«Тойота», правда, старенькая. Но если по дороге забарахлит, любая собака почитает за честь попасть в упряжку или подтолкнуть ее сзади. Особенно если на сиденье лежит мешок отличных импортных костей.
Случается, кто-нибудь вслед и хихикнет:
— Смотрите, а вон катится Борщик! Включил свои 120 собачьих сил.
Тоже мне Жванецкий нашелся. Главного-то не понимает, главное здесь не в собачьих силах, а в дружбе, в преданности, в радости. Разве это не радость — знать, что тебя на берегу ждет пол-Океанска самых верных друзей. А кое-кто сомневается: ждут или не ждут. А я точно знаю. Я плыву, а они — ждут. Сидят по всем сопкам, у всех калиток, хвостиками постукивают, сладко зевают и всматриваются в океанскую даль. Всматриваются, внюхиваются и тоже знают: там качаются в холодильнике пахучие косточки. Там булькает на камбузе ароматный суп. Там плывет Борщик…
* * *
Я бы уже закончил свои заметки, но должен кое-что сказать еще автору «Мореплаваний Солнышкина». Почему-то в книге кок Борщик выглядит все время излишне комично. Клоун, и все. У него и тарелки летают, и макароны прыгают. Да и рисуют его всегда как какой-то воздушный шар в колпаке…
Но шутки шутками. Я и сам при всей серьезности иногда пошутить люблю. Но ведь надо знать: было время, когда Борщик ходил по Мексике в сомбреро, без колпака, и даже звали меня «колобок в сомбреро». А почему я оказался без колпака? Это же целая история!
Солнышкин с Перчиковым как-то мельком заметили, что они влипли в историю с пиратами. А надо быть точными. Они при этой истории только присутствовали. А влип-то в нее я, Борщик.
Пришли мы как-то летом в Гонконг. Бросили на рейде якорь. Проверил я свои запасы, вижу — дело плохо. Перец кончился. Дрожжей нет. А команда булок и пирожков просит.
Собрался я на знаменитый гонконгский базар — сошел по трапу, а навстречу мне знакомый повар Вася с одесского парохода. Руки раскинул, обрадовался, кричит:
— Борщик, а я тебя по всему свету ищу! В Австралии искал, в Индии искал. Тебе же из Мелитополя посылку передали! Да такую, что по-одесски на нее можно пол-Гонконга выменять! Это ведь надо было выдумать! Из Мелитополя в Гонконг!
Что же это за посылка, думаю.
Поднялись мы к нему, посидели. Выкатил он из холодильника громадный арбуз! От приятелей. На нем нацарапано: «Другу Борщику наше с хвостиком!» И мешочек семечек.
Подхватил я арбуз с семечками, еле-еле добрался до рынка и нырнул в жару. Вдоль улочки, в лавках, бутылки со змеями, сушеные медузы, каракатицы. Кругом дым, чад. Свинина жарится, кальмары парятся. Всё пахучее, румяное, поджаристое. Не улица, а жареный поросенок! Чувствую, я сам вот-вот поджарюсь, а мой арбуз закипит. Купил я перцу, набрал дрожжей — и скорей в порт.
Но, слышу, рядом говорят: «Борщик, Борщик. Тот самый Борщик…» Конечно, я нос вверх, приятно, что тебя везде знают! Вот это зазнайство меня и подвело. Подходят ко мне два китайца и два малайца, говорят:
— Господин Борщик, мы вас доставим на своем катере к самому пароходу…
— Спасибо, — говорю, — тэнк ю. Поехали!
Только сел я к ним на катер, красивый такой, пластмассовый катер. Меня окружили со всех сторон какие-то хунхузы, хихикают:
— Ну все! Теперь на нашем судне будет лучший кок на Тихом океане!
Я ведь хорошо поплавал, так что на многих языках кое-что кумекаю, и на китайском.
Я возмутился:
— Что за шутки!
А они говорят:
— Никаких шуток, господин Борщик. Мы хоть и пираты, а народ честный. С каждого ограбленного судна десять процентов добычи — ваши!
Меня озноб прошиб! Ничего себе влип! Вот влип! Борщик пират! Борщик разбойник! Ха!
— Отпустите! — кричу. — Я протестую!
А они усмехаются:
— В трюм его! Пусть там попротестует, прохладится.
Сунули меня в трюм. А там от машины жара такая, что арбуз закипит, точно!
А наверху, слышу, говорят:
— Пойдем на дело! Начнем с их парохода «Даешь!».
Наш «Даешь!» грабить собираются!
Ну нет, думаю. Сейчас и вам жарко станет. Головы не пожалею, а этому не бывать! Да что головы — родного мелитопольского арбуза не пожалею!
Просверлил я в арбузе дырку. Забил в нее весь килограмм дрожжей, заткнул колпачком и подложил под борт машинного отделения. А сам забился в угол, накрылся мешочком с семечками и считаю: раз, два, три…
А тут наверху голоса, знакомые голоса. Солнышкина и Перчикова. Потом удар, еще удар!
Хотел я вскочить — и вдруг как рванет! Катер — пополам. Арбузом, наверное, весь Гонконг заляпало! Солнышкин — в одну сторону, Перчиков — в другую.
А я плюхнулся в глубину, вижу: акула у какого-то пирата нижнюю половину отхватила!
Вынырнул я, вижу, уже вечер. Солнце красное-красное! Как разрезанный помидор! И закат такой алый, будто его кетчупом смазали! Ужин скоро!
Я ухватился за какую-то джонку, вытащил друзей и скорей домой, на «Даешь!». Хоть без дрожжей, без перца, без арбуза, но с головой! А Перчиков и Солнышкин еще и с синяками.
Видно, крепко дрались.
Добрались мы, а с палубы кричат:
— Борщик, ты где пропадаешь? Есть хочется!
И никто не спросил, что же там, в Гонконге, было! Почему они без арбуза остались.
Говорят, мне там памятник собирались ставить. Нашли колпак с вышивкой «Кок Борщик». Вот и собирались ставить памятник борцу с пиратами коку Борщику. Интересный. В одной руке арбуз, в другой граната.
Я, конечно, не против памятника. Но уж дело очень ненадежное. Сначала поставят, потом начнут переносить, стаскивать. Никакого покоя! Умные люди, конечно, этим заниматься не станут, но ведь дураков полно.
Вот такие дела. Такая была история. И надо рассказывать правду и никого не забывать. Даже Борщика.
Ну ладно. Историй я сам могу рассказать и тысячу, и две, и три. Но ведь некогда. Пора шинковать лук, резать мясо, жарить котлеты. Пора кормить людей.
А если хотите услышать кое-что еще, узнать больше, заглядывайте ко мне в кафе «Под динозавром». Может быть, зайдет Моряков, может, Солнышкин. Посидим, поговорим, вспомним море и плавания, которым нет конца. И конечно, полузгаем между делом семечек!
Мешочек у меня с той поры как-никак сохранился!
Все, что я написал раньше, правда.
Настоящая, без всяких примесей.
А вот это — не знаю, приснилось или нет. Сон это или правда. Только помню, что я вроде бы заболел. Что такое со мной, не могу понять: лежу и встать не могу. Кормить команду надо. Помрет без обеда.
А я и голос подать не могу. Лежу и чувствую: я пропал. Значит, все пропало и все пропали… Никому никто не нужен! Только где-то шумит море. Во сне ли или на самом деле, не знаю, но шумит!
И вдруг ясно вижу: раскрывается надо мной потолок, пролетает среди звезд ракета, а из нее Перчиков в скафандре машет рукой и говорит:
— Борщик, не умирай! Я к тебе доктора вызвал.
За ним появился кто-то тяжелый, в мохнатой шапке и хмыкнул:
— Плавали, знаем! Лишний выходной прихватить захотел, вот и валяет бобика!
Но тут наклонился надо мной Челкашкин, послушал, пощупал и говорит:
— Ничего подобного. Возможно, подхватил в Арктике медвежий насморк. А может быть, переел узловатых макаронников. Надо вызвать «скорую помощь», промывание сделать.
— Не надо! Этого не надо! Лучше умру!
Но тут плывут на льдине медведи и плачут:
— Борщик, не умирай! Кто нас без тебя кашей кормить станет?
Забегает в каюту Верный, лижет меня в нос и лает:
— Не дури, Борщик! Я тебе косточку от президента принес!
И наконец, влетает в каюту летающая тарелка, выходит из нее инопланетянка, уборщица Тая, гладит меня и говорит:
— Борщик, не умирай. Посмотри, какой я порядок тебе на камбузе навела. Там тебе боцман щи варит, Пионерчиков картошку жарит, а Солнышкин блины печет.
— Не может быть! — говорю. — Дайте посмотрю!
Бросился я на камбуз и вижу: верно! И варят, и жарят, и пекут!
Только у кого-то в самом углу на длинном носу качается электрическая капля и потрескивает. Может быть, от нее меня чем-то нехорошим и стукнуло… Так ведь это всего капля! А все остальные кричат:
