– Я про посещение Св.Мунго, – утонил он, но заметив растерянность на лице Джинни, юноша осторожно спросил: – Или я чего-то не знаю?

– На самом деле, я… – девушка смолкла, ее губы сомкнулись в тонкую линию.

– Только не говори, что ты передумала из-за того разговора с Кэрроу.

– О, Мерлин, конечно, нет, – она махнула рукой. – Я согласилась с ним только для того, чтобы он отстал и поскорее ушел. Правда, потом… – Джинни снова замешкалась. Невилл посмешил положить свою ладонь поверх руки подруги в знак поддержки, и Уизли мягко улыбнулась. – Я хотела сказать, что… много размышляла после этого… И… трудно это признавать, но… я думаю, в чем-то Кэрроу был прав. – Невилл продолжал внимательно вглядываться в лицо девушки, и та добавила, перейдя на шепот: – Я не хочу рожать его ребенка. Но избавляться от своего я тоже не готова.

Лонгботтом глубоко вздохнул и развернулся на тахте, сев к Джинни боком, и та сделала то же самое. С минуту они молча смотрели на стену напротив, пока Невилл, наконец, не заговорил.

– Когда ты рассказала мне о вашем разговоре, я тоже в чем-то с ним согласился. Но не стал говорить об этом, чтобы не мешать тебе самой сделать выбор, – юноша вскинул правую руку и рассеянно провел ею по волосам, взъерошивая их. – Мда. Ты представь, если бы во время нашей учебы Кэрроу был настолько адекватным.

Джинни хихикнула.

– Да уж. В этом случае, мы просто не могли бы постоянно перечить ему.

– Ну, от парочки Круциатусов это бы нас точно избавило, – хохотнув, произнес Лонгботтом. – Просто поразительно, как ему удавалось изображать из себя полного идиота. И ведь мы верили в этот спектакль! Помнишь, как перед Рождеством они с сестрицей…

– Невилл… – прервала Джинни друга. – Именно об этом я и хотела поговорить.

Лонгботтом нахмурился, посмотрев на нее.

– О Кэрроу?

– Нет. Мне важно знать твое мнение, – все еще смотря на стену перед собой, сказала Уизли. – Если бы я решила… оставить этого ребенка, что бы ты сказал на это?

– Джинни, я приму любое твое решение.

Она развернулась к парню.

– Ты не понимаешь. Несмотря на то, что многие считают меня сильной… В реальности, это не так. И я знаю, что не справлюсь в одиночку… Мне нужна будет поддержка. Плечо, на которое можно будет опереться. Поэтому я спрашиваю тебя, как своего парня: ты готов стать отцом ребенку Макнейра?

– Нет, – ответил Невилл. Но в ту секунду, когда Джинни удрученно опустила голову, посмотрев на свои колени, Лонгботтом снова положил руку поверх ее и добавил: – Я готов стать отцом твоему ребенку, и плевать, чьи еще в нем гены. Он твой, и уже поэтому небезразличен мне.

Джинни медленно подняла глаза. Это были одни из самых теплых слов, которые она слышала в жизни.

Определенно больше это не было влюбленностью.

Теперь это любовь.

Когда дверь приоткрылась, Лаванда, лежащая лицом к стене, плотнее укуталась в одеяло. Она слышала, как кто-то подошел к ее кровати и сел на край.

– Эй, Лав-Лав, ты спишь? – раздался на головой тихий голос младшего Лестрейнджа.

Девушка всеми силами старалась дышать ровно, чтобы не выдать себя.

– Я пришел сказать, что Руди наконец-то уехал в Бельгию. Его не будет три дня.

Лаванда плотнее зажмурилась и под одеялом сжала руку в кулак.

– Ладно, отдыхай, – не получив никакой реакции от девушки, Лестрейндж наклонился и коснулся губами ее головы чуть повыше виска. – Хотя бы эти три дня мы поживем спокойно.

– Мисс Браун!

Девушка вздрогнула, очнувшись от захлестнувшего ее воспоминания, и посмотрела на стоящего у стола напротив нее аврора.

– Вам нужно подписать это, – мужчина развернул свиток и положил его перед Лавандой. – Этим Вы подтвердите свое согласие на смягчение приговора для мистера Рабастана Лестрейнджа. Наказание в виде ограничения свободы будет заменено на общественные работы.

Лаванда обмакнула перо в чернильницу и шумно выдохнула перед тем, как занести перо над свитком.

– Знаете, хотя повторное заседание Визенгамонта прошло, и Ваши показания стали решающими, еще можно дать делу обратный ход. Вы уверены в своем решении? – заметив, что девушка замешкалась, спросил аврор. Она подняла на мужчину глаза. – Я не знаю подробностей относительно Вашего пребывания в поместье Лестрейнджей, но я слышал рассказы других плененных девушек о том, что с ними творили Пожиратели. Вы точно хотите, чтобы один их этих, – мужчина презрительно скривился, – ходил среди нормальных людей? Жил обычной жизнью? После всего, что он сделал.

…Я запал на тебя, Лав-Лав. Мне не хватило смелости защитить тебя от брата… Я все же надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь простить меня…

Лаванда взглянула на пергамент.

– Я не считаю его хорошим человеком, – проговорила она. – И, если бы Вы спросили меня через два-три месяца после битвы за Хогвартс, согласна ли я на смягчение наказания для него, я бы однозначно сказала «нет». Но… после победы я долго думала обо всем, что произошло за последние месяцы… – девушка непроизвольно коснулась живота свободной рукой. – И я смогла увидеть некоторые вещи под другим углом. Теперь я убеждена, что, если человек раскаивается, то нужно дать ему шанс искупить грехи.

– А Вы считаете, он раскаивается?

…Хотя бы эти три дня мы поживем спокойно…

Лаванда коснулась кончиком пера свитка и вывела на нем свою подпись.

– Я уверена только в одном. Что не хочу воспитывать ребенка в мире, где правит месть, – произнесла она, поднявшись со стула. – А раскаивается Рабастан Лестрейндж или нет, покажет только время.

Сентябрь, 2012 год

Как всегда в это время, утром на вокзале Кингс-Кросс было полно народу. Сквозь толпу пробирался мужчина в длинном, темно-болотном кожаном плаще, толкая перед собой тележку, на которой поверх двух увесистых, судя по их размеру, чемоданов, стояла клетка с черным вороном. По правую руку от мужчины шел мальчик лет 12-13, а рядом с ним девочка. На вкус современных лондонцев, дети были одеты весьма старомодно, но не странная одежда могла бы привлечь внимание спешащих по своим делам магглов, будь они менее погружены в себя, а постоянно меняющийся цвет волос мальчика: вот он брюнет, а через минуту пряди уже красновато-лиловые, потом опять черные, а затем вдруг синие.

– Вот скажи мне, какая была необходимость именно сегодня пробовать эти хреновы Хамелеоновы чары? Ты хотя бы не перед самым выходом это сделал, – с огорчением в голосе произнес мужчина.

– Ну я же сказал, что просто хотел перекрасить ворона. Было бы так круто! – обиженно проговорил мальчик, тряхнув ярко-зеленой шевелюрой.

– Угу. Круто. Тебе повезло, что маме сегодня надо было рано утром выйти на работу, и она не увидела того, что ты устроил в нашей гостиной. Когда она узнает, она убьет нас.

– Нууу, – задумчиво протянул мальчик, когда все трое остановились между кирпичными колоннами на девятой платформе, – я думаю, мама просто лишит меня карманных на пару месяцев. А тебе, да, она оторвет голову.

– Спасибо за поддержку, сын, – хмыкнув, сказал мужчина, после чего повернулся к девочке: – Дарла, сначала ты.

Девочка кивнула и проскочила через барьер. Мужчина с мальчиком прошли следом, выйдя на платформу 9¾, на которой уже было столпотворение. Туман из клубов белого пара от ярко-алого «Хогвартс-экспресса» окутывал все вокруг, делая фигуры, стоящие чуть в отдалении, едва узнаваемыми. Дарла на ходу бросила что-то про подруг и скрылась из виду.

– Эй, Тони! – мужчина вместе с сыном подошел к Антонину Долохову, который стоял у одного из первых вагонов вместе с женой и дочерью.

– Басти, – поприветствовал Лестрейнджа Долохов.

Пожав руку Антонину, Рабастан кивнул Гермионе, та коротко кивнула в ответ.

Тем временем Брэндон Лестрейндж принялся рассматривать огромный фолиант в руках Катерины Долоховой.

– Ого, что это у тебя?

– «Тайны Хогвартса», – ответила девочка. – Взяла для легкого чтения в поезде.