Он достал пистолет, открыл барабан, вставил патроны и защелкнул застежку.

– Все просто. Взводишь курок, целишься, жмешь крючок. Понятно?

Иван повторил те же действия и кивнул.

– Отлично, – Кох растянул губы в улыбке. – А теперь пойдем.

Они прошли по этажу и спустились вниз, к ряду железных дверей со смотровыми окошками. Кох заглянул в одно из них, отпер дверь и вошел.

В камере воняло потом и мочой. На голой шконке сидели двое – бородатый мужик в крестьянской одежде и парень в линялой гимнастерке. Они едва успели поднять головы, как Кох от самой двери, не целясь, уложил бородатого.

Иван замер, оглушенный.

В мгновение тишины, последовавшей за выстрелом, бородач обмяк и повалился назад, на железные прутья кровати. Пуля вошла ему четко в середину лба.

– Стреляй, – приказал Кох.

Иван поднял пистолет.

– Ну, давай. Как учил.

Молодой парень вскочил, бросился в угол камеры и забился там в истерике.

– Ну же! – крикнул Кох.

Заключенный кричал почти по-звериному, закрывая голову ладонями и пытаясь вжаться, втиснуться в угол.

– Да стреляй же, твою мать!

Ивану казалось, что еще чуть-чуть – и он сам потеряет сознание. Рука, держащая наган, онемела – он не чувствовал ни крючка, ни пальца.

Кох сплюнул и выстрелил сам. Крик прекратился.

Обратно шли молча.

– Двое в пятой, – бросил Кох охраннику в конце коридора. – Прибери.

1 мая 1979 года, город Колпашево, Томская область

Еще не дойдя до кабинета, Нина Павловна нос к носу столкнулась с Ушковым. Судмедэксперт выглядел задумчивым.

– Как там наш труп? – спросила Нина Павловна. – Вскрыли?

– Какой труп? – Ушков озадаченно почесал голову.

– Ну тот, вчерашний. Которого мы из воды вытащили в Песках.

Он развел руками:

– Так нет его уже, этого трупа.

– Как нет? Куда делся?

– Исчез. Прихожу утром проводить вскрытие – и нет его. Спросил у Сан Саныча, тот не в курсе, никаких распоряжений не давал. Записей в журнале тоже никаких, что совсем странно.

– Может быть, КГБ?

Ушков пожал плечами:

– Наверное. Если не они, то останется предположить, что труп сам встал и ушел.

Не смешно. Нина Павловна вошла в кабинет и сразу же набрала горпрокуратуру. Удивительно, но Вадим Миронович был на работе, несмотря на праздник. Она рассказала про казус с пропавшим трупом и попросила справиться в КГБ, не забирали ли его они. Тот пообещал уточнить.

Уточнить… КГБ, как известно, справок не дает, но прокуратуре могут и ответить. Нина Павловна достала папку с документами, твердо решив заняться делом и плотно поработать. Но остановилась, едва коснувшись веревочных тесемок. Мысли были заняты другим. Тем, что творилось там, на углу Ленина и Дзержинского. Там, где берег обрывался и круто уходил в реку. Там, куда она не пошла вчера. Но ей, черт возьми, надо наконец пойти и увидеть все собственными глазами.

Повернув на Ленина, она удивилась обилию людей. Конечно, на первомайскую демонстрацию вышел почти весь город, но сейчас, когда марши и лозунги отгремели, а трибуны перед горисполкомом начали разбирать, толпа не редела.

И лица. Обычно после демонстраций встречаешь совсем другие лица – веселые и чуть хмельные, даже у тех, кто не пил. Сейчас же горожане казались мрачными, испуганными и целеустремленными. И все, все до единого, шли в одном направлении.

Туда же, куда и она.

Оцепление. Ну конечно, всех ребят сегодня вытащили, но милиции не хватило, и где-то синяя форма разбавлялась штатскими рубашками и куртками, на рукавах которых краснели повязки дружинников. А там, дальше, уже строили забор, строили наспех, сколачивая из обычных досок. И отдельной стопкой лежали заготовленные для развешивания объявления: «Опасная зона!»

А люди все подходили. Сзади напирали. И чем ближе к оцеплению, тем плотнее становилась толпа. Нина Павловна искала глазами знакомые лица среди милиционеров, нашла парня, который мелькал у них на Кирова, но тот ее не признал. Пришлось показывать корочку, как чужой.

– Вы осторожнее там, у края, – предупредили ее дружинники, пропуская за оцепление, – осыпается.

Она и не собиралась рисковать. Здесь берег высокий, до реки – метров пятнадцать, если сорваться вниз – это как с пятиэтажки хлопнуться. Но любопытство брало верх. Аккуратно, маленькими шажочками, она подошла к кромке обрыва и заглянула за нее.

Конечно, ей все рассказали – те, кто побывал здесь вчера. Она была уверена, что шока не будет, что она взрослая женщина, многое повидавшая, а вовсе не впечатлительная юная особа. Но к такому она все-таки готова не была.

Обь в этом месте подмывала берег снизу, и в этот раз в реку сошел большой земляной пласт, обнажив все уровни почвы, будто коржи гигантского слоеного пирога. Только вот пирог этот был с человечиной.

Сверху примерно на метр все было укрыто землей, потом проглядывала полоса известки, а дальше – трупы. Изломанные, сплюснутые, спрессованные друг с другом человеческие тела, слой за слоем, слой за слоем, разделенные тонкими участками дерна и извести. Их было много, очень много, слишком много для Колпашево – сотни, а то и тысячи безымянных мертвецов, чью гигантскую могилу потревожила река. И если верхние покойники почти истлели, оставив лишь кости и черепа, то чем ниже к воде, чем глубже в песчаный берег, тем лучше сохранились тела. Обь обнажила не скелеты, а людей, мертвых людей с застывшими растопыренными пальцами, согнутыми локтями и даже лицами, сохранившими мимику и эмоции. И на всех этих лицах отражалось одно и то же – бесконечный, инфернальный ужас.

Часть могильника уже обрушилась, и внизу, у кромки воды, образовалась глинисто-песчаная груда, из которой торчали обломки, кости, руки, ноги, старые валенки, рукава, штанины и просто обрывки ткани.

– Феденька! Феденька! – заголосил вдруг где-то сзади надтреснутый старушечий голос. – Вон там мой Феденька! Люди, смотрите! Что ж это такое!.. Заплатка вон там у него, заплатка! Я же сама ее пришивала, сама! Сорок лет назад, но помню! Все помню!..

Причитания резко прекратились. Наверное, старушку увели. Точнее, «приняли». Нина Павловна поморщилась – слишком неуместен был профессиональный жаргон здесь и сейчас, когда она смотрела на могильник, не в силах отвести взгляд. И ей казалось, что лица, мертвые лица, тоже смотрят на нее.

За плечо тронули. Она вздрогнула всем телом и быстро обернулась. Сзади стоял сержант Григорьев.

– Нина Павловна, – сказал он, – нужно ехать. Срочно вызывают. В горком партии.

Добирались долго. Лавировали между людьми, запрудившими улицы. А сирену Григорьев то ли не додумался включить, то ли просто не решился. Так что начало речи Шутова – первого секретаря городского комитета КПСС – они не услышали. Но все и так было понятно.

– Таким образом, товарищи, необходимо тщательно довести до населения, что в найденном захоронении трупы принадлежат военным дезертирам, скрывавшимся в наших краях во время Великой Отечественной…

Григорьев, внимательно слушавший выступающего, тряхнул головой, как обескураженный пес.

– Откуда столько дезертиров? – прошептал он в ухо Нине Павловне. – Их же там больше, чем все население Колпашево во время войны!

Она шикнула на него, чтобы не мешал слушать.

– Оснований для паники нет, товарищи, – продолжали вещать со сцены. – В сложившейся ситуации всем вам, нашему партийно-хозяйственному активу, необходимо сохранять спокойствие и успокаивать население. Пресекать слухи и авторитетно заявлять о расстрелянных дезертирах…

– Ну какие, какие дезертиры?! – Григорьев вновь не удержался и зашептал. – Вы же видели, Нина Павловна! Там женщины, видели? Там даже детские трупы есть!

– Близко к обрыву не подходить, есть вероятность дальнейшего обрушения. Для предотвращения этого мы предприняли ряд действий, направленных на изоляцию данного места. Также хотелось бы отметить, что входить в контакт с трупами запрещается. Есть, так сказать, опасность заражения. Санэпидемстанция проинформирована, готовят дезинфекцию.