– Тряпка, спокойно. Возьми себя в руки, – зло прошептал я сам себе, воткнул передачу и вдавил педаль газа.

Послушный рулю автомобиль выехал из ворот, поиграл гравием на просёлочной дороге и через пять минут выбрался на трассу, радостно зацокав по асфальту шиповкой. Ещё через несколько минут он бодро залетел на высокий холм, с которого открывался вид на Михайловку. И этот вид мне не понравился сразу.

Я притормозил, а потом и вовсе остановил машину. Нужно было получше разглядеть с холма происходящее внизу, а происходило что-то действительно очень мне непонятное.

На выезде из селения, на боку, яркой кабиной в кювете, лежала фура. Она загораживала въезд в деревню и, чувствую, с этой проблемой ещё придётся разобраться. Но больше меня насторожило другое. Один из домов, прямо в центре деревни, горел. Языки пламени рвались из окон, высокий столб густого чёрного дыма, судя по всему, должен быть виден за несколько километров. Но не было заметно ни суеты пожарной команды, ни мерцания мигалок автомобилей спецслужб. Да что там, пожарных, не видно вообще никаких людей, которые пытаются потушить пожар и спасти строение. Никакого движения в деревне не было.

«Вот, ёшки матрёшки. Как вымерла… так, что делать будем?»

Хотя, что тут делать – ехать надо. Там могут быть люди и им, возможно, требуется помощь. Опять же, мне продукты нужны, а деревня, как ни крути, ближайшая. Короче, решение принято, еду – на месте разберусь.

Педаль газа в пол и внедорожник срывается с холма, чтобы через минуту оказаться около грузовика, который действительно перегородил трассу. Всё – конец дороги для автомобиля, обочина узкая и объехать развалившуюся фуру нереально, а значит проехать в Михайловку этим путём действительно не получится. Объезда я не знаю, поэтому пойду в деревню пешком. Но сначала надо глянуть, что с водителем, если он ещё в кабине.

Я выбрался из машины и подошёл к опрокинутой фуре. Для того, чтобы посмотреть в окно, пришлось спуститься в кювет и, проваливаясь в серый рыхлый снег почти по щиколотки, обойти кабину. Водитель действительно внутри, но не шевелится. Через забрызганное грязью лобовое стекло подробности разглядеть было трудно и мне пришлось карабкаться наверх, чтобы открыть дверь, которая, впрочем, поддалась легко. Я заглянул внутрь – бородатый водитель, пристёгнутый ремнём безопасности, висел в своём кресле и на первый взгляд казалось, что он просто уснул. Несомненно, он жив, дышит, но на шум открывающейся двери не отреагировал.

Хотя, какая тут нафиг дверь. Мужик машину в кювет загнал, опрокинул на ходу – грохот и скрежет должны быть слышны на всю округу. Если и уснул в дороге, то от такого представления проснулся бы вмиг сам, а в придачу всю деревню перебудил бы, но вокруг ведь никого.

Я толкнул водителя. Ещё раз, но уже сильнее, почти ударил, но никакой реакции. Потом, свесившись с края кабины и рискуя сорваться внутрь, крикнул несколько раз ему прямо в ухо, но всё без толку.

– Да ты, мужик, походу в какой-то жёсткой отключке. В общем, ты это… не уходи никуда, – проговорил я вслух больше для собственного ободрения, громко хлопнул дверью, прыгнул обратно на обочину и зашагал в сторону Михайловки.

В этой деревеньке я бывал до этого всего пару раз, но всё как-то проездом. Последний раз – в начале осени, когда мы с Полиной объезжали окрестности сразу после покупки коттеджа. Домов двадцать-тридцать, стоящих по обе стороны от трассы, некоторые строения заброшены, судя по их внешнему виду, уже давно. Да небольшой облезлый ларёк в центре с самым необходимым для быта и скудным выбором продуктов, который и стал целью сегодняшней моей поездки. Деревня ничем не отличается от мириад подобных российских поселений, разве что фурой, теперь лениво развалившейся поперёк дороги на въезде, да отсутствием видимых признаков жизни.

Осторожно пройдя вдоль пустой улицы и мимо прикрытого ржавым щитом ларька, я добрался до горящего здания. У избы уже обвалилась крыша и дом обречённо догорал, источая едкий запах гари. Заслезились глаза. Подходить ближе я не стал, помочь тут нечем. Думать о том, что кто-то мог быть внутри во время пожара, и вовсе не хотелось.

Следующий за пожарищем дом, судя по всему, был обитаем. У перекошенного забора стоял старенький «Пассат», с наклейкой «никто кроме нас» на заднем стекле. К машине по грязи пролегла свежая колея от колёс – автомобиль был на ходу и привёз сюда кого-то вчера или даже сегодня, и этот «кто-то» сейчас мог быть в доме. Через распахнутую калитку я прошёл во двор, поднялся по скрипучему крыльцу. Дверной звонок отсутствовал, вместо него на ветру болтался кусок провода, и я просто постучал в дверь. Подождал немного, никакого ответа. Постучал ещё раз, уже сильнее. Опять тихо.

Вообще, тишина какая-то нехорошая, гнетущая. Только хриплый вороний крик её нарушает, да капли от тающих сосулек по лужам тревожную дробь настукивают.

Накручиваю себя, но оно и понятно, подобная ситуация не каждый день встретится, нужно успокоиться и подумать, что делать дальше. Я глубоко вздохнул и направился в сторону следующего дома. Вышел со двора, но успел сделать всего пару шагов от калитки к дороге.

– Эй, мужик! Чё надо-то? – из форточки в окне дома, в дверь которого я только что ломился, высунулась небритая мужская физиономия и подозрительно косилась в мою сторону.

Я вернулся и внимательно оглядел мужчину. Красные глаза, помятое лицо с многодневной щетиной, всклокоченные волосы – было похоже на то, что он только что проснулся и теперь никак не может понять, что за тип шляется под окнами.

– Слушай, тут такое дело… что-то непонятное у вас происходит. Я про деревню. Ты вообще в курсе, что соседний дом, – я показал рукой в сторону недавнего пожара, – сгорел совсем недавно?

– Чё? Как сгорел?

– Ну да… до угольков выгорел. И на улице никого из местных, как будто деревня необитаема, – я внимательно посмотрел на реакцию небритого типа.

На широком лице, сначала недовольном от моего вторжения, появилось крайне недоумённое выражение. Мужик на минуту пропал из окна, видимо сходил к другому, выходящему на соседский участок. Потом вернулся обратно.

– Саня с женой, их дом… дачники питерские, вчера вот к ним заходил… – выражение его лица стало совсем растерянным, – погодь, мужик, на крыльцо пройди, открою сейчас.

Через минуту сухим дуплетом щёлкнули замки и распахнулась дверь. Я зашёл на тесную полутёмную веранду, заваленную всяким хламом. Через открытую в дом дверь было видно, как хозяин носится по комнатам, одеваясь к выходу. Через несколько минут он уже вывалился ко мне, по дороге натягивая свитер поверх полосатой тельняшки. Было в мужике метра под два роста, плечи шире моих раза в полтора, не хилая такая комплекция.

– Гена, – прогудел гигант, дохнув на меня густым перегаром, и протянул свою широкую ладонь. Я с опаской её пожал и тоже представился.

– Чё-то непонятное, говоришь?

– Точно. Что-то совсем непонятное. И на выезде фура перевёрнутая лежит, всю дорогу перегородила. Водила в кабине и как будто спит, но я не смог его поднять, хотя накричался до хрипоты. Саму машину никто не убирает, гайцов не видно. Трасса вообще, как заброшенная – ни одной машины не встретил, пока сюда ехал.

– Дела…

– Точно. Слушай, Гена, а магазин ваш когда откроется?

– Какой… а, так ты про ларёк? Так это… до лета не откроют. К нам автолавка ходит, по расписанию. К одиннадцати и должна быть.

Геннадий прыгал в углу веранды, натягивая непослушный сапог.

– Я сюда вообще-то за продуктами ехал, а оно вот как получается, – развёл я руками, как бы демонстрируя всю степень моего недоумения.

Гена справился со вторым сапогом, немного постоял, как будто обдумывая эту информацию, кивнул сам себе и исчез в доме. Почти сразу же вернулся, но уже в пуховике и в обнимку с двуствольным ружьём. Двустволка была видавшая виды – ствол в царапинах и затёртый приклад в сколах, но Геннадий сжимал её в руках весьма уверенно, а значит пользоваться умеет и ружьё исправное. Очень надеюсь, что оно нам сегодня не понадобится.