было. Теперь, после полного, всепоглощающего слияния ей просто не осталось места. Пальчик, поневоле рисуя узоры, следовал за взглядом, в котором явственно читалось восхищение, но Лехтэ и не пыталась его скрыть.

Тельперион горел все ярче, покрывая тело жидким, расплавленным серебром. Теплый ветерок приятно обдувал роа снаружи, однако внутри огонь по-прежнему горел ярко и жарко. Лехтэ обвела пальцем ключицы, плечи, линию шеи любимого, провела ладонью по груди и по животу. Нижняя половина была под краем плаща. У самой его границы рука Лехтэ на мгновение замерла, а потом решительно откинула ткань и принялась исследовать то, что до сих пор было скрыто от ее глаз.

Прежняя робость вдруг снова накатила горячей волной, рука дрогнула, но Лехтэ усилием воли отогнала совершенно ненужное и лишнее теперь смущение. Уже уверенно коснувшись пальцами, она погладила мужа, скользнула ниже, на внутреннюю сторону бедра, и тут вдруг услышала, как тяжело дышит Атаринкэ.

— Мелиндо, — прошептала она, убирая руку, и легонько коснулась губами его плеча.