Быстро диктую ему номер и под недовольный взгляд таксиста сажусь с сыном в машину.

— Я позвоню, — говорит Адам, хотя я почему-то уверена в обратном.

По пути домой представляю, как приду к Любе и скажу, что попробую решить ее проблему с лечением. Уверена, хорошая новость отвлечет ее от бутылки, к которой она пристрастилась.

Когда выезжаем на нашу улицу, не сразу понимаю, что происходит. За вереницей машин вижу пожарный автомобиль, который стоит у нашего подъезда. В голове тут же появляются мысли, выключила ли я плиту, утюг, плойку. Что есть пожар спровоцировала я? Выхожу на улицу и задираю голову вверх. Горит на нашем этаже, но наши окна, к счастью целы. А вот Любы…

Я с ужасом бросаюсь вперед, крепко держа Кирилла за руку. Подхожу к полицейским, которые оцепили периметр и никому не дают войти.

— Там ребенок, — говорю им. — Девочка маленькая. Ей четыре года. И мама ее.

— Знаем все, — отмахивается полицейский.

— И? Где они? Это соседка моя. Знакомая близкая.

— Соболезную, — отвечает полицейский, наконец, сфокусировав на мне взгляд. — Вашу соседку спасти не удалось.

— А девочку? Дочь ее.

— С девочкой все в порядке. Ее забрала скорая с ожогами. Насколько мне известно, ее жизни ничего не угрожает.

— А в какую больницу ее увезли?

Получив адрес клиники, на несколько мгновений теряюсь. Не знаю, что делать. Домой с Кириллом нам сейчас не попасть, потому что пожар не до конца потушен. Да и Алинку нужно проведать, узнать, как она, нужны ли медикаменты. Насколько я знала, кроме Любы у нее никого не было. Так что и сообщить о случившемся было некому.

Решаю попросить помощи с сыном у Дамира. Пусть заберет его на несколько часов к себе, пока я решу все вопросы. Гудки по ту сторону трубки длятся вечность, после чего я слышу женский голос:

— Ну здравствуй, Варвара.

Голос Наташи я узнаю сразу же.

— Здравствуй, Наташа.

— Ты знаешь обо мне? — выбивает из колеи вопросом.

Только когда повисает пауза, я вдруг понимаю, что Дамир не сказал ей, кто именно родил ему сына. Сглатываю и отключаюсь. Не хочу разговаривать с ней, тем более после того, как она посмела угрожать совершенно незнакомой ей женщине только потому, что та отказалась стать суррогатной матерью.

Мой телефон тут же разрывается трелью звонка. На экране имя Дамира, но я прекрасно понимаю, что звонит не он. Его жена. Я усмехаюсь и мотаю головой. Не буду отвечать. Отключаю и звоню Жанне. Она должна быть сегодня выходной. Надеюсь, сможет взять сына на пару часов.

Подруга действительно дома, с Кирюшей посидеть соглашается. Я вызываю такси и везу Кирилла к Жанне, а затем следую в больницу. Понимаю, что нахожусь в каком-то шоковом состоянии, потому что все еще не могу осознать тот факт, что Любы больше нет. Когда утром я уезжала и заходила к ней, она была сонной и не выспавшейся, но от нее не пахло перегаром. Она была вполне адекватной. И я не могу осознать, что всё… этого человека нет в моей жизни. А еще я понятия не имею, как сказать четырехлетней девочке, что ее мамы больше нет.

Варя

По пути в больницу принимаю решение ничего не говорить Алинке. Да и что сказать? Она пока не поймет. Будет спрашивать — постараюсь отмалчиваться.

Огромное здание больницы встречает меня угрюмым и серым внешним видом. Я поднимаю голову вверх и вдыхаю в легкие побольше воздуха. Зайти решаюсь не сразу, но все же делаю это. Поднимаюсь по ступенькам, открываю дверь и сразу же попадаю к стойке, за которой сидит девушка.

— Здравствуйте, — мило ей улыбаюсь. — Сегодня сюда девочку привезли. Полчаса, может час назад. Алину Шувалову. Ей четыре годика, она после пожара, у нее мать… погибла.

Я сглатываю, надеясь, что этих данных будет достаточно и что меня пропустят к ребенку.

— Поступала такая, да, — кивает девушка, просматривая что-то в компьютере. — А вы ей кем приходитесь?

— Крестная, — вру, не краснея. — Я очень переживаю. У нее больше никого кроме нас нет.

Вот тут я не вру. У Любы действительно не было никого из родных и близких. Мать жила где-то в другой части страны. Пока она сюда приедет, Алинка будет в шоке от того, что ее оставили одну, да и я сомневаюсь, что девочка вообще вспомнит бабушку.

— Хорошо. Поднимайтесь на третий этаж. Палата сто одиннадцать. Я передам лечащему доктору, чтобы он зашел.

— Спасибо.

На третий этаж поднимаюсь с тяжелым сердцем. У двери замираю на несколько мгновений. Становится как-то… не по себе. Что говорить? Как себя вести?

— Здравствуйте, — отвлекает незнакомый мужской голос. — Вы крестная Алины, верно?

— Да-да. А вы… доктор?

— Да. Алексей меня зовут. Пройдемте, поговорим?

— Но я… — показываю на дверь, но врач меня хватает под локоть.

— Идемте. Лучше сначала поговорить.

Я соглашаюсь. Все же он врач и знает лучше.

Алексей проводит меня в соседний с палатой кабинет, пропускает внутрь, а затем заходит следом.

— С ней все в порядке? — спрашиваю, не выдерживая эту тишину.

— С физической стороны — да, а вот с эмоциональной… девочка ни слова не сказала с того момента, как поступила сюда.

— Она пережила такое…

— Да, безусловно, — соглашается доктор. — В любом случае, с ней уже работает психолог, но то что вы пришли — очень хорошо. Мы отыскали бабушку девочки, но она…

— Что же с бабушкой? — не выдерживаю ожидания.

— Мне кажется, она немного не в себе. Обвинила меня в розыгрыше и положила трубку, а потом заявила, что только что разговаривала с внучкой и дочкой и у них все в порядке.

— У нее шизофрения, — говорю я.

— Это все объясняет. В таком случае, звонить женщине бесполезно. Даже если она поверит и приедет — ей никто не отдаст девочку с таким диагнозом. Отца девочки не знаете?

— Нет. Вы скажете, какие у Алины повреждения?

— Физических очень мало. Девочка была в другой комнате, когда все началось. Больше испугалась. Есть несколько ожогов, но они не принесут существенный вред здоровью.

Я сглатываю. Почему-то думаю о том, что будет дальше. Я бы с радостью удочерила малышку, только вот кто мне ее отдаст? У меня нет ни мужа, ни хороших жилищных условий. Правда, последнее вскоре разрешится, но как быть с первым? Не искать же мужа, в конце концов.

— Вы подумайте над тем, кто смог бы забрать девочку из родственников. Долго держать ее здесь мы не сможем, а вы же понимаете… — врач замолкает.

— Понимаю. Подумаю обязательно.

— Хорошо. Тогда можете ее навестить. Старайтесь пока не говорить о матери. Девочка и так закрылась, новость о матери повергнет ее в шок. Об этом придется сообщить позже.

Я киваю и поднимаюсь со стула. Иду к двери, все еще не зная, как дальше поступить. Алинку я любила, да и мне частенько приходилось оставаться с ней, она девочка смышленая, понимающая. Даже представить сложно, что она теперь сирота, а я… я понятия не имею, смогу ли ей помочь.

К двери палаты добираюсь быстро. Останавливаюсь, перевожу дух и вхожу внутрь. Алина спит. Это я понимаю по тому, что она даже не шевелится, когда я вхожу.

Беру стул и сажусь рядом с ней, беру ее за руку, от чего она вздрагивает и открывает глаза.

— Привет, зайчонок, — говорю шепотом. — Как ты?

Алинка смотрит на меня немигающим взглядом, а потом садится на кровати и бросается ко мне в объятия. Обхватывает за шею, повисая на мне. Я слышу ее всхлипы и чувствую, как по моим щекам тоже скатываются слёзы.

— Мама… — едва слышно говорит она. — Где?

Я молчу, не в силах выдавить ни слова. Не могу ей ни соврать, ни сказать правду. Поэтому просто молчу и глажу ее по тоненькой спинке.

— Солнышко, — отстраняю ее от себя. — Как ты? У тебя ничего не болит?

— Нет, — мотает головой. — Я испугалась. Так сильно испугалась. Мама она…

Алинка снова плачет, а я чувствую себя беспомощной. Понимаю, что хотела бы облегчить ее страдания, но не могу этого сделать.