Как будто и не было никакого Вторжения, а я – припозднившийся рядовой пассажир метрополитена, прибывший на свою станцию после очередного, такого же рядового, трудового дня. Которому остаётся, что подняться на поверхность, пройти десять минут до подъезда, ещё раз подняться, но уже на лифте и позвонить в дверь квартиры, на пороге которой встретит красавица Полина с маленьким сынишкой на руках. И тогда все проблемы суетного рабочего дня останутся позади, растворившись в теплоте глаз родных людей.

Но абсолютная сука-память старательным статистом подсовывает всё то, что мне никак не хочется вспоминать. И чем больше я стараюсь не думать об этом, тем настойчивее всплывают в памяти события последних непростых полутора лет. И безумные события того самого дня, когда реальный мир затрещал по швам и порвался в клочья, а из-под лохмотьев и лоскутков криво щерясь вылезло что-то невообразимо злое и голодное.

Тот самый день, двадцатое апреля, когда на Землю напали.

…

Бочковатую тушку микроавтобуса выносило со встречной прямо на Крузак не оставляя сомнений – страшного удара не избежать. Метеором по небосклону пронеслась мысль о том, как же хорошо, что беременная Полина не поехала сегодня со мной, отказавшись от приглашения друзей.

Картинка замерла, как на стоп-кадре. Через лобовое отчётливо видно водителя – рот искажён криком ужаса, лицо серое от осознания ситуации. Такое же серое, как сам микроавтобус, как снег на полях вдоль дороги.

Всё опять приходит в движение, резко ускоряется, заставляя сжиматься в ожидании смертельного столкновения, но его всё нет, а картинка расплывается, теряет фокус, наливается сочной яркостью.

Всё, конец? Это и есть тот самый коридор, за которым точка невозврата? Мне туда? Яркий, бьющий в глаза до рези световой поток – зовёт и пугает одновременно.

Открываю глаза. Лоб в поту, а тело колотит мелкая дрожь. Сажусь на постели, несколько раз глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. Остатки видения мешают полному пониманию, где я и почему нахожусь именно здесь, но мозг уже начинает интенсивную деятельность, перерабатывая доступную информацию.

Солнечный свет льётся через широкое окно, щедро заливая спальное место, на котором я вчера вечером и вырубился. Отчаянно слепит глаза. Именно поток яркого света из окна и стал виновником сюжета, увиденного мной то ли сна, то ли видения.

«Сон! Это был просто сон. Эх, будь то правдой…»

За панорамным окном – вид на луг и небольшую причудливо изогнутую речушку. Проталины в снегу выставили напоказ пучки прошлогодней жухлой травы, которая совсем скоро зазеленеет и пойдёт в буйный рост. На реке ещё стоит лёд, упрямая зима не спешит отдавать водоём, успевший промёрзнуть почти до дна. В бирюзовом небе едва заметный росчерк – косяк гусей, возвращающийся домой. Давно пора, середина апреля, всё-таки. Умиротворяющая, чудесная картина – именно вид из окна в своё время и стал для нас решающим, при покупке этого дома. Полине очень понравился.

Часы над камином показывают десять, а значит снотворное действительно сработало, и меня попросту отключило. Головная боль, из-за которой я решился на передозировку – обычные дозы не действовали, стала заметно слабее и от неё теперь не хочется храбрым альпинистом штурмовать стену, вполне можно потерпеть.

За эту пару недель, которую я затворником провёл за городом, моё самочувствие стало заметно лучше. Разве что ещё волнами накатывали головные боли, но сознания от них, как в первые дни после выхода из комы, я уже не терял. Спать с каждым днём хотелось всё меньше, и я с удивлением начал замечать, что измотанный организм уже без стресса переносит постоянные ночные бодрствования.

Удивительно, но с уходом боли приходило какое-то необычное, новое для меня чувство. Как будто я глубже стал понимать суть вещей и событий, а мир насытили краски, он приобрёл доселе незнакомую резкость, обрёл глубину.

Анализировать своё состояние я пока не решался, просто решив понаблюдать, что будет дальше. Хотя первые выводы напрашивались сами. Думаю, что состояние клинической смерти в котором я побывал перед комой, что-то сделало с моим многострадальным организмом. Раньше мне доводилось слышать, казавшиеся сказочными, истории про то, как люди, вернувшиеся с того света, менялись и начинали удивлять окружающих и сейчас, судя по всему, нечто подобное происходило со мной.

На сегодня в моём списке важных дел звонок в компанию, нужно поинтересоваться у Ольги, как идут дела. Конечно, она уже не первый год в бизнесе, дело своё знает на «отлично» и с управлением агентством справится без подсказок, но одобрение и несколько советов никогда не помешают. Ей сейчас приходится непросто, учитывая, как неожиданно пришлось принимать должность, оставшись без помощи и поддержки старшего партнёра.

Но меня тоже можно понять. Придя в сознания и узнав от врачей, что жены больше нет, я попросту потерял смысл жизни и перебравшись за город, почти две недели старательно избегал любых контактов. Только Стас, старинный друг, заезжал несколько раз – помог с переездом, закинул пухлый пакет с продуктами, да перегнал мне под окно свой Фрилендер.

В свой последний визит, передавая мне ключи от автомобиля, он объяснил:

– Андрюх, мы с Ленкой в Штаты улетаем… не знаю, думаю за недели две-три обернёмся, в общем, как получится. Машину пока забери – мало ли, что. Вдруг раньше вернуться в город надумаешь. Или съездить куда понадобится. Твоя-то теперь… В общем – бери, братан, не спорь. Документы в бардачке, бак под горлышко. Я на такси до города доберусь, вызвал уже.

Помощь друга я принимал с благодарностью – тот не задавал лишних вопросов, не лез в душу и просто старался помочь, не навязываясь. Ключи я тогда взял. И как раз сегодня в планах было воспользоваться предложенной машиной.

Мне нужно съездить в ближайшую деревню, раздобыть продукты. Мои съестные припасы подошли к концу и, если я не собирался намеренно уморить себя голодом, то нужно собираться и вытаскивать свою трусливую задницу из дома. Пусть это будет мой первый шаг, первая ступенька лестнице к выходу из глубокой депрессии, на дне которой я провёл это время. Знаю, Полина хотела бы, чтобы я жил дальше.

Сотовый, поставленный на беззвучный режим, показывал больше сотни входящих, но я даже не подумал их просмотреть. Наверняка, среди звонков много рабочих, часть от друзей и просто приятелей, а всё остальные – от родителей Полины. Они звонили мне каждый день по нескольку раз, всё это время, но я не брал трубку. Попросту не мог с ними разговаривать.

Все понимали, что в том, что случилось не было моей вины. Водитель микроавтобуса не справился с управлением на зимней трассе, тоже погибнув в этой аварии. Наверняка, родители жены звонили, чтобы меня поддержать, но разговаривать с ними сейчас было выше моих сил. Я не чувствовал в себе силы разговаривать с потерявшим единственную дочь пожилыми людьми и трусливо прятался от этого разговора. Не сегодня, точно… может быть завтра.

Для себя я уже всё решил – виноват я. Можно было выехать пораньше и тогда не пришлось бы ехать в сумерках. Или не сворачивать на просёлок, где дорогу почти не чистят, а держаться основной трассы. Или попросту заночевать у друзей, те предлагали остаться. Или… или… или… Как же много всяких вариантов, которые можно было выбрать… и тогда жена осталось бы жива. Но из всех вероятностей я выбрал именно эту, которая и привела нас зимней ночью на просёлок, под удар микроавтобуса. Скорее всего, чувство вины будет заслуженно терзать меня всю жизнь. Поделом.

Одевшись потеплее, я прихватил солнцезащитные очки и вышел во двор. Апрельское утро было зябким, но солнечным, что предвещало по-настоящему теплый день – весна вовсю осмелела и начинала заявлять законные права на замёрзшие за зиму владения.

Мощный внедорожник басовито взревел четырёхлитровым дизелем, и я невольно вздрогнул. Воспоминания о жуткой аварии были всё ещё свежи в памяти и мне потребовалось солидное усилие воли, чтобы заставить себя успокоиться.