— Что он сделал? — Медленно холодея, спросил Саргон. Потому, что ничего хорошего из подобных затей не могло получиться и с относительно безобидными ингредиентами его старого мира. Что там может намутить средневековый алхимик-аутист с забродившей дрянью, которой Ци добавила градуса, даже представлять не хотелось.

"Блин, Юншэн, что с тобой не так? Ты из милого, психически нездорового большого ребенка превратился в плод инцеста между исчадиями ада и топами фармакологических кампаний! Тысячу алмазов тебе в отверстие в короне, а то ты совсем без царя в голове! Даже Венечка Ерофеев не варил столько всякой дряни в поезде Москва-Петушки, сколько ты сумел приготовить за одну ночь из говна, палок и химической реакции!"

— Как ты мог догадаться, никто не стал пить ту амброзию, в которую превратилась твоя байцзю, когда фармацевт вылил туда… Нечто! — Многозначительно, с каким-то придыханием сказал Кань.

— Но? Всегда ведь есть какое-то "но", — Обреченно спросил Саргон.

— А ты мудр, как монах перед юной девой, — Покивал подросток, — Да, пить его уже было не обязательно. Правда, я успел выскочить до того, как синий дым повис в бараке, рабы сбежали еще раньше, ну а остальные надышались, эм, парами зелья. Только Ма продолжал просить прощения у бочки и молить ее не проклинать хотя бы остальных жителей Форта. До него дым не достал и вообще довольно быстро рассеялся.

Дальнейшие события Кань рассказывал в духе исторического эпоса: многословно, велеречиво и очень, очень довольным голосом. Саргон с тоской подумал, почему Акургаль никак не идет их будить? Прошло уже точно больше одного, может даже двух кэ. Побудка обычно проходила еще минут десять-пятнадцать назад. Он даже сверил по системным часам. Десятник ощутимо (для такого пунктуального человека) задерживался. При этом все напившиеся вчера люди дрыхли на своих койках, как свиньи в сарае: храпя, пуская газы и повизгивая. А в помещении повис стойкий винный дух.

Тем временем, из рассказа Каня стала складываться следующая картина. Всех остававшихся на ногах новобранцев, нанюхавшихся боевых отравляющих газов made by Юншэн вдруг обуяла жажда деятельности. Исключая самого духовного ученика Фрица Габера. Он как прислонился к стеночки, так по ней же и сполз. Уморился, бедняжка.

Остальные гамадрилы с воинственными возгласами похватали оружие и побежали устраивать спонтанную тренировку на задний двор. Причем переругивались они как друг с другом, так и с менее материальными персонажами, вроде теней, прекрасных дев, оставшихся на воле товарищей, хорнов и других гномиков по имени Антон. К счастью для всех, в руках они тоже держали весьма своеобразные предметы. Реально опасен из всех оставался только меч, который прихватил с собой Юлвей.

"Видимо, правду говорят — мастерство не пропьешь. Даже в самом невменяемом состоянии этот говнюк умудрился цепануть холодняк и поперся с ним на тренировочный бой", — Раздраженно подумал он, — №Спасибо хоть — остальные бойцы таких чудес смекалки не проявили. Вместо "табельного" со стойки, каждый взял вещь себе по вкусу. Как же мне нравится их выбор оружия. Вот оно, слева направо: подушка, котелок Юншэна, кирпич, рукав от халата и сучковатая палка".

Вне всяких сомнений, даже без привычных копий и дубинок такая тренировка могла привести к трагедии. Однако эликсир Юншэна оказался куда коварнее, чем варево самого Саргона. Вместо того, чтобы драться друг с другом, они боролись каждый со своим противником. Например, Юлвей боевым ятаганом пытался порезать собственную тень и орал про перекресток. Вань боролся с "мелкой носатой тварью, ух, как я ей навалял!". Судя по тому, что драка перетекла в партер, а сам отец Каня остался с фингалом, воображаемый гоблин от души насовал престарелому сказителю.

Камей махал котелком вокруг своей оси. Раскручивал его не то для полета в космос, не то репетировал штамп из фильмов, где долгожданные мужья крутят своих жен, пока те висят на их шее. Причем бывший бандит издавал губами звук работающего двигателя. Что это должно означать, не понимал и сам Кань.

Напротив здоровяка отрывался Уру. Бывший чиновник перемещался по полю боя неслышным фантомом. Беззвучным призраком, ночным карателем, героем в черном плаще и светлым глазомером. Он закручивал оторванный от халата длинный рукав на манер мокрого полотенца, а затем с впечатляющей точностью садил по ляжкам всем своим товарищам без разбора. Больше всех страдал почему-то Юлвей, так что сражение с тенью он все же проиграл, после чего так и рухнул на песочек.

Следующим отключился Вань. При этом упал так неожиданно и удачно, что хлесткая атака Уру, вместо его залысины, пошла дальше и попала по котелку Камея. Искра, буря, безумие. Котелок вырвался из рук бывшего бандита, с погребальным звоном впечатался в стену, а самого бородача феерически стошнило под ноги. Бывший чиновник не выдержал такого накала отравляющих веществ в воздухе. Он зашатался, вытошнил из себя все самое плохое вслед за оппонентом, после чего рухнул в обморок в опасной близости от содержимого желудка Камея. Пока сам бывший бандит издавал своим горлом странные звуки и заламывал руки над сломанным котелком. Р-р-раунд!

"А вот нечего было крутиться вокруг своей оси, как ненормальный. У нас во дворе ведь имелся подобный агрегат. Детский аттракцион, ага. Садишься и крутишься, а потом ходишь кругами, как пьяный, и весело блюешь под смешки товарищей. М-да, не даром же мы называли эту карусель тошниловкой".

А потом пришел Акургаль, Кань тогда вовремя притворился спящим, благодаря чему пополнил свой и так богатый словарный запас неиссякаемым источником идиом, эвфемизмов, эпитетов и других объектов лексического разнообразия.

— И все? — С нотками облегчения спросил Саргон.

— Все, — Подтвердил лучащийся от довольства подросток.

— Ладно, допустим… А что все это время делал я? — Задал Саргон самый животрепещущий вопрос за все время беседы.

— Да ты отрубился еще когда вы все пытались напоить Юлвея. Камей отнес тебя на койку, ты там и продрых, пока сегодня не проснулся, — Поскучневшим голосом ответствовал Кань.

"Фу-у-ух, слава всем Богам разом, в этот раз обошлось без дичи хотя бы с моей стороны. Остается, правда, вопрос: чем я занимался до прибытия в Форт и когда Айра успела залезть под мою шконку, но это уже детали. Вряд ли я успел наломать дров за короткий промежуток времени между обратной дорогой в казарму и своей храпящей тушей на казарменной койке".

— Кто-нибудь, убейте меня… — Прервал их увлекательную беседу сиплый, страдающий голос Камея. Здоровяк лежал в проходе, и Саргон мог только догадываться, сколько всего он отбил или застудил себе в таком положении. Сочувствовать, впрочем, пропойце и провокатору не хотелось от слова: "вот урод!".

— Убить? Тебя? — Акургаль, как тот песец, подкрался незаметно. Еще недавно Камей тихо и вполне себе бодро и жизнерадостно постанывал на полу да закатывал глаза от боли, а спустя несколько секунд десятник уже льет на него воду и отвешивает самые гулкие поджопники, которые Саргон когда-либо слышал.

— Ах ты свинья пропитая, жук навозный, блевотина ходячая!Хочешь простой смерти?! После всего, что вы тут натворили?! — Взревел десятник. От его ора рухнули Небеса, раскололась Земная Твердь, потекли вспять реки и сдался Измаил. Что уж тут говорить про несчастные головы невольных грешников. Эти крики могли разбудить не то, что мертвого, а еще и отпетого да заколоченного в гроб. Голова взорвалась феерверком на Танабату, а синхронные стоны товарищей вокруг только добавили постыдной жалости к самому себе.

— Ты..! Ты..! — От возмущения десятнику отказало его всегдашнее остроумие. Его слова становились все невнятнее, превращались в невразумительные крики. Он лишь быстрее и сильнее пинал стонущее под ним тело, и, за неимением воды в пустом кувшине, плевался в Камея. Причем делал это обильнее, чем верблюд, избалованный ребенок и шиноби Скрытого Тумана одновременно.