Другую группу возглавлял Илья Федорович Баландин, друг и партнер Яблочкина. Баландин был размером с медведя, и оттого люди вокруг казались низкорослыми и щуплыми. Они смотрели на него снизу, ничего ему не отвечали, а только улыбались и все как один кивали, дескать: «Согласны, да. Со всем согласны».

Третья группа – молодежь – собралась вокруг сына Яблочкина. Ефим был очень похож на сестру – столь же спокойный и совершенно уверенный в себе. Такая абсолютная уверенность бывает только у очень богатых людей, какими и были наследники Яблочкина.

В гостиной было несколько человек, которые не присоединились ни к одной из групп, а сейчас явно скучали. Среди них был Денис, младший брат Яблочкина. И Петр Петрович, не кланяясь и не улыбаясь гостям, пошел прямиком к брату.

– Денис, идем-ка в сторонку.

Братья отошли к окну. Петр Петрович стал расспрашивать Дениса о том, как все сегодня прошло.

– Что? Раздавали листовки? – спросил Яблочкин взволнованным голосом.

– Разумеется. Все прошло благополучно. По крайне мере, когда я уезжал, все было хорошо. Зря ты не дал мне остаться там. Какой тут толк от меня? Я там сейчас нужен, – отвечал Денис.

– Ну, будет тебе, – Яблочкин похлопал брата по плечу. – Ничего не случится, я нутром чую, все обойдется.

– Как знаешь, – сказал Денис тоном того, кто покорился, но не разделяет точки зрения.

Сегодня они проделали отчаянно наглую вещь. Открыли кондитерский магазин прямо напротив лавки своего старейшего конкурента Ивана Глазунова. И не просто открыли магазин, а поставили людей раздавать листовки всем, кто шел к Глазунову. Денис полагал, что непременно будет стычка. Глазунов этого так не оставит и пришлет своих ребят.

С Иваном Глазуновым у Яблочкина была давняя вражда. Петру Петровичу казалось, что Глазунов ворует его идеи, а Глазунову казалось, что Яблочкин ворует его идеи. Когда Яблочкин начал печатать рекламу своих конфет на театральных программках, Глазунов решил напечатать сборник молодых поэтов со своей рекламой. Глазунов выпустил конфеты под названием «осенняя коллекция», Яблочкин тут же состряпал «зимнюю коллекцию». Стоило Яблочкину выпустить конфеты в виде фигурок животных, Глазунов запустил производство конфет в виде фруктов и цветов.

Так, толкая друг друга локтями, изобретая новые формы продукции и ее рекламы, Яблочкин и Глазунов дошли до того, что каждый выпускал по пятьдесят пудов конфет в год. То есть сто пудов на двоих. Каждый зарабатывал свыше миллиона рублей в год. И в то же время оба были несчастны. Потому что деньги давно перестали быть для них самоцелью. Цель была только одна – обогнать конкурента.

Этой гонкой помимо самого Яблочкина увлекся Денис. И даже не просто увлекся, а буквально заболел ею. А так как Денис был моложе и, как иногда бывает, умнее стариков, он стал затевать такие эксперименты и нововведения, что уже никто не мог за ним угнаться.

Единственный человек, который совершенно плевал и на Глазунова, и на то, сколько пудов конфет он производит, был Илья Федорович Баландин. На безумную конкуренцию между Яблочкиным и Глазуновым он смотрел, как смотрят на игры малых детей. Однако сам Яблочкин уже давно не принимал Баландина в расчет. И хоть они все еще оставались партнерами, слово Баландина в компании уже ничего не значило. В то время как слово Дениса стало законом.

К братьям подошла Елизавета. Она с укором посмотрела на Дениса. Говорить что-либо мужу после того, как она заставила его надеть галстук, Елизавета боялась.

Итак, вечер начался. Гости прибывали, они заходили в гостиную свежие и румяные с мороза, кланялись имениннику и тут же кто-то брал их под руку и вел к той или иной группке. В огромной гостиной стоял гул, слышался смех и уже пахло вином.

Наконец, позвали за стол, и гости потянулись из гостиной в столовую. Петр Петрович, войдя в столовую, не удержался и ахнул, за что супруга больно толкнула его локтем в бок. Яблочкин еще раз ахнул, на сей раз от боли.

Стол у Яблочкиных всегда был самый роскошный в городе. Никто из московских купцов и фабрикантов не мог тягаться с Петром Петровичем в хлебосольстве. Сам же Петр Петрович был в ужасе от таких растрат и только сейчас в полной мере осознал масштаб праздника. Он готов был расплакаться.

Стол ломился от разного вида закусок: икра, колбасы, сыр, селедка, сардины. В ряд выстроились бутылки и графины.

С каждой опрокинутой рюмкой Петр Петрович становился все более хмурым. Он исподлобья смотрел то на одного гостя, отправлявшего в рот кусок буженины, то на другого, цеплявшего вилкой сморчок. Он уже посчитал в уме, на какую сумму сегодня покушал Иван Иванович, а на какую Александр Степанович.

Он взглянул на жену и увидел, что она не только не переживает, сколько денег угроблено, выброшено на ветер, но более того, наслаждается тем, какой эффект она произвела на всех этих людей.

Петр Петрович нашел глазами Марту. Она тоже была спокойна и довольна. Что касается Ефима, то тот и вовсе был пьян.

«Аа! Бездельники!» – со злостью подумал Яблочкин. – «Но ничего, и я сегодня повеселюсь!»

После ужина все разбрелись по разным занятиям. Одни стали играть в карты, другие – в фанты, третьи – просто уехали.

Петр Петрович, по-прежнему хмурый и уже немного хмельной, приказал созвать близких в свой кабинет. У него была для них новость. Впервые за весь вечер он улыбнулся.

Такси остановилось у роскошного старинного особняка. Каменный двухэтажный дом стоял углом. Фасад с гербовым щитом, башенка с куполом, полукруглые окна на втором этаже. Несмотря на свое величие, дом был угрюмым и на первый взгляд казался нежилым.

Саша поежилась.

«Мрачновато» – подумала она.

И тут, словно в подтверждение ее слов, мелькнула тень. Это была высокая худая женщина. В свете фонаря Саша увидела ее лицо. Некрасивое, иссохшее, с впалыми щеками. Такие лица бывают у сильно пьющих женщин. Она прошла мимо Саши быстрыми шагами, не взглянув на нее и не обернувшись.

«Жуть» – подумала Саша.

Однако мрачное ощущение рассеялось, как только писательница оказалась внутри дома. Ярко освещенная массивная лестница была до того широкая, что на одной ступеньке могло уместиться человек десять. Кругом мрамор, белые колонны, канделябры на стенах. Саше на миг показалось, что она переместилась в XIX век.

– Александра Васильевна! Спасибо, что приехали! – к Саше по лестнице неторопливо спускалась красивая молодая женщина.

– Добрый вечер, – нерешительно ответила Саша, она до сих пор не знала, зачем приехала и что, собственно, ждет от этой встречи.

Марта была в вечернем платье. Все на ней сидело безукоризненно: платье, диадема в волосах, браслет на запястье.

– Ой, у вас праздник? Я, наверное, не вовремя, – сказала Саша, которой теперь хотелось сбежать.

– Как раз вовремя, – ответила Марта. – Сегодня у папы день рождения, и у нас соберется несколько человек. Ничего особенного. Идемте же. Я вам сейчас кое-что расскажу.

Они прошли в небольшой уютный кабинет. Он был наполнен старинной мебелью, на полу лежал толстый ковер, а окно украшали тяжелые темные портьеры.

– Александра Васильевна, садитесь, – Марта указала на огромное кресло. – Я не смогла дозвониться до секретаря. Но знаете, я все поняла. Я говорила, что хочу пригласить вас. А она просто перепутала. Наверное, решила, что я хочу пригласить вас на день рождения папы. Я же говорила про юбилей компании. Мне, правда, очень жаль. Я надеюсь, что вы нас простите, и не откажитесь приехать на юбилей.

– Я… – промямлила Саша, но Марта тут же ее перебила:

– И сегодня вы останетесь у нас на вечер. Папа меня ни за что не простит, если узнает, что вы были у нас, а я не уговорила вас остаться.

– Понимаете… – Саша принялась говорить, но ее снова перебили:

– Александра Васильевна, я вас умоляю!

– Правда, я не могу, – наконец выпалила Саша, она все еще мечтала о спокойном ужине. – Передайте, пожалуйста, от меня извинения… эээ… простите, запамятовала имя-отчество вашего отца.