Мужчина одной рукой прикоснулся к животу девушки чуть пониже пупка и приподнял ее туловище, а второй подложил под нее подушку. Непрекращающиеся метания Гермионы заставляли ее аккуратные складочки сгибаться, что само по себе пробуждало в нем ураган желания.

В ту секунду, когда он провел пальцем по извилистым складкам ее перегородки, Гермиона вдруг притихла. Антонин поднял глаза выше – голова девочки была повернута вправо, утыкаясь ухом в подушку. Она тяжело дышала и едва слышно всхлипывала.

Он нежно развел ее ягодицы в стороны, обеспечивая себе лучший обзор, и почувствовал пальцами, как напряглись ее мышцы.

Долохов снова посмотрел на нее – личико сжалось, между бровей залегла складка, глаза были плотно зажмурены. Он потянулся к ней рукой и внешней стороной указательного пальца провел по ее щеке. Девушка распахнула глаза – они были красными от слез.

– Тебе не стоит так напрягаться. Ты ведь умная девочка и должна понимать, что чем сильнее ты сожмешься, тем больнее будет, когда я войду. И вопреки тому, что ты там себе наверняка нафантазировала, я не любитель криков боли во время секса.

– Пожалуйста, не надо, – осипшим от рыданий и криков голосом проговорила Гермиона.

Антонин никак не отреагировал на ее мольбу. Он скользнул рукой между ее ног и, нащупав бугорок на вершине ее складок, начал мягко его массировать. Складочки очень быстро увлажнились.

Да, юность есть юность.

Не прекращая движений, он внимательно следил за выражением лица девочки. Он видел, как постепенно мышцы ее лица расслаблялись, ее тело отдавалось ощущениям.

Гермиона, вопреки своему психологическому состоянию, чувствовала, как приятное тепло растекается внизу живота, а половые губы немного набухают от манипуляций Долохова. И она ненавидела себя сейчас – за свою слабость, за отсутствие сопротивления, за слезы и за то, что ей становилось хорошо. Как в такой омерзительной ситуации может быть хорошо? Разве тот удушающий стресс, в котором был сейчас ее разум, не должен пресекать все попытки насильника возбудить ее?

Гермиона никогда не мастурбировала. Она была слишком скромной, чтобы делать это даже наедине с собой. Она иногда представляла, каким будет ее первый мальчик. В ее мечтах он был нежным и аккуратным, с милой улыбкой и добрыми глазами.

– Ааа, – Гермиона протяжно вскрикнула от острой боли, когда Долохов неожиданно резко ворвался в ее узкий вход, разрывая волокна плевы.

– Тшш. Тихо, лапонька, расслабься, – хрипло прошептал мужчина, склонившись над ее ухом.

Гермиона не могла расслабиться, это было совершенно невозможно. Потому что несмотря на то, что ее глаза снова были закрыты, сознание отчетливо рисовало ей образ Долохова, смотрящего на нее и говорящего что-то с чрезмерной фамильярностью, будто их действительно связывали какие-то близкие отношения, а не принудительное подчинение.

Поначалу он не шевелился, давая ей возможность привыкнуть к его внушительному члену внутри себя. Через пару мгновений он начал медленно двигаться вперед-назад, отчего внутренние стенки ее влагалища отдавались неприятным жжением.

Гермиона больше не дергалась, только тихо всхлипывала от каждого нового толчка.

– Ничего, девочка, больно только первый раз, – сказал он, будто зная, что она чувствует.

Мужчина наклонился и поцеловал подрагивающую от беззвучных рыданий Гермиону в висок. Она почти не слышала, что он говорил, сконцентрировавшись на боли. Она не должна испытывать удовольствие.

Никогда. Только не с ним.

Долохов будто прочитал ее мысли и снова накрыл пальцами клитор, водя по нему в перерывах между толчками. Боль стала отходить на второй план, а обволакивающее живот тепло становилось все более ощутимым по мере того, как толчки участились, а поглаживания набирали интенсивность.

Хоть она сама и не делала этого никогда, Гермиона часто слышала рассказы соседок по общежитию. Они порой в ярких красках описывали свои ощущения во время секса, и Гермиона прекрасно понимала, к чему все приближается сейчас. Она не могла вынести мысль, что вот-вот достигнет кульминации от манипуляций Пожирателя Смерти.

– Хватит, прекрати! – закричала Гермиона в панике.

Ее мольбы, конечно, не были услышаны. И как она ни старалась снова отстраниться, игнорировать реакцию организма с каждой секундой становилось все сложнее. В какой-то миг напряжение охватило ее в последний раз, а затем спазмы удовольствия волной прошлись по всему ее телу. И в ту минуту, когда стенки ее влагалища сокращались в мощном оргазме, она почувствовала ударившую вглубь нее струю.

Излившись внутрь, с минуту Долохов лежал на ней, сбивчиво дыша, уткнувшись в копну ее восхитительно шелковистых каштановых волос, а потом вышел из ее обмякшего тела и отстранился.

Они кончили одновременно.

Идеальная гармония.

Он взглянул на простыни – всего несколько капелек крови и чуть красноты вокруг входа. Его маленькая нежная грязнокровка была изящна даже в этом.

Удивительная девочка.

– Вот мы и стали ближе, лапонька. И совсем не страшно, да?

Мужчина едва ощутимо провел рукой вдоль ее позвоночника, и Гермиона чуть шевельнулась.

– Пожалуйста, можно мне уйти? – всхлипывая, произнесла она, дернувшись в путах. – П-прошу, отпусти.

– Традиции требуют, чтобы в первую ночь мужчина оставлял девушку наедине со своими мыслями, – сказал Долохов. – Но мне не кажется это правильным. Я считаю, мужчина должен оставаться рядом, чтобы помочь девушке принять то, что теперь она всецело принадлежит ему, – Гермиона снова всхлипнула. – Чем скорее ты осознаешь новую реальность, лапонька, тем лучше для тебя же. А я помогу тебе в этом.

Мановением палочки он очистил простыни, себя и ее вход от крови, следующим взмахом освободил ее от веревок, а затем лег рядом на кровать и за плечи потянул девушку к себе. Гермиона легонько взбрыкнула, но Антонин без усилий подавил ее вялое сопротивление, прижав ее спиной к своей широкой груди, и затем поцеловал ее в плечо. Поначалу девушка была сильно напряжена и подрагивала, но постепенно ее тело расслаблялось, поддаваясь. К удивлению Антонина, вскоре он услышал, что ее дыхание выровнялось – его грязнокровка уснула.

Это было намного приятнее, чем он представлял себе. Честно говоря, это превзошло все его ожидания. Ее нежная кожа, ее узенький вход. То, как она реагировала на его касания и толчки, то, как она кончила. Все было идеально.

Вдыхая запах ее волос и ощущая ее мягкую кожу под пальцами, Антонин вдруг понял еще кое-что. Это было оно. Именно то, что он искал все эти годы. То, чего ему не хватало. Видеть искренние эмоции, ощущать настоящие чувства.

Этот мир был пропитан лицемерием. Он это остро чувствовал и ограждал себя от этого, как только мог. Он ни с кем не дружил, ни с кем не сближался. А горький опыт с девушками дал ему понять, что притворство было даже в том, что касалось любви.

Девушки умело скрывали свои истинные чувства, заменяя их теми, которые от них ожидались, и когда терявший голову – от улыбки, взгляда, длинных ног – тогда еще молодой Антонин неожиданно напарывался на жестокую правду, та ранила его до глубины души. С возрастом он научился раскусывать притворщиц при первых же их попытках обмануть и уже не реагировал на ласковые слова, милые улыбки, озорной взгляд.

В какой-то момент его многострадальное сердце настолько ожесточилось, что он перестал верить, что в этом мире вообще есть искренность.

Но маленькая грязнокровка развеяла это его убеждение в пыль. Все, что девочка испытывала, было у нее на лице, отражалось у нее в глазах. В ней не было и капли притворства. Это его удивило и стало глотком свежего воздуха. Девочка воодушевила его. Это было похоже на открывшееся второе дыхание после долгой битвы.

Антонин нежно провел пальцами по ее руке и ниже, по бедру.Она крепко спала.

Он сильнее прижал грязнокровку к своей груди.

Теперь все будет иначе. Все будет так, как и должно быть.

Комментарий к Глава 5. Знакомые незнакомцы. Часть 2 Химия наконец-то закружилась между главными героями, чему я сама несказанно рада, ведь это станет отправной точкой сложных и многогранных отношений)