Маршрут обыкновенный, даже рутинный, им Сергей Евдокимов летал десятки раз. На высоте девятьсот метров мотодельтаплан неторопливо плыл над до жути угрюмым и, утомлявшим глаза однообразием, ландшафтом: на десятки километров бесконечное «море» выгоревшей, пожелтевшей степи, ровной, как стол; изредка радовали глаз тихие степные речки и озерца с зеленеющими вокруг сосновыми и березовыми рощицами. Порывистый ветер безжалостно трепал одежду, безуспешно пытаясь добраться до тела, насвистывал в уши заунывную мелодию. Позади мерно и успокаивающе гудел четырехтактный ураловский двигатель. Огненный глаз солнца посреди неба, густого, насыщенно-синего цвета, какой бывает в этих местах только в разгар лета, ощутимо жалил лучами.

С губ летчика не сходила самодовольная улыбка: полет, похожий на парение птиц и, слияние с машиной наполняли радостным чувством свободы. Только полет, один полет.

Летать, чувствуя встречный ветер всем телом, всей душой, он мечтал с сопливого отрочества и, к шестнадцати годам отчаянно заболел небом. В семнадцать поступил в летное училище. Перенос разделил жизнь на две неравных половины. До него пилотировал вертолет, а в отпуск ездил в горы, чтобы за считанные минуты и секунды промчаться вниз по крутому лыжному спуску. Так, чтобы дух замирал, а сердце падало в пятки! Так чтобы море эндорфинов! Покидать небо из-за того, что скоро вертолеты выйдут из строя, не хотелось до зубовного скрежета. Поэтому, когда появились первые мотодельтапланы, ни секунды не раздумывая, написал рапорт о переводе и не прогадал – на мотодельтаплане получал экстрима даже больше, чем, когда летал на корове-транспортном МИ-26.

Вдали и слева показались невысокие холмы, в лощине между ними клубилась пыльная туча. Аппарат отправился навстречу и спланировал на сто метров – безопасную высоту, где не страшны ни стрелы, ни примитивный огнестрел казахов. В клубах поднятой тысячами ног пыли, неспешно брели гигантские табуны лошадей. За ними бессчетные коровы и верблюды, последними – многотысячные гурты коз и овец, и только потом гарцевали на лучших конях кочевники. Следом катили арбы с добром. Мотодельтаплан сделал пару кругов, внизу жуткий переполох, крики мечущихся казахов и рев перепуганной скотины. Не найдя ничего подозрительного, аппарат полетел по маршруту дальше.

У простых кочевников – имелось не менее 30–50 лошадей, не менее 100 овец; у богатых – до 26 тыс. лошадей, несколько десятков тыс. овец (богатые составляли около 11% всего населения).

Эпоха GPS – навигации на ближайшие столетия канула в лету, и пилоты вновь освоили старинное искусство летать по ориентирам. Долетел круглого, как пиала, степного озера, сверился с висевшей на металлической трубе каркаса картой и с компасом.

– Южный, докладываю: наблюдаю ориентир 4, поворачиваю на ориентир 5. – проговорил в микрофон гарнитуры.

В наушниках зашуршало, потом донесся хрипловатый голос РП:

РП – руководитель полетов.

– Принято! Что наблюдаете на земле?

– Все то же, попалась пара отрядов кочевников, все мирные.

Летчик одобрительно улыбнулся, рука аккуратно наклонила трапецию, аппарат плавно и послушно начал разворачиваться влево.

Нащупал на поясе фляжку. Не отводя пристального взгляда от земли, жадно прильнул губами к горлышку. В памяти всплыла полузабытая песня, соответствующая настроению. Слегка фальшивя, напел вполголоса, перекрикивая шум двигателя и вой ветра:

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

Вечный покой сердце, вряд ли, обрадует,

Вечный покой для седых пирамид.

А для звезды, что сорвалась и падает,

Есть только миг, ослепительный миг.

И замолчал – дальше не помнил. Он слышал ее несколько раз по телевизору, но это была песня предыдущего поколения.

Спустя полчаса на горизонте засинела узкая полоска реки Тобольки. Сергей добрался до крайней точки патрулирования. Заозирался. Небо стремительно заволакивали рыхлые сине-черные тучи, ветер быстро усиливался и упорно сносил хрупкий аппарат в сторону от маршрута и приходилось постоянно манипулировать трапецией и газом. На предполетном инструктаже предупреждали только о небольшом усилении ветра. Сергей нахмурился. «Опять ветродуи напутали».

Ветродуй – метеоролог, сленг пилотов.

Он собирался поворачивать назад, на временный аэродром в районе угольного разреза, и предвкушал заслуженный отдых, когда на горизонте появилось пыльное облако, какое бывает при откочевке массы скота и всадников. Взгляд метнулся на циферблат. Горючего, судя по показаниям, больше половины бака. Вполне хватит для возвращения. «Ладно, гляну что там», – решил пилот и повернул к очередному кочевью, аппарат спланировал вниз, словно с горки.

Сергей прищурился, пытаясь рассмотреть сквозь плотную пелену пыли животных и людей. Внизу проплывали тысячные гурты скота, метались всадники. Вроде все как обычно, но что-то ему не понравилось, но что именно? Не понять… Сергей нахмурился и заработал трапецией, одновременно передвинув вперед ручку газа. Двигатель взревел басовитее, аппарат начал тяжело поворачивать на круг, одновременно набирая высоту. Ветер еще усилился, ощутимо мешал управлению. Внизу, в сотне метров, проплывали стада, метались испуганные лошади со всадниками и без. Стоп, мелькнула мысль, а почему так мало арб? Если это мирные кочевники, то где они перевозят свое добро? Лицо летчика исказила гримаса удивления. Перед полетом инструктировали: при проверке кочевий обращать внимание на странности и одной из примет, позволяющих предположить, что внизу не мирные кочевники, а замаскированный воинский отряд – незначительный объем перевозимых вещей.

– Южный, я жаворонок 3, как слышно, прием?

– Слышу вас, – знакомый голос РП прошелестел в наушниках.

– Наблюдаю отряд кочевников, почти совсем без вещей, иду на второй круг.

– Принято, вам десять минут и возвращайтесь на базу, погода ухудшается!

– Понял, выполняю…

«Блин! Везучий случай, сел на вынужденную и ничего себе не сломал!» Трясущимися руками летчик отстегнул скользнувшие змеями по телу ремни, шагнул на покрытую жесткими, выгоревшими стеблями землю, немного шатнуло.

Безразличное солнце плавило выцветшую синеву небес. Тишина, нарушаемая только однообразной песнью цикад и заунывным воем южного ветра, казалась после победной песни мотора особенно томительной. Летели вихри горячей, сухой пыли, по выжженной солнцем морщинистой земле неторопливо катили клубки высохшего до состояния проволоки перекати-поля. Все, как и тысячи лет тому назад.

Летчик наклонился над аппаратом. Переживания потом, вначале что с мотодельтапланом. Сильно пахло бензином. Одна из лопастей винта, примерно посредине, обломана, из поврежденного топливного трубопровода сочилась тонкая струйка на горячий, измазанный окровавленными перьями неудачливой птицы, двигатель, а оттуда часто капало на потемневшую землю. Летчик машинально смахнул их ладонью и, брезгливо поморщившись, вытер руки о брючину. Починить на месте не получиться. Нда … положение. Он сглотнул жесткий ком в горле. Наконец, справившись с чувствами, посмотрел на юг и поднял сложенную козырьком ладонь к глазам.

До горизонта высохшая, пропахшая пыльным ковылем степь. Многотысячные стада животных, среди которых прятались степные бандиты, в паре километров позади. Коннику хватит десяти минут прискакать к месту падения мотодельтаплана. Огляделся по сторонам. В сотне метров на север вздымался в небо, господствуя над окружающей местностью, заросший высохшей травой, с крутыми склонами холм –могильный для давным-давно погибшего древнего воина. Века и века он спал в степной постели с верным другом – боевым мечом. С вершины холма взирал на мир косыми глазами памятник неведомых эпох – надгробный камень в форме застывшего идола – обатаса, человекообразного существа с обвисающими усами и чашей в руке.