На окраине белела свежесрубленная стена – защита от нападений со стороны бандитов. Впрочем, не она была главной гарантией безопасности сельчан, а люди в погонах, общей численностью включая пожарных и таможенников, больше тысячи человек, а на крайний случай – казачьи (пластунские) сотни самообороны. Малые поселения, где отряд достаточной численности создать невозможно, жители покинули, дома разобрали и перенесли в большие деревни. На крыше длинного, полуразрушенного здания, у стены, копошились строители, сверкали свежие бревна. Сразу за стеной зеленел круглый, видно искусственный, водоем. В городских новостях рассказали, что вокруг деревень вырыли небольшие пруды для выращивания хлореллы, ее планировали использовать и на корм скоту, и для удобрения почвы. А крестьян в добровольно-принудительном порядке объединили в нечто среднее между колхозом и производственным кооперативом. Только крупное сельскохозяйственное производство могло обеспечить город достаточными объемами зерна, молока, мяса, фруктов и овощей.

Захотелось пить. Александр сглотнул тягучую слюну и оглянулся: у двери пилотской кабины белела тумбочка кулера. Вытащил чемодан, разыскал солдатскую кружку и направился мимо вздымающихся к потолку рядов паллет.

Александр шел по узкому проходу мимо странного типа, который исподтишка сверлил взглядом, когда тот неожиданно выставил ногу. Молодой офицер запнулся и с размаху рухнул, едва успев выставить руки. Кружка со звоном покатилась по грязному металлическому полу. Сверху глумливо захохотали. Александр, ошеломленный, поднял голову. Парень, поставивший подножку, презрительно щуря черные, отчаянные глаза, сквозь зубы, но достаточно громко, перекрикивая шум двигателей, прогундосил с блатной интонацией:

– Баклан, кружку подбери, на паперти без нее не подадут.

И тут Александр вспомнил, где видел этого человека. Это один из напавшей на него несколько дней тому назад троицы. Бешенство ударила в голову.

– Порву суку! – рявкнул, вскакивая на ноги с фиолетово-синим от ярости лицом. Никогда! Никогда больше не позволит безнаказанно избивать или унижать себя!

Последующее разыгралось с изумительной быстротой.

Приблатненный начал подниматься с сидения, но не успел. С хриплым рыком Александр стремительно шагнул вперед и, врезал, вкладывая в удар весь вес, полусогнутой рукой сбоку в челюсть, рука онемела.

Приблатненного швырнуло в сторону. Наткнулся на скамейку и с глухим стуком рухнул на грязный пол.

В глазах бандита мелькнул неподдельный испуг, явно не ожидал ответа, но замешательство длилось миг. Рука, с траурными ободками под ногтями, прикоснулась к челюсти, с матерным ревом вскочил на ноги.

Оскаленный, побледневший блатной, по-боксерски прижимая к груди кулаки и, весь наклоняясь вперед, кинулся на ожидавшего с перекошенным от ярости лицом Александра.

Вскочили соседи и повисли на плечах, удержали блатного на месте. Со сведенных судорогой губ полились невнятные, перемешанные с матерной руганью, угрозы. Тяжело ступая, подошел будущий начальник угольного разреза. Над жесткой черной гномьей бородой сверкали угольные глаза. Остановился напротив драчунов. Парни, державшие приблатненного, разжали руки. Окружили солдаты, видно – не оставят командира в беде. Блатной зыркнул чернявым глазом, замолчал и нервно щелкнул суставами пальцев.

– Что здесь произошло? – сказал, перекрикивая рев вертолетных двигателей, клокочущим, низким голосом начальник угольного разреза.

– Этот, – бывший национальный гвардеец поспешно выкрикнул и ткнул пальцем в синих линиях татуировок в Александра, – ударил меня ни за что, ни про что!

Взгляд мужчины остановился на руке с татуировкой, явно опознал ее. Потом на багровое пятно на челюсти. Пожевал нижнюю губу и испытывающе посмотрел на окаменевшее, с катающимися пол розовой кожей желваками, лицо Александра:

– Это правда?

Ответить молодой офицер не успел. Вмешался подчиненный Александра – Магомедов. После памятного боя, когда освобождали пленников из Селинного, командир взвода стал для него непререкаемым авторитетом

– Я все видел, этот, – кавказец просверлил неприязненным взглядом приблатненного и махнул рукой в его сторону, – фуцин первый начал махаться! Подставил подножку, и лейтенант упал.

– Ну, что скажешь в оправдание? – пробасил начальник разреза, повернувшись к бывшему национальному гвардейцу и воинственно выпятив вперед короткую гномью бороду.

– В натуре, начальник, врут, наговаривают на честного пацана! – заорал с истерикой, распальцовывая пальцы, приблатненный в глазах сверкнул безумный огонек. Словно еще миг и броситься на врага, однако и на сантиметр не сдвинулся с места, во рту мертвенно блеснула золотая фикса, – Офицерик первый начал. Зуб даю, врет фраер!

Александр катнул желваками, пальцы левой руки многозначительно тронули саднившие костяшки правой.

Начальник разреза, не отрывая хмурого взгляда от лица блатного, хмыкнул насмешливо:

– Золотой, свистящий даешь? – взгляд заледенел, – Этого недостаточно. Кто еще что видел?

Невысокий мужчина в ковбойской шляпе, за все время инцидента так и не поднявшийся с места, приподнял руку. Дождался, когда взгляд начальника остановиться на нем и произнес громко:

– Я видел. Старлей лежал на полу, а этот, – взглядом указал на блатного, – обзывал его бакланом.

– Понятно… протянул начальник разреза. Взгляд, перебежал на блатного, потемнел:

– Когда вербовался на разрез, – пробасил зло, с нотками презрения, – читал в контракте, что запрещено?

– Да, – нехотя процедил блатной, а Александра мазанул лютым взглядом.

– Ну, тогда не обижайся! За этот месяц лишаю тебя премии, еще одно нарушение контракта, – рявкнул мужчина, – вылетишь со стройки быстрее собственного визга! – хмуро глядя на уставившегося в ноги блатного, покачал головой, – Ты понял меня? – добавил с угрозой в голосе.

Блатной ссутулился, словно на полярном ветру в одной тюремной робе.

– Да – процедил, не поднимая взгляда.

– Не слышу!

– Да-а!

Начальник разреза отвернулся, наклонился к Александру и громко, так что даже монотонный шум двигателей не помешал офицеру выслушать упрек, прошептал:

– А вот вам должно быть стыдно, господин офицер, что повелись на провокацию!

Александр побагровел как рак. Во многом старший товарищ прав. И военным, и гражданским предстоит провести вместе несколько месяцев, поэтому не стоит заранее конфликтовать. Добравшись, наконец, до кулера и выпил воды.

Блатной постоял, покачиваясь на пятках, злые желваки змеями вздувались на скулах. Потом рухнул на скамейку и отвернулся к иллюминатору. Молодой офицер вернулся. Присев на место и оглянулся. Бывший национальный гвардеец упорно не отрывал взгляд от пролетавших за бортом видов, на челюсти наливался краснотой знатный синяк.

– Дебил с нетрадиционной сексуальной ориентацией, – прошептал Александр, но замковзвода Тихонов, сидевший рядом, услышал. Парень из интеллигентной семьи относился к ругательствам крайне неодобрительно.

– Тащ старший лейтенант! Нельзя человека оскорблять! Даже если заслуженно!

– Слушай, Тихонов, не лезь ты сейчас ко мне! Человека нельзя, а дебила можно!

Сержант обиженно хмыкнул и отвернулся. Впредь придется с блатным быть поосторожнее, подумал Александр, досадливо хмыкнул и отвернулся к иллюминатору. Он уже сожалел об инциденте.

. Далеко внизу неспешно проплывала, бликуя на весеннем солнце металлом, узкая полоска железной дороги. Требовалось успеть с дорогой до исчерпания запасов угля на электростанции, благо что строительство облегчалось тем, что и до Переноса пути вели в казахские степи, так что требовалось только продолжить их дальше на юг. По телевизору стройку так и называли – наша дорога жизни. С кузовами полными гравия сновали туда-сюда по параллельной путям грунтовой дороге грузовики. Дальше – длинная коробка путеукладчика. Работа кипела: крутилась смонтированная на первом вагоне узкая стрела крана, дальше бульдозеры сдвигали грунт, формируя земляное полотно. Используя доступные ресурсы: рельсы с разобранных путей и, входившие в оснащение железнодорожной станции машины для укладки путей, строители круглосуточно, ночью при свете пожарной световой башни, гнали однопутную дорогу на юг к месторождению угля.