Я смотрела на него, видела, как шевелились губы, как он говорил, что-то спрашивал. Слышала все слова, а сути не улавливала.

После Анны я была настолько дезориентирована, пребывала в состоянии растерянности, замешательстве. Раздавлена словами, превращающие душу в пепел, которые сжигали внутри все подряд.

– Простите, не слышала. Трудный день, – после продолжительной паузы выдавила я. Провела рукой по лбу и на секунду прикрыла глаза. Мысли все перемешались. Скакали словно заправские лошади на родео. 

– Да бывает, чего уж там, – снова напомнил о своем присутствии незнакомец. –  Антон, – вдруг представился он. – Мы в одном доме живем. Я на несколько этажей ниже, – вяло улыбнувшись, я забрала свой телефон, бросила тот в сумку, собираясь уходить.

Сосед не остановил, пошел следом за мной. Мы зашли в лифт. Антон нажал на кнопку моего этажа.

– У вас замечательный сын растет, – продолжил знакомство мужчина.

– Спасибо, – я кивнула, еле сглатывая ком в горле. Створки разъехались, сообщая о прибытии, и я, напрочь забыв о приличии, брякнув себе под нос кривое "до свидания", вылетела из лифта и забежала в квартиру.

Прислонилась спиной к двери, содрогаясь.

Сын...Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой.

Бросив вещи, я осмотрелась по сторонам.

– Саш, – позвала я.

В ответ – тишина. Лиза, утром, отвезла Сашу к Тамаре Ильиничне. По-видимому, они еще не вернулись. А так хотелось уткнуться в детскую макушку. Сашенька...Мне было необходимо обнять этого ребенка. А вдруг он опять повторит "мама"?

Я сразу направилась в детскую. До умопомрачения хотелось вдохнуть запах счастья, беззаботности и доброты. Окунуться в атмосферу семейного блаженства.

Очень тяжело было смотреть на разбросанные по ковру возле кроватки игрушки: плюшевые мягкие зверята, машинки, пирамидки, музыкальные книжки. Все безумно дорогое моему сердцу, потому что к ним прикасались ручки маленького Сашеньки. Хоть кричи, хоть вой. А если этого больше не будет?

И снова моя жизнь опрокинулась. Я летела в пропасть от одной только мысли, что могу лишиться тепла маленького улыбчивого мальчишки.

"Ма-ма. Ма-ма" – отдавались слова в голове. Детский голосок не умолкал. Я обводила глазами комнату, вставала, ходила, на распашку окна открывала. И снова перебирала детские игрушки. Фраза, брошенная Аней, колко, с размахом, била стальными цепями по сердцу. Сеяла в душе хаос.  До удушья замуровывала. И, фактически, не оставляла сомнений. Рома мог так поступить, мог...Знала, что мог. Это в его характере. Но все равно, как молитву, я повторяла эти слова снова и снова, не давая утонуть в собственной никчемности и несостоятельности. Затыкала скулящую душу.

И надеялась.

Обхватив кружку с горячим чаем, опустилась на пол в детской и старалась не сорваться. Но сложно было подавлять рвавшиеся наружу эмоции: дышала через раз и не могла унять колотящую дрожь во всем теле. Люди уже почти по-летнему одеты, а я в теплую кофту куталась, да грела руки об горячую эмаль чашки. Сердцу было тесно в груди; оно как умалишенное то лихорадочно билось, то безмолвно останавливалось. И дикая, просто ошеломительная тоска, накрыла с головой. 

Я, наверное, долго так просидела, потому что ноги затекли, да и мягкий ворс ковра впивался в колени. Зубы стучали друг об друга, а пустая чашка валялась около меня.

Самое страшное ‒ душа, разбитая надвое. Когда ты готов в любого зубами вцепиться, мертвой хваткой лишить воздуха, только не отдавать своего. Методично уничтожать, но в то же время понимать, что для тебя это не решит ровным счетом ничего, только жалость к себе и презрение.

И я даже мысленно придумала план мести Анне. За ее ехидно брошенные слова, за вслед крикнутое "ты не сможешь любить Сашу, как люблю его я. Ты всегда будешь помнить чей он сын. Когда он вырастет, я расскажу ему все: как ты отобрала у него отца и лишила матери. Я вас обоих сожгу. Он вас будет ненавидеть!". И реветь хотелось от этого.  С силой растерла лицо руками.

"Нет, Даша, хватит, не надо".

Закутавшись в покрывало, стянутое с кровати, я поднялась на ноги и побрела искать сумку. Мне было необходимым услышать Ромин голос.

Нащупав телефон, суматошно разблокировала экран. Пальцы жали зеленую кнопку вызова напротив Роминой фотографии, а в голове обрывки наших с Ромой "разговоров", которые с трудом и в диалог умещались. 

Роооома…

Горечь, что отодвинула Рому на задний план, пустилась по венам, накрыла тоской и чувством тревоги. Заставилa подумать о любимом человеке как о живой личности, посмотреть на себя и на нашу жизнь со стороны. Рома не просто жил со мной рядом, ел рядом, спал рядом. У него тоже есть сердце и своя боль, о которых я напрочь забыла, спрятавшись в своей личине. Потому что так было легче мне. Мне. А как было ему?  Рома тихо решал проблемы, свои и мои, старался оградить от всего, что еще больше могло навредить и заставить страдать или, не дай Бог, что-то, что напомнило о том страшном дне. А я даже толком поплакать при нем не могла. Не то, чтобы поддержать, обнять, слово ласковое сказать.

– Даша? – удивлённо спросил он.

– Ром, а ты где? – слова застряли в горле, когда услышала любимый голос. Так по-детски. Где же ему быть еще!

– На работе. Что случилось? – c тревогой бросил он. Было слышно, как Рома громко поднялся с кресла и скрипнула дверь.

 Я даже представила как он ослабляет узел галстука и большими шагами направляется к двери.

– Все хорошо, – и для убедительности добавила: – правда

– Точно? – не поверил.

– Да, захотелось тебя услышать просто. Ты сможешь приехать?

Я чувствовала его растерянность, неверие и страх в то, что эфемерная надежда такой и останется. Когда мы в последний раз разговаривали? Когда я ему звонила и просила приехать? Потом меня осенило: "какой приехать?", Рома же в километрах триста от Одессы, сделку заключает.

– Дашенька, я сейчас не в городе, но постараюсь сделать все возможное и вернуться вечером, максимум ночью. Родная, – последнее слово Рома словно осторожно прокручивал на языке, пытаясь вспомнить его значение.

– Спасибо, любимый. Я буду очень тебя ждать.

***

Уложив Сашу спать, не удержалась, пропустила мимо пальцев нежные шелковистые пряди, пахнущие можжевельником, и укрыв одеялом, вышла из детской.

Саша долго не мог уснуть, ворочался. А я укачивала его на руках, целовала в висок и не могла отлепить этого маленького мальчишку от себя, хотелось подарить ему максимум себя на что я только была способна, к ужасу, понимая, что перед смертью не надышишься.

Выключив свет в коридоре, привалилась плечом к стене, горько усмехнулась.

Няня сказала, что сегодня они учили Сашеньку плавать. Я пожалела, что так ни разу не была с ним в бассейне. Я вообще мало где с ним была. Но это даже и к лучшему. У меня такой страх проносился по телу, боялась слов "ненужная", "чужая", "никчемная", что лишний раз отказывала в себе в удовольствии просто обнять мальчишку, пахнувшего молоком. Вот и сегодня, еще один день, что-то новое, чему научился Саша, прошел мимо меня. А Сашка вернулся домой взбудораженный, носился по квартире, перетащив свои любимые игрушки в гостиную. Мы сидели на полу, играя, а я ловила каждый жест сына и пыталась запомнить.

Дернулась, услышав шум на лестничной клетке. Но скрежета ключа в замке не было. Еще не вернулся.

Я ждала Рому. Мне было необходимым увидеть его. Чтобы пообещал...что пообещал – не знаю. Как и сама не знала, что именно мечтала услышать и что вообще говорить. Как объяснить ситуацию и как жить с мыслью, если ЭТО все окажется правдой. Как после такого я смогу смотреть в глаза Саше. И в тоже время, я разогнать не могла внутри жадную тягу к любимому мужчине, мечтала зарыться в его руках, чтобы сграбастал в стальных объятиях. Почувствовать его запах. И вкус губ.

Подойдя к окну, наблюдала как по вечернему двору мальчишки наворачивали круги на детской площадке мальчишки. Уже более повзрослевшие девчонки просто сидели на лавочке, весело болтая.