В этот вечер ты собиралась сходить на разведку и изучить обстановку, как там и что происходит возле княжеских хором, может быть даже пробраться туда. Как обычно, ты вышла в районе семи часов, пообещав вернуться минут через двадцать, и направилась к площади. Даниила там не было, был другой, его напарник, он стоял со своим конем и обозревал окрестности скучающим взглядом. Ты думала, как же выведать информацию и рискнула на то, что совершенно точно не сделала бы в обычной жизни. Ты робко подошла к нему, изобразив такое наивное беспечное выражение лица, чтобы невозможно было даже подумать, что ты что-то замышляешь.

– Что-то как-то тихо, народ весь разбрелся, – пролепетала ты, как бы, между прочим.

Ты пыталась завязать разговор. Это был не твой конек, в обольщении больше успехов было у меня. Ты вообще не любила всё это, но ты обязана была побороть свою неловкость и обаять парня.

Он не сразу тебя заметил и вообще не ожидал, что с ним кто-то заговорит, поэтому он сначала так недоуменно поглядел на тебя, что ты подумала – всё пропало, но его взгляд тут же изменился, как только он осознал, какое прелестное молодое создание стоит перед ним.

– Так отдыхают все после рабочего дня, – ответил он тебе, с интересом разглядывая тебя.

– А ты почему же не отдыхаешь? – играла наивную девчушку ты, хлопая ресницами.

– Я только заступил, – ответил он и улыбнулся.

– Понятно… Раз ты в княжеской дружине, полагаю, ты очень… отважный и ловкий, – сказала ты первое, что пришло на ум, пытаясь отыскать к нему подход.

Хлопец засиял от комплимента и даже слегка залился краской, гордо поправил на себе кольчугу и меч на поясе, а потом ответил:

– Ну, без этого никак в бою.

Ты поняла, что выбрала верную стратегию и продолжила:

– И с тобой никуда не страшно пойти, не то, что с этими гончарами, да плотниками.

Он посмеялся довольно и ответил:

– А куда же ты собралась идти? Тут и пойти-то некуда.

– Ну… почему же? – наигранно изумилась ты и печально добавила. – Я вот грибов да ягод собрать хочу… хочу в лес пойти, да вот местности не знаю. Да и нет отважного друга, кто подстерег бы меня.

– Одной в лес идти, конечно, не гоже, такой девице – могут и украсть, – предостерег он.

– А что, очень рядом тут другое племя находится? Я просто новенькая, ничего не знаю даже, – так, между прочим, спросила ты, зацепившись за ниточку.

– Так за лесом этим.

– А он большой?

– Не боись, они достаточно далеко, и наведываются очень редко.

– Ох, ну что же мне тогда делать, как же мне быть… А ты со мной сходил бы в лес? – неловко улыбаясь, спросила ты, не спуская с него глаз, а потом добавила для надежности: – За поцелуй.

Он даже приоткрыл рот от такого неожиданного предложения. Он посмотрел на тебя с удивлением и подозрением – не разыгрываешь ли ты его, а ты игриво наматывала прядь волос, выбившихся из косы, на пальчик и строила ему глазки.

– Я… ээээ… – растерялся он, не зная, что ответить, потом оглянулся настороженно и ответил, – когда надо?

– Как только начнут рассеиваться утренние сумерки.

Ты хотела уйти незаметно с самого утра, чтобы тебя не скоро хватились.

– Хм, не рановато ли для ягод? – с прищуром спросил он.

– Так светает нынче быстро, пока придем, пока я пойму куда идти… – занервничала ты.

Он потоптался на месте в нерешительности, потом еще раз взглянул на тебя и, не справившись с соблазном поцелуя, промолвил:

– Хорошо. Только завтра я не могу. Я на посту до 8 утра должен быть.

– А когда сможешь? – с надеждой спросила ты.

– Ну, послезавтра же костер будет, там тоже никак, так что не раньше, чем через два дня, мне тогда надо будет с восьми на пост выходить, могу до этого с тобой сходить.

Ты немного расстроилась, что так долго надо будет ждать, но это лучше, чем ничего.

– Вот и отлично, – заулыбалась ты. – Только вот мне бы карту леса…

– Зачем тебе? – усмехнулся он, видимо посчитав, что ты не можешь там хоть что-то понять.

Ты и сама не знала, зачем и стала придумывать какую-то околесицу, надеясь, что он в этом ни капли не разбирается. Ты состроила слегка обиженный взгляд, и затараторила:

– Ты что, это ведь очень важно! Разве ты не знаешь, что подосиновики растут только в северной части леса? А лисички в южной, а подберезовики в юго-западной, а белый, так вообще, намного восточнее от лисичек. А что уж говорить о ягодах! Это еще большая наука!

Он ошалел от потока информации, обрушившейся на него, и тут же остановил тебя:

– Всё-всё, я понял-понял, будет тебе карта.

Ты облегчённо вздохнула и улыбнулась ему.

– Когда?

– Что когда? – не понимал он.

– Ну, когда ты её принесешь мне? – надавила ты на него.

– Вот когда соберемся идти – тогда и принесу, – произнес он с хитринкой.

– Хорошо, договорились, – натянуто улыбнулась ты ему снова, – только о нашем разговоре никому ни слова.

– Ясен пень, – усмехнулся парень и подмигнул тебе.

И ты, довольная собой, побежала домой, где тебя уже ждала очередная работа. В душе ты надеялась о нашей скорой встрече.

Я проснулась от боли, когда переворачивалась на другой бок, надавив случайно на рану на ноге. Я чуть приподняла голову от кушетки и увидела, как утренние лучи солнца играют бликами и тенями листвы на стене. Как же хотелось подняться и выбежать отсюда, вдохнуть свежего воздуха, почувствовать запахи с полей, упасть в росистую траву и радоваться белому свету. И тут с улицы неподалеку донесся звон колоколен, неужели тут у них есть часовня? Я даже толком и не знала здешних окрестностей. С детства я помнила, когда бабушка меня водила в храм, что утренняя служба всегда проходила часов в 8 или 9. Значит, примерно столько времени и было. Я слишком долго пребывала в своих мыслях, потом опомнилась, и хотела было привстать, но закружилась голова и я снова опустила голову на подушку. Мне казалось, что у меня больше сил, но я снова задремала, представляя, как я кружусь в голубом васильком поле. В следующий раз я проснулась, когда лекарь стоял рядом со мной, я была в бреду и плохо понимала время суток, все было как в тумане.

– Тише-тише, сейчас я сделаю тебе укол, у тебя жар, – говорил мне доктор.

Я повернула голову в другую сторону и там тоже кто-то стоял.

– Настя, – прошептала я и, едва протянув к тебе руку, снова закрыла глаза, через секунду я почувствовала, как горячая рука обхватила мою и я слабо улыбнулась…

Я долго бредила, а ты всегда была рядом.

– Настя? Настя, ты здесь? Настенька моя, я скоро встану, и мы убежим с тобой.

– Настенька, пойдем купаться, у тебя рубаха испачкалась.

– Настя, прости меня, я не это имела ввиду. Я так люблю тебя.

– Верни меня домой, верни меня…Настя, ты здесь?

Ты терпеливо ждала заветного дня. Матушка не могла на тебя нарадоваться, какая ты была исполнительная и хозяйственная, а ты просто не хотела нарываться на неприятности и вызывать подозрения. Ты терпеливо вынашивала план, и твердо намеревалась его воплотить, во что бы оно тебе не стало. Ты даже перестала подходить и нервировать Даниила на улице, чтобы он поверил, что ты смирилась с моим отсутствием. Ты избегала возможности лишний раз с ним встретиться, чтобы вдруг он не расколол тебя своими расспросами, так что ты только натянуто улыбалась ему из далека, и если он вдруг приближался к тебе, сразу пряталась в избу, мол, дела какие-то появились. Даниил настороженно поглядывал тебе в след, не верил он твоему смирению, особенно после того, как увидел в окно, как ты откровенно флиртуешь с его напарником.

Я очнулась в районе обеда от дикой жажды и желания сходить в туалет. Я чувствовала себя гораздо лучше, по крайней мере, сознание моё прояснилось, и хотя тело было ватным, мне нужно было встать. За шторкой были слабо слышны мужские голоса, но я постеснялась позвать на помощь и, собравшись с силами, я стянула с себя простынь, расправила на себе рубаху и, повернувшись не спеша на бок, потихоньку приподнялась и села. Голова немного покружилась, и всё вернулось на свои места. Затем я спустила ноги с лавки и без особого труда сползла с неё, но как только мои стопы коснулись деревянного пола, и я сделала шаг, внезапная боль пронзила в области лодыжки и я упала на пол, не успев подставить другую ногу. Тут же отлетели шторы в стороны, и с обеспокоенным лицом ко мне подскочили Тамерлан с лекарем. Я беспомощно смотрела то на одного, то на другого, желая заплакать от досады и унижения, но только страдальческая гримаса боли исказила моё лицо.