Молодые люди быстро нашли общий язык. Долоховы совсем недавно переехали в эту страну, и Антонин еще не успел выучить венгерский, да и в целом чувствовал себя тут чужим. А Марина, несмотря на то, что родилась и выросла здесь, свободно говорила по-русски, была прекрасно воспитана, красива и умна, а также очень начитана. Когда она начала делиться с ним впечатлениями от прочтения «Божественной комедии» Данте, Антонин понял, что влюбился. Они стали встречаться, и он был окрылен настолько, что готов был подарить ей весь мир.

Через четыре месяца был ее день рождения, и Антонин купил ей дорогущие серьги, потратив все накопленные на новую метлу карманные. Он пришел в поместье Раковских первым, ему не терпелось вручить имениннице подарок и увидеть радость в ее огромных карих глазах. Дверь ему открыл отец Марины, который встретил его радушно, как сына и, пожав ему руку, сказал, что его дочь вместе с сестрой в гостиной. Сжимая в руках коробочку с серьгами, Антонин прошел по широкому коридору и, подходя к гостиной, замедлился, на ходу поправляя сюртук. Его губы расплылись в улыбке, когда он услышал знакомый, такой милый сердцу голосок, раздающийся из комнаты. Но улыбка начала медленно сползать с его лица по мере развития диалога.

– Как думаешь, скоро он придет? – спросила Марина.

– Думаю, он будет тут одним из первых. Он по тебе с ума сходит, – ответила собеседница. – Честно, не понимаю, что ты в нем нашла. Не урод он, конечно, но совершенно обычный. А еще такой холодный, почти никогда не улыбается. Вот Лазар другое дело. Он такой чувственный, такой красивый, и, кажется, ты ему нравишься.

Что еще за Лазар?

– Дура ты, Даша, – звонко рассмеявшись, сказала Марина. – У Лазара, кроме красоты, ничего нет. Папочка говорит, его семья бедна, как церковные мыши. А поместье Долоховых ты видела? Кругом роскошь, все обставлено по последней моде, целая толпа домовых и другой прислуги. Его мама вся увешана бриллиантами. Если я выйду за Антона, мы наконец-то сможем выбраться из этой нищеты. Я буду ездить по всему миру, покупать самые красивые платья и самые дорогие украшения.

Антонин так и не зашел в гостиную. Он положил коробочку с серьгами на стоявший неподалеку комод, вышел из дома Раковских и больше никогда там не появлялся.

Это было больно. Очень. И как он мог быть таким идиотом? Ведь он всегда чувствовал фальшь с первых слов, с полувзгляда. Так ему казалось. Но теперь он понимал, что чувства могут затуманить разум. И он решил для себя в тот день, что больше не позволит этому случиться.

Но потом случилась Лисса – сильная и волевая ведьма, присоединившаяся к Тому Риддлу будучи всего на год старше Антонина – в семнадцать лет. Они были молоды, горячи и схожи по духу. Пламя между ними разгорелось стремительно, как после удара молнии. С ней у него был первый секс, и это было… хорошо. Даже очень хорошо.

Ей было плевать на побрякушки и дорогие платья. Она грезила лишь сражениями. Ну, то есть он так думал поначалу. Пока не узнал ее лучше и не понял, что она сблизилась с ним, лишь чтобы попасть в ближний круг Темного Лорда. Несмотря на свой юный возраст эта девушка умело манипулировала людьми, используя их для достижения своих целей. Она грезила вовсе не боевой славой, а могуществом. К счастью, Антонин, уже наученный горьким опытом, раскусил ее довольно быстро. Но ему все равно было больно. Настолько больно, что он не стал ее спасать, когда они попали в засаду, устроенную аврорами. Как он узнал потом, ее упекли в Азкабан, где она скончалась спустя три месяца. И он не испытал угрызений совести. Хотя ее худое лицо с горящими непокорным огнем глазами потом долго являлось ему в ночных кошмарах.

На этом влюбленности Антонина закончились. Впоследствии был просто секс. Иногда очень даже приятный. Но за ним не было ничего. Лишь удовольствие для тела, с полным безразличием в душе.

Так было до той злополучной битвы в Отделе тайн, где он встретил ее. Маленькую грязнокровку, которая будто объединила в себе черты всех трех его горе-возлюбленных. Густая копна вьющихся каштановых волос Софьи, длинные ноги Марины и горящий взгляд Лиссы. Три в одном. Точное попадание.

Роули, черт возьми, был прав – он всегда выбирает одинаковых девок. Каштановые волосы, длинные ноги, огонь в глазах – это то, на что он западал подростком, и что по-прежнему привлекало его и сейчас. Почему, даже после всего того дерьма, которое он испытал от этих лицемерных фурий, его продолжает ко всему этому тянуть?

Что с ним творится?

Мазохист. Или слабак. Или и то, и другое.

Во время битвы в Отделе тайн ему было сорок четыре года, а он смотрел на нее, как неопытный мальчишка. К счастью, его лицо в тот момент было скрыто за маской Пожирателя Смерти.

Антонин пришел в себя, когда дети побежали, и он смог сконцентрироваться на битве.

Он поспешил схватить ее тогда, у Арки смерти, лишь чтобы разглядеть получше. И ему это удалось. Когда он сомкнул пальцы на ее волосах, удерживая на месте, он почувствовал едва уловимый запах сирени, исходящий от них. Она дернулась снова, и он потянул ее на себя, запрокинув ей голову и взглянув в глаза. Тот водоворот эмоций, которые крутились тогда в этих медовых глазах, он помнил до сих пор.

Когда его вырубили, очнулся он уже в Азкабане. И все время до следующего освобождения, он не мог выкинуть ее из головы.

Вот когда образовалась эта гребаная эмоциональная связь, о которой говорил Торфинн. И именно эта эмоциональная связь не позволяла ему сейчас сказать грязнокровке о приказе Темного Лорда. Он понимал, что это ранит ее куда сильнее, чем его режущее проклятье.

И когда он настолько размяк? Или он всегда был таким? Он так часто подавлял эмоции, что теперь и сам не мог понять, что чувствует.

Антонин провел ладонью по лицу.

Одно он знал точно – она не простит ему этого, а он не сможет смириться с ее ненавистью.

Он должен что-то придумать. И срочно.

С того момента, как Долохов сообщил ей о предстоящей вечеринке в поместье Малфоев, Гермиона чувствовала себя просто кошмарно. Мысли о том, как ее встретят знакомые слизеринцы, которые, наверняка, будут на дне рождения своего школьного лидера, не отпускали ее ни на минуту, что бы она ни делала.

Когда она переодевалась, то вспоминала Пэнси Паркинсон, которая никогда не упускала возможности высмеять ее внешность и стиль одежды, а когда шла по пустым коридорам поместья Долохова с отвращением думала о Маркусе Флинте, который несколько раз зажимал ее в безлюдных коридорах Хогвартса, нашептывая всякие пошлости. Вспоминались многочисленные подколы со стороны и других слизеринцев. От всего этого она тогда умело отбивалась ответными комментариями, а если простые слова не помогали, то в ход шла волшебная палочка.

Единственным слизеринцем, в словесной перепалке с которым она не всегда выходила победительницей, был Драко Малфой. Он был умен, это был бесспорный факт, который Гермиона не могла отрицать, и его попадавшие точно в цель колкие фразочки довольно ощутимо подкашивали ее и без того не слишком стойкую уверенность в себе.

Но если в школьные годы дальше оскорблений и жалких домогательств дело не шло, то теперь она совершенно беззащитна и бесправна перед этими дорвавшимися до абсолютной власти молодыми людьми, от предстоящей встречи с которыми у нее бегали мурашки по всему телу.

Была и еще одна причина ее мучительного состояния.

Долохов. Все эти дни он вел себя как изголодавшийся зверь, который сорвался с цепи. Едва возвращаясь домой, он набрасывался на Гермиону, почти срывал с нее одежду и входил в нее так внезапно, что она не успевала опомниться от предшествующих этому ласк.

Первые два дня Гермионе это было в новинку и вызывало ступор. С третьего дня она стала прятаться вечерами, перед его приходом, в надежде переждать, пока он немного остынет. Но ее отчаянные попытки избежать изнасилования всегда заканчивались одинаково – он все равно находил ее и брал свое.