Когда смотрел в затылок Полуэктову, в голове сложился весь паззл. А в глазах Вероники Алексеевны мелькнуло смутное одобрение. Одобрение. Она знала. И пусть она серая мышка, блокадница, одна из маленьких винтиков аппарата городской прокуратуры, но она допущена в пятый подвал. А это уже многое. Полуэктова казнили по приказу Иванцева, неофициально, а официально — Особым совещанием. И теперь этот черненький газик…

Андрей Януарьевич улыбнулся, развеселившись. Сошел недалеко, не доехав до дома две остановки, а дальше пошел пешком.

Он не боялся идти по ночному Ленинграду, потому что сейчас был абсолютно счастлив. Карман тяжелил ТТ, но на сердце было легко и спокойно.

Во дворе, заваленном осколками кирпича, никого не было. Андрей Януарьевич прошел по скользким от дождя доскам к покосившейся хибаре и потянул за деревянные створки. Пахнуло сыростью и машинным маслом. ГАЗ-М1, посверкивая хромом и чернильно-черным капотом, затарахтел, когда майор повернул ключ зажигания.

Он редко пользовался благами отечественного автопрома, предпочитая общественный транспорт по причине доступности. Но для неблизких поездок за город Ланган приобрел машину еще до войны.

Мигнув фарами, он выехал со двора. Город был пуст, лишь кое-где в домах горели подрагивающие огоньки — по ночам берегли электричество и по-прежнему ложись спать затемно. Стрелка спидометра остановилась на сорока. Андрей Януарьевич сбрасывал скорость лишь тогда, когда приходилось объезжать заваленную мусором мостовую и знаки «Яма».

Переехав коротенький мостик через Екатерингофку, он затормозил у кирпичного полуразрушенного здания и вышел.

Контора «Клейкости» располагалась дальше, прячась в глубине хозяйственных построек завода. Ланган зашел же с противоположной стороны и шел сейчас вдоль стены, принюхиваясь.

Противно пахло горелым, и в черном беззвездном небе с трудом можно было различить клубы дыма.

Над дверями конторы горел ровным светом фонарь, но майор свернул за угол и, подтянувшись на руках, влез в провал от авиабомбы и чуть шагнул в пустоту. Вцепился пальцами за кирпичи, другой рукой нашарил конец железной балки и перенес весь вес тела вправо, цепляясь за балку. Балка, к счастью, выдержала, и тихонько он вытянул себя подальше от провала.

Снизу сквозь темные от времени кирпичи пробивался свет. По своему прошлому визиту Андрей Януарьевич успел запомнить расположения построек.

Котельная. Именно оттуда весной выгребли три мешка пепла. А теперь жгли еще на столько же. Свет то пропадал, то исчезал — кто-то ходил и закрывал единственный источник света — импровизированный крематорий.

Но майора милиции Лангана это уже нисколько не интересовало. Он прошел по верхнему этажу котельной и едва не споткнулся о кирпич. Больно ударился о выступающий угол, ободрал кожу на ладони, но равновесие удержал.

Теперь его лицо чуть подсвечивалось красноватым пламенем. Была видна часть печи с раскаленной оранжевой топкой и торчал коричневый стоптанный ботинок. Этот ботинок подпихнули обрезком металлической трубы и с лязгом захлопнули дверцу. Труба загудела.

Тяга хорошая, заметил про себя Андрей Януарьевич. Но только воняет жутко. Но на костеобрабатывающем заводе этим никого не удивишь. Приторный, удушливый, разъедающий ноздри запах знакомый еще с войны.

Трупы русских и немцев на развалинах Берлина. Девчонка с раскроенной головой. Молодая женщина с искаженным ужасом лицом. Мертвые дети. Мертвые люди. Но они все были другие, не такие страшные, не такие как…

Своего первого человека он убил в восемнадцать лет. Он тогда служил в ВОХРе на Дальнем Востоке. Человек, в которого пришлось стрелять, был зэком. Матерым, закоренелым уголовником, одним из первых отправленных в Дальлаг и первым решившимся на побег. Не стрелять было нельзя — либо он тебя, либо ты его. Было страшно, но руки сами взвели курок. Винтовка выстрелила будто сама, и человек упал. Потом долго тошнило. Организм, впитавший с молоком матери высокие нормы морали, взбунтовался против нечеловеческих законов жизни. В бараке Андрею налили полный стакан спирта, приказали выпить залпом и лечь спать. Из-за алкогольного дурмана все забылось, выветрилось из головы.

Второе убийство произошло там же, в Дальлаге. Беглецов взяли и быстро, тройкой, состоявшей из начальника лагеря, замполита и особиста, приговорили к высшей мере. На этот раз младшего сержанта поставили специально. Лязгнули двадцать затворов. Не стали заводить грузовик, чей шум мотора заглушал звук выстрела, наоборот, согнали все бараки на вытоптанный плац и там же, на плацу, шестерых человек расстреляли.

Андрей Януарьевич как-то поинтересовался у Иванцева о судьбе своих первых учителей. Михаил Федорович подвел тогда к шкафу, вынул три дела. Татарский, Вятич и Нейманов. Годы жизни и годы смерти. Друг за другом были расстреляны в тридцать седьмом, тридцать восьмом и тридцать девятом в тысяче километров от Дальлага в доме Васькова — одной из тюрем Магадана. А ведь ему, Лангану, тоже когда-то светил Магадан.

Снова скрипнула дверца печи. Андрей Януарьевич вздрогнул, сделал шаг вперед и уперся лбом в дуло пистолета.

========== Глава 6 ==========

Перед ним стоял Ян. Дуло ТТ отодвинулось, перестало холодить лоб, и Валентинов, все еще держа Лангана на мушке, приказал:

— Раздевайся.

У Андрея Януарьевича дернулась щека, и он медленно, чтобы не пристрелили, расстегнул пиджак и рубашку и бросил их на пол. Под рубашкой ничего не было. Ствол пистолета качнулся вниз. Ланган расстегнул ремень, и с него соскользнули брюки.

— Он чист, Людмила Иосифовна.

Ильиченко бросила равнодушный взгляд на майора:

— Можете одеваться. Ян, прощупай у него пиджак.

Если Валентинов сейчас передаст ей пистолет, то еще не все потеряно. Можно одним ударом врезать по его запястью, потом в глаз. Но Ян Леонидович отошел в сторону, и майор едва не скривился — Ильиченко расстегнула сумочку и направила на него браунинг.

— Что вы ищете? Оружие?

— Нет. То, что вы без оружия, это я поняла сразу.

— Чист, — Валентинов протянул Лангану пиджак и на всякий случай отошел в сторону.

— Искали шнур с микрофоном, — Ильиченко опустила пистолет и кивнула на печь: — Если бы нашли, то вы были бы там.

Андрей Януарьевич молчал. Тогда она обошла его кругом. Он напряг слух, но женщина всего лишь щелкнула зажигалкой и закурила.

— Ловко, однако, вы обдурили нас, Андрей Януарьевич. Не ожидала. Похвально. Вы только подумайте — честный майор милиции оказывается не менее честным человеком… Как мы.

— Кто это — мы? — хрипло спросил Ланган.

— Мы, палачи Ленинграда.

— Тоже приводите приговоры в исполнение в пятом подвале?

Ланган усмехнулся.

— Вы слышали про суд Линча? Впрочем вы сами застрелили Потапенко, руководствуясь не нашим милосердным советским законодательством, а революционной совестью. Так?

— Верно, Людмила Иосифовна. А вы позволили пристрелить вашего коллегу и даже закрыли на это глаза. Это благоразумие. И я не о Потапенко.

— Вероника Алексеевна рассказала мне. Потом я сразу поняла, кто этот неизвестный палач…

— А Полуэктов шепнул мне, кто отстреливает бандитов в Ленинграде, — парировал Андрей Януарьевич. — Выполняете миссию высшего правосудия, помогая таким образом милиции. Она не успевает трупы за вами подбирать. И это вы меня будете упрекать в жестокости?

— Я не говорила о жестокости, — мягко заметила она. — Вы все делаете правильно. И я тоже хочу извиниться перед вами, Андрей Януарьевич. Не буду чинить вам больше никаких препятствий. И мне хотелось бы, чтобы мы работали вместе.

Людмила Иосифовна протянула ему руку. Майор на секунду помедлил, раздумывая, но потом крепко стиснул ее пальцы.

Мир между ними был заключен.

Валентинов опустил пистолет, и воцарилось молчание. Только печка немного потрескивала. Первым молчание нарушил Андрей Януарьевич.

— Но что делать с расследованием?