Кэтлин смотрела с холма на руины усадьбы и почерневшие поля вокруг.

От оливковых и апельсиновых рощ остались лишь темные обугленные скелеты. Она уже видела все это несколько дней назад, но не могла тогда поверить своим глазам.

Она стояла теперь выпрямившись, лицом к этому черному кошмару и чувствовала острую боль и поднимавшуюся в ней холодную ярость.

– Ты не должна приходить сюда, – раздался голос Алекса совсем рядом с ней. – Неужели еще не достаточно? Ты была уже сегодня на одних похоронах.

– Мне надо смотреть на это. – Кэтлин не желала отводить глаз от черных полей. – Ты прав, это похоже на смерть… моего ребенка. Никто не имел права совершить такое.

– Должно быть, мы живем в отвратительном мире.

– Я никогда не думала так. – Кэтлин покачала головой. – Я всегда считала, что мы можем защитить наш мир от всего плохого, но, очевидно, заблуждалась.

Алекс шагнул к ней.

– Кэтлин, это еще не конец… – Он протянул руку.

– Не касайся меня.

Его рука упала.

– О’кей, я понял.

– Нет, ты не понял.

Он думал, что она будет упрекать его за жестокость, но Кэтлин не собиралась никого обвинять, кроме себя. Она просто не хотела, чтобы он снова воздвиг защитный барьер между ней и ее болью. Она не хотела расставаться с этой болью, поддерживающей ее решимость бороться до конца.

– Ты можешь понять, что я чувствую, глядя на все это? Раньше я хотела лишь вернуть Джонатану Танцующий Ветер, но теперь… Тот, кто это сделал, должен быть наказан. И я добьюсь этого.

– Ты же говорила мне однажды, что не приемлешь месть.

– Да, и ты сказал, что это потому, что никто еще не причинял мне по-настоящему зла. Скажи мне теперь, Алекс, разве всего этого мало?

– Достаточно, – сказал он. – И что дальше?

– Мы возвращаемся в Стамбул. Ты думал, я сдамся? Что еще я могу сделать? Меня всегда мучило то, что моя мать позволила отцу разорить Вазаро. – Она судорожно рассмеялась. – Теперь я сама довершила его разрушение. Надо было предупредить Джонатана. Всего один телефонный звонок – и ничего этого бы не было. Как я могла быть такой беспечной… – Ее голос сломался.

– Это не твой провал, а мой. – Глаза Алекса странно блестели на его бледном лице. – Я допустил столько ошибок. Ты не должна больше ни в чем участвовать. Я не хочу, чтобы ты подвергалась еще большей опасности.

– Стало быть, я должна оставить все как есть? Сидеть здесь и смотреть на эти поля? Моя мать мертва. Вазаро мертво, духи, в которые я вложила часть своей души, уже никогда не будут созданы…

– Смерть Катрин невозможно исправить, но остальное…

– Что? Может быть, ты думаешь, для моих духов подойдут цветы, купленные в других усадьбах? Но это будет пустая работа. Духи называются «Вазаро», и цветы для них должны быть выращены здесь, на этой земле. Посмотри на эти поля, Алекс. На них будто сбросили водородную бомбу.

– Жак говорил, что удалось срезать черенки от многих растений. Позволь мне заняться этой работой. Я обещаю, что мы…

– Нет!

Она не могла больше говорить об этом и, развернувшись, стала спускаться к дороге, где стояла машина. Смутно она понимала, что его не отпускает чувство вины и боль поражения. Но она отказывалась думать о его боли, воздвигая вокруг себя ледяную стену.

Кэтлин услышала позади себя торопливые шаги.

– Ты победила, черт побери! – Он схватил ее за руку и повернул лицом к себе. – Я хочу показать тебе кое-что. В «Никоне» Питера сохранилась пленка. Ее проявили и отпечатали снимки. – Он вытащил фотографию из внутреннего кармана. – Смотри, этот маленький приземистый человек, работающий в поле, – Антонио Феррацо. Запомни его лицо. Он убил твою мать и Питера. Он убил бы и тебя, если бы ему представился случай.

Кэтлин всмотрелась. Человек на фотографии улыбался, а ведь он был снят всего за день до того ужаса и опустошения, которое было учинено в Вазаро под его командованием. Алекс протянул ей другой снимок.

– А это Ледфорд.

Она уставилась на снимок с загнутыми помятыми краями. Перед ней было довольно заурядное лицо, полнокровное и румяное.

– Но… они оба выглядят так обычно. – Она убрала фотографии в сумочку. – Не беспокойся, я запомню их.

– Получше запомни.

– А что с Краковым?

– Я звонил Гольдбауму и просил удвоить наблюдение за ним. – Он шел с ней рядом, лицо его приняло напряженно-сосредоточенное выражение, которое было ей так хорошо знакомо. – Сегодня же мы покинем Ниццу. Я нанял небольшой частный самолет, который приземлится в окрестностях Стамбула, вдали от официального аэродрома. Мы возьмем такси и доедем до крытого базара, где я оставлю тебя на время с Кемалем, а сам отправлюсь разведать обстановку вокруг дома. Может быть, они уже установили за ним наблюдение и нам придется поискать другое убежище.

Она одобрительно кивнула.

– А сейчас мы заедем в деревню и скажем Жаку, какие меры безопасности следует предпринять. – Он встретился с ней взглядом, открывая дверцу машины. – Боже, что я делаю. Кэтлин, передумай, пока не поздно. Я могу отправить тебя к Андреасу, он сумеет обеспечить твою безопасность. Тебе не надо возвращаться в Стамбул.

Она ничего не ответила, садясь в машину. Выругавшись себе под нос, он захлопнул дверцу.

– Это Феррацо. Звоню из отеля «Диван» в Стамбуле.

– Меня не волнует, где ты. Где Каразов и женщина из Вазаро? – спросил Ледфорд.

– Я не нашел их. Весь день я провел в аэропорту, но их не было.

– Ты думаешь, что Каразов настолько глуп, чтобы лететь обычным рейсом? Чтобы ты мог схватить их прямо у трапа самолета?

– Но я не мог возвращаться в Вазаро. Это рискованно. Там все кишит полицейскими и Интерполом.

Брайэн вздохнул.

– Я начинаю разочаровываться в тебе, Феррацо.

– Но ведь ты сам упустил их, – защищался Феррацо. – Тебе стоило лишь приказать мне взять обоих в Версале.

– Нет! Не смей трогать Каразова. Женщина – вот твоя цель, ты, идиот. Если ты, конечно, сможешь управиться с ней.

– Я уже управился с целым Вазаро. Разве не так? – Тон Феррацо стал более уверенным. – А этих двоих надо еще найти.

– Да, это будет нелегко. Джипси говорит, что Каразов ушел в глубокое подполье, даже ему не удалось определить его местонахождение в Стамбуле. – Он помолчал, размышляя. Как бы то ни было, но Алекс должен будет попытаться выйти на него, Ледфорда. – Каразов знает о доме на улице Оружейников.

– В таком случае надо встречать его там.

– Через три недели я приеду в Стамбул. – Голос Ледфорда был мягким, как шелк. – Женщина к этому времени должна исчезнуть. Второй твоей ошибки я не потерплю.

Не дожидаясь ответа, Ледфорд положил трубку. Итак, Каразов лег на дно. Этого следовало ожидать. Он понял наконец, с каким серьезным противником имеет дело, понял, что он, Ледфорд, не прощает измены и не позволит какой-то женщине встать между ними в их поединке.

– Почему ты не хочешь убить Каразова, раз он знает о доме?

Ледфорд повернулся лицом к Кракову, сидевшему в кресле посреди комнаты.

– Он не заявит в Интерпол, не волнуйся. У меня с ним свои дела.

– Я должен быть уверен, что меня это не коснется. – Краков поднялся. – Я собираюсь дать еще одну пресс-конференцию, о дне которой объявят сегодня после полудня. Это будет последний раз, когда мы с тобой можем встретиться перед отъездом в Стамбул. Думаю, что даже телефонные звонки будут небезопасны. Когда все это закончится, я должен быть…

– … чист, как горный воздух, – закончил за него Ледфорд, широко ухмыляясь. – Так и будет.

– Ты знаешь, что делать?

– Завтра надо подстроить телефонный звонок в полицию, содержащий угрозу.

– Операция в Стамбуле выполняется точно по нашему плану? Ты следишь за этим?

– Разумеется. Каждый выстрел прозвучит точно по твоему расписанию. – Ледфорд дружески улыбнулся ему. – Это и в самом деле замечательный план.

– Ты не раскаешься в своих действиях, когда я возьму власть, ты станешь…

– Я думаю, тебе пора уходить, – прервал его Ледфорд. Он был уже не в состоянии выносить эти самодовольные разглагольствования. – Мы не имеем права рисковать сейчас, когда так близки к успеху.