– Прости отца, – проговорила Роуз виноватым голосом. Девушка присела на диван рядом с Торфинном. – Он просто… в ужасе… Так много потерь. Завтра он будет сожалеть о том, что сделал.

– Ты не должна извиняться, – смотря прямо перед собой, произнес Торфинн. – И твоему отцу не о чем сожалеть. Он прав. Я это заслужил… Хотя нет… Я заслужил намного больше. Ведь это я виноват в ее смерти.

Торфинн почувствовал, как ладонь Роуз опустилась на его сжатую в кулак левую руку, и посмотрел на девушку.

– Ты не должен так говорить, – лицо Роуз было непривычно напряженным. – Твоей вины в этом нет. В ее смерти виноват ее убийца… И этот… Темный Лорд. Будь он проклят! Они оба!

Торфинн заметил искры ярости в ее глазах, но он достаточно хорошо знал свою девушку, и потому поспешил обнять ее за плечи. Как он и полагал, ярость не долго правила ею – вскоре послышался первый всхлип. Такие темные чувства как ненависть и злость крайне редко сопровождали мысли и слова Роуз, и, даже загоревшись яркой вспышкой внутри нее, они очень быстро гасли, иногда выливаясь слезами, будто бы организм сам отторгал чуждые ему эмоции.

Роуз невероятно добрый, светлый человек, она так легко оправдала его. Но даже если она не считает его виноватым, это вовсе не значит, что он сам так не думает.

Анджелина Джонсон была всего лишь девчонкой. Бесстрашной и талантливой волшебницей, конечно. Но такой юной. Такой неопытной. Он должен был помешать ей принять участие в боевых действиях. Никакие уговоры, вероятно, не убедили бы ее уйти в безопасное место. Но он мог бы… оглушить ее и перенести подальше… Или хотя бы спрятать где-то – в Хогвартсе полно укромных уголков, куда враги даже заглядывать не стали бы. Но он не сделал этого. Не сделал ничего. Когда началась битва, он успел только взглянуть вслед Анджелине, убегающей из Большого зала с палочкой наготове. Он ее не остановил. А ведь это был его долг.

Мужчина крепче прижал к своему плечу плачущую Роуз, его льняная рубашка уже была мокрой от слез девушки.

Он будет делать вид, что согласился с ней, что признал свою непричастность к трагедии.

Ради нее.

Но он пообещал себе, что теперь каждый день своей жизни он будет пытаться искупить вину. Завтра с утра он отправится в Министерство и первым делом поговорит с Уизли и Эдвардом. Он попросит позволить ему принять участие в восстановлении того, что осталось от магической Британии после правления Темного Лорда. И он согласится на любую, даже самую незавидную работу, которую ему предложат.

Он слишком долго просто использовал то, что строили другие.

Сначала он был иждивенцем, наследником благородной династии из Священных двадцати восьми, и лишь брал и растрачивал то, что доставалось ему по праву рождения. Потом, после смерти отца он вступил в ряды Пожирателей Смерти и стал разрушать. И плевать, что он принял Метку, только чтобы обезопасить мать от настойчивых приставаний членов чистокровной элиты, большинство из которых были убежденными сторонниками Волдеморта и вовсе не гнушались использовать Непротительные, если не получали то, чего хотели… Но многому из того, что он совершил, нет никаких оправданий. Непреложный обет спас его от наказания за прегрешения. Но даже самая древняя магия не способна очистить совесть.

Его спасет лишь труд на благо магического сообщества, каким бы тяжелым он ни был.

Он стерпит все, потому что так нужно.

– Невилл! – подбежав к вошедшему в дом Лонгботтому, Джинни обняла его за шею.

Отстранившись, девушка заглянула за спину парня, но, когда, пройдя в дом следом за Невиллом, Драко закрыл за собой входную дверь и обнял бросившуюся к нему Луну, сердце Джинни сделало кульбит. Уизли растерянно посмотрела на Лонгботтома.

– С ним все в порядке, – мягко произнес Невилл, обняв девушку за плечи. – Билл остался в Хогвартсе, чтобы… закончить кое-какие дела. Он будет чуть позже.

– Хвала Мерлину, – на выдохе проговорила Джинни, снова приблизившись к парню и уткнувшись носом ему куда-то в ключицу.

Когда Драко и Луна разомкнули объятия, юноша увидел появившуюся в дверях комнаты Нарциссу. Для Драко эта женщина всегда была идеальным примером истинной чистокровной из благородной семьи. Нарцисса Малфой в любой ситуации стойко сохраняла хладнокровие, даже перед лицом опасности. Она никогда не отличалась многословностью, умея одним лишь взглядом донести до собеседника свою точку зрения, а ее размеренные движения, аристократические манеры и блестящие знания этикета всегда были предметом обсуждения в светском обществе. Для Нарциссы такое состояние было совершенно естественным, наверное, поэтому оно и вызывало восхищение остальных.

Несмотря на то, что Драко также восхищался своей матерью, он порой очень сильно ощущал нехватку теплоты в родительском доме, хотя с годами он научился, наряду с прочими эмоциями, скрывать и эту свою боль, стараясь перенимать поведение отца и матери, чтобы быть достойным наследником рода Малфоев.

Поэтому, когда он увидел Нарциссу, в которой не было привычного лоска и хладнокровия, он немного растерялся, однако, все же смог взять себя в руки и произнести:

– Мама, я…

Он не успел договорить, буквально окаменев, когда женщина резко сорвалась с места и почти бегом пересекла комнату по направлению к нему. Оказавшись рядом, Нарцисса заключила сына в крепкие объятия, и несколько секунд Драко просто стоял, держа руки вдоль тела и не осмеливаясь обнять мать в ответ, все еще не веря в происходящее.

– Живой.

Лишь только она прошептала это, юноша вскинул руки, сильнее прижимаясь к матери.

В эту минуту Драко понял, что мир полностью перевернулся.

По крайней мере, для него.

Раздавшийся стук в дверь вытащил Джинни из глубоких раздумий. Спустя мгновение старые петли скрипнули и на пороге комнаты появился Невилл.

– Принес твое любимое – песочное с мятой, – с улыбкой юноша продемонстрировал тарелку с горкой печенья на ней. – И еще ванильное молоко.

Он подошел к тахте, на которой сидела девушка и, присев рядом, поставил тарелку на стоящую рядом тумбочку, а стакан с молоком передал в руки Джинни.

Удивительно, как быстро их отношения из крепкой дружбы переросли в глубокую привязанность. Впрочем, предпосылок к этому было немало. Святочный бал на четвертом курсе стал их первым совместным значимым событием, однако, тогда они еще, безусловно, были просто друзьями. Потом был Отряд Дамблдора… Они доверяли друг другу самые сокровенные секреты, приободряли друг друга, поддерживали, помогали. На седьмом году обучения, будучи лидерами сопротивления в Хогвартсе, они вместе планировали диверсии против Кэрроу, вместе сносили пытки. Тогда для Джинни Лонгботтом стал не просто другом, а еще одним братом, не по крови, но частью семьи.

А за те два месяца, что они жили бок о бок в штаб-квартире Ордена Феникса, Невилл и Джинни стали испытывать друг к другу чувства иной природы. Уизли не могла сказать за Лонгботтома, но прекрасно понимала, почему это произошло с ней. Находясь в рабстве у Макнейра, она была заперта не только в физической, но и в психологической клетке, пребывая в уверенности, что навсегда лишилась близких ей людей и осталась совсем одна в этом мире. А когда Джинни пришла в сопротивление и встретила там Билла и Невилла, ее в скором времени захлестнуло мучительное чувство тревоги: она боялась вновь потерять их, поэтому испытывала колоссальную потребность быть рядом каждую свободную минуту. И так уж получалось, что именно с Невиллом они часами трудились вдвоем, изготавливая зелья и магические боеприпасы. Общее прошлое, теплые дружеские воспоминания, ежедневная работа в ограниченном пространстве и пришедшее с войной понимание, что жизнь может оборваться совершенно неожиданно – все это вместе стало магнитом, который притянул Невилла и Джинни друг к другу, и их взаимная симпатия расцвела во влюбленность.

– Ты как, готова к большому дню? – спросил Невилл.

Уизли сделала глоток молока и подняла на юношу вопросительный взгляд.