– Ты хочешь сказать, мы будем обеспечивать им безопасность, – поправляет ее Рафи. – Защищать их от мятежников, пока они будут исследовать руины.

Ржавые руины – так, значит, все дело в стали.

Эту историю знает каждый ребенок. Несколько веков назад жили люди, называемые ржавниками, потому что они обожали металл. Они выкапывали рудники, отравляли реки и в поисках железа перерывали целые горы. Они использовали его в строительстве своих городов, машин, механизмов и, конечно же, оружия, которым истребляли друг друга.

Теперь все, что осталось от ржавников, – это руины. Останки былого мира, ставшего нашим наследием.

Выходит, исследовать погибшие города и повторно использовать металл ржавников гораздо проще, чем добывать его из земли. Наш отец обожает строительство и в скором времени опустошит все руины возле Шрива.

Поэтому он и хочет заключить сделку. Защита в обмен на металл.

Дона Оливер продолжает улыбаться, но выражение лица Рафи вызывает у меня тревогу. У нее дергается глаз, словно она вот-вот закатит истерику.

– С чего бы Палафоксам доверять тебе? – обращается она к отцу напрямую. У меня перехватывает дыхание, Дона заметно напрягается.

Но тот, похоже, ничуть не злится. Проходит секунда, прежде чем он отводит глаза от эйрскрина и окидывает взглядом нас обеих: меня, вспотевшую и раненую, и мою сестру, внимательную и сосредоточенную.

Мы точно обоюдоострый нож.

– Хороший вопрос от умной девушки. С какой стати им доверять нам и позволять вводить армию на территорию их руин? – Он снова улыбается. – Ответ прост: они и не доверяют.

Биение моего сердца отдается в правой руке.

Никто не доверяет нашему отцу. Все прекрасно помнят, что он сделал со своими союзниками, как только получил от них желаемое. Теперь они стали никем, будто их никогда не существовало.

Наш отец создает свою собственную реальность.

– Палафоксам нужно подтверждение наших добрых намерений, – говорит он. – Гарантия того, что, как только мятежники будут изгнаны, мы вернем им руины.

У сестры блестят глаза, словно она с трудом сдерживает слезы.

– Папочка. Не делай этого.

– Они настояли. – Его голос становится мягче. – Это должно быть что-то, чем мы ни за что не захотим рисковать. Нечто очень ценное для нас, дороже всего на свете. Самое лучшее.

– Ты не можешь! – кричит Рафи. – Я не позволю тебе!

Воцаряется пугающая тишина – как это обычно бывает, когда она повышает на него голос. Дона выглядит так, будто хочет провалиться сквозь землю. В этот миг на меня обрушивается понимание того, о чем они говорят: он собирается отправить мою сестру семье Палафоксов в качестве заложницы.

В этой сделке она выступает гарантом. Если отец удерживает руины, Палафоксы забирают себе Рафи.

Пол у меня под ногами начинает крениться. Нас никогда не разлучали дольше, чем на пару дней.

– Таковы условия, – произносит он. – Палафоксы настояли.

– Но они узнают! – Со срывающимся голосом она приближается к его столу. – Она не сможет их обмануть!

Вот тогда мой одурманенный болью мозг осознает всю картину целиком. Рафи готовили к жизни в обществе, создавали определенную репутацию, давали ясно понять, что она важна для лидерства отца. А меня обучали использовать импровизированное оружие, потому что никто не позволит заложнице иметь при себе вибронож.

Не она станет гарантом.

А я.

Мир перед глазами раскачивается еще сильнее.

– Фрей справится с этим, – говорит Дона.

Рафи разворачивается к ней.

– Интересно, в каком мире? Это ведь не просто кучка зевак, просящих автограф, – это другая правящая семья!

– Мы обучим ее, – заверяет Дона.

– За месяц? Она даже не знает, как одеваться, как есть. Она едва умеет поддерживать разговор!

Слова Рафи ранят в самое сердце, хотя она и пытается меня защитить.

– Верно, – соглашается Дона. – Такого наша программа обучения не предусмотрела.

– Потому что никто из вас не понимает. – Она оборачивается к отцу. – Папочка, другие семьи не так добры, как ты думаешь. Палафоксы сожрут ее заживо!

Я смотрю на Рафи и недоумеваю: неужели она считает меня такой слабой? Она не может всю жизнь держать меня взаперти.

Но моего мнения никто не спрашивает. В мою сторону даже не смотрят. Они настолько привыкли делать вид, что меня не существует.

Поэтому я подаю голос:

– Я могу это сделать.

Вновь воцаряется тишина, будто все забыли, что я вообще умею разговаривать.

– Рафи, я шестнадцать лет копирую тебя. Для этого я и была рождена.

Сестра неверящим взглядом смотрит на меня. Она хочет возразить, но момент упущен – мое предательство спутало все карты.

Наш отец удостаивает меня оценивающей улыбкой.

– Хорошая девочка. – И снова отводит взгляд. – Решено.

С чувством облегчения Дона поспешно выводит нас из кабинета.

– Пойдемте. Предстоит еще столько работы. Фрей, твои уроки французского начинаются сегодня вечером.

– Французского? – переспрашиваю я. – Но Виктория расположена на юге. Почему не испанский?

Рафи со вздохом утирает слезы.

– Их старший сын ходил в женевскую школу. Разве ты не знала?

Я качаю головой. Я в принципе не знала, что у Палафоксов есть сын. И даже не знала, что в Женеве говорят по-французски.

Я ничего не знаю.

Рафи мрачно, едва заметно улыбается мне.

– T’es dans la merde[5], – говорит она.

Даже со своими жалкими познаниями во французском я прекрасно понимаю смысл ее слов.

– Ton accent est terrible[6], – заявляет Рафи.

Не сомневаюсь.

– Encore[7], – командует она, и симуляция запускается заново.

Я пытаюсь – правда пытаюсь, но посреди упражнения у меня начинает заплетаться язык. Взирающий с эйрскрина приятный мужчина выглядит озадаченным. На нем берет, а за его спиной парит аэродром Парижа, поскольку эта симуляция была спроектирована для самых маленьких.

Устав от моих неудач, в дело вступает Рафи и доделывает за меня упражнение. Легко. Безупречно. И слишком быстро, чем совершенно мне не помогает.

Мужчина в берете вновь доволен.

Je le déteste[8].

Моя сестра постоянно, каждый день изучает языки. Стоит ей двумя пальцами указать на какой-то предмет, как гарнитура сирано в ухе шепчет ей перевод на французском, тремя пальцами – на немецком. Вдобавок ко всему у нее есть живые преподаватели по обоим языкам, которые обучают ее местным жестам и выражениям, чтобы не складывалось впечатление, будто она обучалась у какой-то машины.

Безусловно, в этом она гораздо лучше меня. Пока я училась воевать, Рафи обучали остроумию, практичности и мудрости.

Моя сестра недовольно машет рукой, и эйрскрин гаснет. После встречи с нашим отцом она пребывает в дурном настроении.

– Фрей, не могу поверить, что ты все забыла!

В детстве Рафи научила меня устаревшему французскому. Поэтому я могла вести светскую беседу с гостями, не заставляя ее чувствовать себя неловко. И тогда не обязательно было знать неправильные глаголы.

Потому что неправильные глаголы никому не нужны.

– Рафи, никто не будет меня проверять. Уверена, Палафоксы даже не знают, что ты говоришь по-французски!

– Они все знают обо мне. Помнишь нашу поездку в Монтрё?

Взмахом руки она снова включает экран. Перед нами появляется новостной канал, где улыбающаяся Рафи позирует с детишками в школьной форме на фоне парящего снежного сада. Она выглядит очаровательной, уверенной в себе и совершенно не похожа на ту, кто стал бы коверкать местную грамматику.

Мои же воспоминания из этой поездки связаны не со школьниками. Я пряталась в нашем гостиничном море все то время, пока моя сестра и отец встречались со знаменитостями. А после ее место перед вежливой толпой заняла я, нацепив на себя шубу из искусственного меха поверх бронежилета. Приманка для скрывающегося в снегу убийцы.